Ничего не случилось

Он приходил к этой мысли очень долго. Собирал ее составные, как рассыпанные камешки мозаики, присматривался, прислушивался, ловил эмоции, слишком странные и необъяснимые. Но новых впечатлений с начала их путешествия было слишком много, потому осознать их принадлежность оказалось не так-то просто. Что-то с ним происходило, перетекало в другую форму, меняло количество и консистенцию. Взгляд задерживать на его лице он стал слишком часто, привычное тепло порой оборачивалось стыдливым жаром, более болезненной становилась реакция на некоторые действия Сорея. Но он взвалил на себя такую ответственность, неудивительно. В конце концов, неизменной оставалось его уверенность в желании всегда и всюду за ним следовать, помогать и поддерживать. Тогда, в подземелье под акведуком, обида ударила его очень больно. Столько хотелось высказать Сорею, даже, возможно, обвинить, но Миклео не смог. Это уже не только их личное, теперь есть Лайла, а потом будут и другие, пастырю нужна помощь и поддержка. И все же… и все же… Сорей ведь в нем нуждается. Без Миклео этот обалдуй в большом мире не выживет. И пусть у него есть Лайла, есть Алиша… Миклео ему тоже необходим. И его долг – показать это новоиспеченному герою. Пусть знает. Только позже, уже получив водяной лук, Миклео осознал, насколько он переживал. Это совсем не в его характере – выслеживать, таиться, выжидать удобный момент. Но то, что было на кону, слишком важно. Оставить Сорея с его проблемами и вернуться домой? Это худшее, что с ним могло бы произойти. От такой мысли становилось страшно! Но это было только начало. Все постепенно менялось. Он сам менялся. События проносились одно за другим, и не было времени осознать и обдумать каждое. Сидя вечерами в трактире и жуя вкуснейшее карри, они обсуждали случившееся за день и размышляли над планами на завтра. Атмосфера всегда оставалась теплой, непринужденной, расслабленно-дружеской. Лайла подбадривала, Алиша мило смеялась, Сорей сменял ипостась решительного и не колеблющегося героя на добродушного и в доску простого парня. Миклео с затаенным удовольствием наблюдал за этой переменой и не думал о своих проблемах. Он все-таки восхитителен, и как человек, и как пастырь, Миклео в нем не ошибся, как и дед. И то, что раньше пряталось в нем и покрывалось милым дурачеством, теперь засияло с особой силой. В то же время, думая об этом, Миклео начинал чувствовать себя уязвимым. Оно подталкивало из глубины его души нечто тоскливое и печальное, делающее его хрупким, как лед. Он думал об этом и потом, ночью, в своей комнате, обнимая комок одеяла. Сердце колотилось, и это новое все сильнее растекалось в нем, опьяняя и толкая к странным поступкам и навевая все новые фантазии. В них он оказывался обязательно нужным Сорею. Где-то спасал жизнь, где-то разделял с ним радость, где-то они оба проходили тяжелое испытание. Главное, вместе. Пастырь и его серафим. Интересно, Сорей тоже что-то подобное испытывал? Но у Сорея, кажется, развивалось нечто другое. Он наконец мог путешествовать с девушкой, из-за которой, по сути, покинул Элизию. Лайла замечала нечто на ее взгляд подозрительное и улыбалась, деликатно и мягко. А Миклео… он привыкал к этой мысли. Сорею нужны люди. Не только серафимы. Но напряжение в груди беспокоило его все сильнее. Словно с ним что-то приключилось, а он все еще не осознал этого. И одинокие ночи становились все более невыносимыми. А после к ним присоединилась Эдна. Серафим земли оказалась довольно надоедливой, хотя и сильной, храброй, заслуживающей уважения. Но она-то и смогла хорошо читать некоторые поступки и даже чувства своего водного коллеги. Только частенько перекручивала их и преподносила не так, как было на самом деле. Это задевало и раздражало, и серафим старался лишний раз на нее не нарываться. Ведь как боевой товарищ она очень хороша. И все же именно ее слова заставили его понять. Интересно, она сделала это специально или же так вышло само? За Сореем в самом деле приятно было наблюдать. Не только за одним с ним столом, но и со стороны, на шаг позади, оставаясь в поле его зрения, но всегда готовым оказаться рядом и поддержать словом или делом. В тот момент Сорей устроил нечто вроде дружеского спарринга с Алишей. Девушка исправно работала копьем, отбивала все атаки и еще и сама умудрялась нападать. Хороша в бою, это и Миклео уже оценил. И ей весело. Видно по азартной улыбке, по активным и резким движениям. Да Сорей тоже веселится. Вон какой довольный, аж запыхался. Миклео растеряно улыбнулся. Все хорошо, разве нет? Раньше были только они вдвоем. А теперь их целая команда, и все такие разные. И есть люди, которые его понимают, которые были так нужны Сорею. Люди. Не серафимы… Еще бы понять, почему в груди так щемит. - Хмурый Микки – жалкое зрелище, - выговорила Эдна. Он и не заметил, как она приблизилась. Мгновенно собрался и осознал, что и правда выглядел довольно неприглядно – ссутуленный, с опущенными уголками рта. - Я немного устал, всего-то, - отозвался он. - Устал, хотя мы сегодня не сражались. Унылый-преунылый Миклюшка. Пришлось еще и от зонтика ее уворачиваться – она едва не стукнула им по голове Миклео. - Эй! Всякое бывает! - Больше похоже на отговорку. Эй, может быть, ты заболел? Не подцепил где-нибудь скверны? Возмущенно-расслабленное настроение с налетом грусти вдруг пропало, словно его и не бывало. По телу словно ток пробежал, и Миклео дернулся, мгновенно собрался. Ее слова его здорово задели. - Что ты… да о чем ты говоришь?! Удивленная его реакцией, Эдна наклонила голову вбок. - Как странно… даже подозрительно. Следи-ка за своей чистотой получше, а то еще и нас заразишь. Пастырь тебе спасибо не скажет. - Да я бы никогда!.. – буквально задохнулся серафим. - Ну-ну. Хорошо, я тебе поверю. Будем считать, что ты такой хмурый, потому что просто завидуешь Сорею. - Что? - Как – что? Разве ты не считаешь, что Алиша – прекрасный боец, отличный союзник и хорошо ладит с Сореем? Да что там – хорошо… она великолепно поднимает ему настроение. Он тоже сперва хмуреньким был. Ток пробежал по его телу второй раз. Он не мог не согласиться с тем, что говорила серафим земли, но и не мог определить источник тех неприятных чувств, что сейчас сдавливали его грудь. Он снова перевел взгляд на веселящуюся парочку. Они уже закончили товарищеский бой, и Алиша, кажется, проиграла. Она сидела прямо на земле, а рядом валялось отброшенное копье, и Сорей протягивал ей руку. Девушка с готовностью вложила в нее свою ладонь, и оба улыбались. Трогательная сцена, но такая для них естественная… Наверное, он смотрел слишком долго и его мысли легко читались на лице. Эдна снова вздохнула и покачала головой, покручивая свой зонтик в руках. - Неужели правда, тебе нравится Алиша? Что за безвкусица… она, конечно, хороша, но она – человек. Оставь ее Сорею. - Нет, ничего подобного! А его бесцеремонная собеседница снова окинула его подозрительным взглядом, как непонятный ей, но любопытный объект, который даже можно изучить на досуге, а уж лишний раз подразнить – так и вовсе благое дело. Только сейчас, осознав, как она ошибается, Миклео начал понимать. Вот какова причина его перемен и вот какого они характера… как же он сразу не догадался. Ответ же лежал на поверхности, и он объяснял даже ту эйфорию, которая ему была совсем не свойственна, но которая его всегда охватывала, когда Сорей выбирал его во время боя. А также когда речь заходила об их отношениях и можно было блеснуть знаниями о пастыре, которыми обладал лишь он один. Да и в те недолгие мгновения, когда они оставались наедине и могли вести себя, как раньше, шутить, подначивать друг друга, втайне наслаждаясь былым теплом, которое так никуда и не делось. Или это только он один тихонько от него млел? Опустить голову, стараясь совладать с неожиданными эмоциями. Они давно копились, откладывались, отказываясь умещаться в привычный ему мирок, а сейчас словно хлынули в приоткрытую дверцу, и все сразу же стало по своим местам. Даже принадлежность того негативного окраса, которого он так боялся. До него так долго доходило в силу его неопытности, не иначе. А дошло вот так внезапно. Эдна отчасти права. Ему в самом деле нравилась Алиша – она хороша в бою, прекрасный товарищ, как и Сорей, человек, что для того все-таки очень важно, милая принцесса и справедливая, готовая бороться за свои убеждения девушка. А еще она красивая. Наверное, это идеальная пара для пастыря, это подтвердит любой, кто их знает, в том числе и сам Миклео. Это ей, не ему, следует находиться возле него, занимать первое место рядом. В конце концов, ради нее он и покинул деревню серафимов. Она – катализатор его действий, причина, возможно, даже стимул. А ему оказалось неожиданно больно смотреть на ее руку в его ладони и отмечать, как гармонично она выглядит. Ловить в душе темные нотки неприязни к довольно-таки достойному человеку, осознав их причину. На миг он задохнулся от такого понимания. Это с его стороны несправедливо! Разве он когда-либо думал ограничивать свободу пастыря? Он не мог, не имел ни малейшего права, это его мир, который он строит только своими руками… - Хватит говорить глупости, - сухо бросил он, резко подскочив с камня, на котором сидел. Эдна вопросительно подняла светлую бровь, но, так и не поняв, о чем речь, равнодушно пожала плечами. - Это все из-за того, что он слишком долго общался с человеком. Вот и сам стал таким непонятным и странным. Ему нужно было время, чтобы подумать. Нужно было побыть наедине с собственными мыслями. Если сейчас его увидит Сорей, он не поймет резкой перемены в его поведении. Ведь ничего не случилось. И ничего не изменилось. Кроме маленькой детали, щелкнувшей в мозгу и расставившей многие вещи по своим местам. Заставившей его мысли и чувства взбунтоваться, сойти с ума. «Гармония и покой, благодать и справедливость, бескорыстие, чистота и готовность помогать, быть благодатной опорой – вот те вещи, к которым должен стремиться серафим, - говорил когда-то его дедушка, наставляя юного Миклео, - без них у любого из нас есть опасность окрасить самого себя в темный и стать хемой». Одна лишь мысль о подобном ужасала мальчишку, и он поневоле отодвигался подальше, словно таким образом желал избавиться от ужасной участи. Но он многое не понимал. «Дед, а разве сложно всегда стремиться к добру? Это ведь и есть сама суть серафимов!» «Верно. Но даже чистые сердцем могут быть подвержены всевозможным испытаниям, которые способны очернить их сердца и позволить скверне захватить их ауру. Поддаться им так легко, а устоять – сложно». Юный Миклео не понимал, о каких страшных соблазнах и испытаниях идет речь, но вынес из разговора одно – нужно быть очень сильным. Но это он и так всегда знал. И потому понятнее слова деда не становились. Сейчас он, кажется, понимал. Откуда это вообще появилось? Смятенный серафим думал, вспоминал, но не мог найти того момента, когда его отношение к Сорею изменилось. Этот человек всегда был рядом, всегда оставался для него самым важным существом, всегда занимал большую часть в его мыслях, планах, даже фантазиях… Миклео краснел, обхватывал горящие щеки руками и жмурился. Он влюблен в Сорея. И уже давно. Но раньше не было необходимости думать об этом. Они рядом, вместе, и казалось совершенно очевидным, что так будет всегда. Если Сорей вдруг оступится – Миклео поправит, направит, пойдет следом, подстроится и укажет, как нужно. Так всегда было. Но сейчас он в ситуации, когда помощь Миклео ему не нужна. Когда сам Миклео ему не нужен. Как оружие, как союзник, как серафим воды. Как друг. Все это – да, но не как самый близкий человек, отношения с которым все еще развиваются и обязательно во что-то выльются. А другого не будет. Для другого он выбрал человеческую девушку, достойную, он сам это признал, сильную и красивую. Теперь он знал, что такое – больно. Ошеломительно, остро, странно, ведь ничего не произошло. Но отнять руку от груди было так трудно. Быстро привести чувства в порядок и прийти в себя так и не вышло. Мысли все так же бешено скакали, едва успевая за взбунтовавшимися эмоциями. Да и что он мог решить? Сорей не должен узнать, это добавит ему лишних ненужных хлопот… «Я просто постараюсь не думать об этом». Удивительно, но Сорей заметил перемену в его настроении. Каким-то образом сумел почувствовать, что не все в порядке, что Миклео подавлен и смятен, хотя он и старался этого не показывать. Он подошел поближе, присмотрелся к побледневшему лицу, нахмурился и взял за руку. - Эй, ты как будто сам не свой… все в порядке? - Да, - буркнул серафим. Пришлось отвести взгляд из опасения, что его выдадут глаза. Кроме того, рука, которой его держали за запястье, вдруг начала обжигать, но он так и не смог ее с себя сбросить. Это ведь и выглядело бы странно. В тот момент он впервые подумал о том, как изменится его отношение к слиянию. Работа, долг, сосредоточенное выполнение того, для чего он родился… и возможность быть близко, гораздо ближе Алиши. Он и раньше испытывал приятные ощущению в довесок к гордости, когда Сорей выбирал именно его, и вкладывал все свои силы в работу. Но сейчас, когда он задумался над тем, как это происходило и какие ассоциации может вызывать, испытывал смущение и робкую радость. Ничего, он и с этим справится. Нужно только привыкнуть. - Алиша! Смотри, вот эти грибы собирать не стоит, от них болит живот. А вот эти – можно! Девушка удивленно смотрела на Сорея и пыталась найти разницу в этих сморщенных штуковинах, что он держал в руках, но они так отличались от того, что подавали на стол во дворце… - Я постараюсь запомнить, - пообещала она и потянулась за одним грибком, чтобы получше рассмотреть. Их пальцы соприкоснулись, оба вспыхнули, Алиша мило потупила взор. Миклео зажмурился. Одна из хем ранила Алишу в ногу. Несильно, но пришлось остановиться, разбить ночлег, а Сорей вызвался сам обработать ее рану. Снял с нее рыцарские латы, омыл кожу влажной тряпочкой, смазал мазью… девушка снова прятала глаза, а следом за ней смутился и Сорей. Он ведь касался ее обнаженной кожи чуть выше колена. - Я надеюсь, не слишком давлю? Я постараюсь быть с тобой нежнее… После этих слов стало только хуже. Миклео отвернулся, постарался думать о другом. - Знаешь, я так рада, что мы встретились, ты, я, серафимы, - проговорила Алиша. Сорей подошел к ней поближе. Леди-рыцарь сейчас восседала на уступе перед ручьем и полоскала в воде ступни. Осторожно, чтобы не намочить бинты. - Я тоже благодарен за это судьбе, - тепло отозвался пастырь. После этих слов девушка обернулась, в ее глазах мелькнула надежда… наверное, не будь Сорей порой таким нерешительным, они бы поцеловались. - Почему у меня ощущение, что мы за чем-то личным подсматриваем? – тихонько спросила Лайла едва заметно дрожащим голосом. - Тогда давай их оставим, - предложила Эдна. Укол ревности. Обида. Вот как это называется, вот что при этом испытываешь. Копилка Миклео пополнилась новыми чувствами. Совсем не теми, какие были бы ему полезны. Увы, вскоре ему предстояло еще и разочаровать своего пастыря. Бой был легким, всего-то несколько набежавших хем, не слишком сильных. Среди них некоторые плевались огнем, потому Сорей призвал Миклео, и в его руках материализовался огромный водный лук. Серафим сосредоточился, сконцентрировал внимание на оружии… Он ведь раньше не думал об этом. Когда ощущал свою силу в нем, направляемую его руками, сливающуюся с его телом. У него такая твердая, такая непоколебимая воля, хотя на первый взгляд он кажется наивным и, может быть, даже мягкотелым. В его руках можно стать покорным и послушным. Он всегда знает, что делать. С этим была согласна сущность серафима внутри Миклео, рвавшаяся помогать пастырю, и от осознания этого плавилась его собственная личностная сущность. И трудно было сказать, что же преобладало. Пока перевесок дал о себе знать предательским результатом. В нем никогда раньше не просыпалась чувственность. Серафимы могут и всю жизнь прожить, не испытывая личных, направленных на определенного человека или серафима чувств. Они могут прождать сотни лет, потому что не способны влюбляться часто, а без подобных эмоций никогда не вступают в близкий контакт. Сильные эмоции опасны, особенно для серафимов, и нужно обладать достаточной мудростью и зрелостью, чтобы уметь их усмирять. Миклео же умудрился влюбиться, даже не успев окончательно вырасти, будучи серафимом-подростком. И всю опасность своего положения ему только предстояло осознать. И сейчас в какой-то миг он буквально разомлел от теплой волны тягучих, вяжущих ощущений, пронзивших все его тело. Так правильно, так хорошо, так остро. И так быстро и легко разгоняет концентрацию. Миклео и охнуть не успел, когда осознал, что произошло – что-то в процессе слияния пошло не так, он перестал ощущать боевую мощь Сорея, отвлекся от непосредственно дела на новые, дивные ощущения… и его буквально выбросило наружу. Ошалевший от неожиданности серафим сидел на траве, пытаясь осознать, что произошло, а Сорей, не успев толком удивиться, поспешил поскорее добить противника с помощью священного клинка. Только когда очищение закончилось, пастырь вернулся к своему помощнику и удивленно присел на траву рядом. - Что случилось? – первой задала вопрос обеспокоенная Лайла. - Не знаю, - поспешил ответить Миклео, не сумев скрыть панику в голосе. – Я не понимаю, я… Сорей тоже был растерян, но тут же попытался за него вступиться. - Наверное, мы просто устали, такое бывает, не бери в голову, Миклео… - Нет. Нет! – перебил его серафим воды. - Это моя ошибка. Я не справился… - Лучше успокойтесь оба. Что-то нарушило ваш резонанс, - сделала вывод Лайла. – Вы не смогли определить причину? Оба парня переглянулись, но понял из них, разумеется, только один. Сразу стало густо, жгуче стыдно за произошедшее. - Говорю же, это моя вина, - снова заговорил Миклео, - я исправлюсь. Мне надо отдохнуть. Забудьте о том, что произошло, больше такого не повторится. Слишком быстро, слишком панически. И слишком подозрительно пылают щеки. Как у мальчишки, которого застали подглядывающим перед девичьей спальней. - Отдохнуть? – подняла брови Эдна. – Опять? Ты два дня уже не сражаешься. Что с тобой? - Миклео, если тебя что-то тревожит, лучше сразу об этом рассказать, - обеспокоился Сорей, - мы попробуем помочь. - Да все со мной в порядке, - не выдержал он. Поднялся на ноги, бросил раздраженный взгляд на Сорея, который как раз держал за руку Алишу, словно пытаясь оградить ее от возможной скверны… и снова исчез. Он совершенно не знал, что делать. Только теперь он еще и боялся. «Нужно вернуться. Нужно продолжать ему помогать и взять себя в руки. Нужно…» Его немного трясло. Было страшно. Он не думал, что все зайдет настолько далеко, что у него даже появятся трудности. Не думал, что собственные эмоции помешают ему выполнять долг. Зато сейчас времени на раздумья у него не было. Оставалось только убеждать самого себя и приходить к совершенно неприятным выводам. «Какой же тогда из меня серафим, если я не могу помогать пастырю?..» «Если не сумеешь преодолеть трудности, они поглотят тебя. Это состояние особенно опасно для юных серафимов, - говорил дед, - я говорю это тебе, потому что у твоего друга будут другие проблемы, так как он человек». «Но почему? – удивлялся Миклео. – У меня нет от него секретов. Разве мы не всегда будем вместе? Тогда и сможем помогать друг другу». Дед хмурил кустистые брови и смотрел на этого чистого, невинного ребенка. Возможно, уже тогда он мог что-то предвидеть, а потому начал давать Миклео узконаправленные советы? Хоть уже несколько дней Миклео не появлялся в компании, пытаясь прийти в себя и урезонить разбушевавшиеся чувства, он все так же продолжал следовать за Сореем. Внимательно наблюдать за всем, что с ним происходит, чтобы в случае чего оказаться рядом и помочь. Только это мало отличалось от того, что было ранее. Разве что бесед и теплых мирных ужинов больше не было. Сорей уже не выглядел таким веселым, как всегда. Кажется, отсутствие друга его все-таки угнетало. Они вернулись в Озерный град и засели в трактире. Какую цель они теперь преследовали, Миклео не знал. Но он был уверен, что скоро вернется, возьмет в руки свои чувства и сможет дальше сотрудничать со своим лучшим другом. Нужно только подождать… нужно не думать об их с Алишей отношениях так, как было в прошлый раз. Нужно выкинуть этот грязный эгоизм и вернуть теплое расположение друга… Вот тогда-то он и услышал впервые этот навязчивый шепот внутри себя: «Ты просто влюбился, это нормально. Это может произойти с любым серафимом». Голос располагал к себе, нашептывал мягко и соблазнительно, и к нему прислушались. «Ты же знаешь, что любишь. Это так просто не пройдет, серафимы не влюбляются слишком часто. Особенно такие, как ты». А вот это оказалось больно. Миклео хмурил брови, но все-таки признавал, что так и есть. «Ведь ты же любишь. Ты любишь его. Почему он тогда не твой? Разве это справедливо, что он достанется какой-то девке?» Слова заставили его пошатнуться от неожиданности. Он не позволял себе этих мыслей раньше. Не позволял думать о себе и Сорее в таком ключе. Сказал себе «нет» прежде, чем дать волю фантазии. К чему она была нужна, если выбор уже сделан? И об Алише он никогда так не думал… «Прислушайся ко мне. Ведь вы могли бы… могли бы…» Перед глазами вспыхнула картина. Яркий солнечный свет сквозь листья деревьев, мягкая пахнущая свежестью трава, бугры его мышц под пальцами – плечи, грудь, острые лопатки… горячая кожа, жадные губы, жар внутри, невыносимое, непреодолимое желание отдать себя, почувствовать наконец направленную на него страсть… и собственное тело, подчиняющееся только этой жажде – и ему. Полные желания и нежности зеленые глаза – его глаза… Картинки настолько четкие и неудержимо желанные, что невозможно не поддаться. Слепленные веки в желании удержать видение еще на мгновение, наконец-то полное игнорирование реальности и собственной сущности, долга… он припал спиной к стене и сполз на землю, слегка подрагивая от удовольствия. «Нравится же? Хочешь такого в реальности? Но ты никогда этого не получишь, если не уступишь, если не подчинишься, не впустишь в себя…» - Нет! Все растаяло и пришло чувство страшной опасности. Теперь глаза его были полны растерянности и ужаса. Он был так близко, что ощущал холодное дыхание тьмы за спиной, замаскированное под этот сладостный жар. А сможет ли он снова устоять? А если видения станут более реалистичными? В конце концов, он здорово подвержен чувствам, этого нельзя отрицать. Только одни сны ночью. Только одно видение, от которого он проснулся с тяжелым дыханием и слезами на глазах. Так никогда не будет, а разве он не заслужил? Разве Сорей не принадлежит ему? Разве они не должны быть вместе, только вдвоем, больше никто? Это реальность? Или снова мысли, вовсе ему не принадлежащие? Миклео уже не мог отличить одно от другого. Тьма тянула к нему свою длинную, скользкую лапу, а он и не мог с ней ничего сделать. Ни скрыться, ни отвертеться, ни ускользнуть. Точка оказалась слишком болезненной. «У вас с Сореем одна судьба, - говорил дед, - вы всегда будете вместе». Это-то и хотел услышать маленький серафим, и на испуганном личике появилась довольная улыбка. «Да! Он тоже так сказал! И я так думаю!» «Ты пока не осознаешь смысла этих слов. Это не значит, что в вашей жизни не будет других людей. Что вы теперь обречены быть только друг с другом». Миклео склонил голову набок, вопросительно хлопая глазками-аметистами. У них и сейчас есть те, кто с ними живет. Дед, например. Но разве будет кто-то ближе их самих друг другу? «Потому ты должен быть готов ко всему. И ты, и Сорей». Влюбленность застала Миклео врасплох. Он оказался к ней не готов. Как и к тому, что взаимность Сорея получит человеческая девушка. Он помнил слова деда, помнил о своем предназначении, но не мог ничего сделать со своими эмоциями. Страсть, жажда, столь не свойственный ему огонь, а с ними обида, ревность, боль… хрупкое сознание прогнулось, уступило чувствам, и они тут же его затопили. «Что бы ты с ним сделал, если бы стал хемой? Представь себе в подробностях…» Даже несмотря на отсутствие опыта, фантазия его работала слишком хорошо. Утром его рассудок восстановился. Все те ужасы, что еще стояли перед глазами, смешались со сладострастными картинками, и разум наконец смог смести осквернявшую его грязь. Утро с теплыми солнечными лучами очистило его и вернуло в былое состояние, к которому теперь подмешалась и растерянность, и сожаление, и вполне обоснованный страх. А устоит ли он еще раз? «Надо поговорить хотя бы с Лайлой… надо его увидеть. Хоть разок, пока я не…» На самом деле теперь его больше всего волновал один вопрос. - Можно ли разорвать свое союзничество с пастырем? – тихонько спросил он. Уже задавая вопрос, Миклео чувствовал себя предателем. Но не мог не спросить, очень уж хотелось знать, как будет выглядеть для него крайняя мера, к которой он вполне мог приблизиться. Лайла помолчала, явно не зная, что сказать, но пытаясь понять причину. - Я… мне просто нужно знать. Я не говорю, что всерьез собираюсь так поступить. Но знание для меня много значит. Лайла продолжала молчать. Она ведь столько лет прожила, знала стольких людей и серафимов, она должна хорошо разбираться в подобных чувствах… или нет? Кажется, она не любила? Прожила несколько сотен лет, но влюбиться так и не смогла? Он не знал, но в любом случае завидовал ее выдержке. - Если бы ты всерьез этого захотел, то Сорей бы расстроился, - наконец ответила она. - Возможно… но он сам не хотел меня брать в команду с самого начала. Это ведь я настоял. Помнишь? - Он ведь заботился о тебе! Не хотел подвергать опасности! - Он даже Алишу принял без сомнений. Я наблюдал за всем, что происходило, с того момента, как вас оставил. - Алиша для него особенная. От этих слов он поморщился. - Вот именно! Она для него значит слишком много! Выкрик оказался резким, надрывным, совсем не в его характере. Серафим воды снова поморщился, но теперь уже от собственного поведения. Кажется, теперь она начинала его понимать. - Ты… ты… в этом дело, что ли? Я вижу изменения, но не могу сразу понять их суть… в этом, стало быть, твоя проблема, которую мы никак не могли понять? Ты ведь боролся все это время с собой, верно? По опущенным плечам и горькому выдоху можно было догадаться об ответе. - Ты должен устоять, это суровое испытание. Ты ведь сам понимаешь? Теперь он совсем поник. Лайла тоже уверена, что он должен отступить. Тоже считает, что он слишком многого хочет от пастыря. Возможно, он чего-то не знает о них с Алишей? Возможно, они уже?.. - Миклео!!! Он уже видел тьму, и сейчас она заволакивала его глаза. Похоже на дым, состоящий из заманчивого и плотного шепота, который обволакивает сознание и потихоньку навязывает ему свою волю. - Нет, Миклео! Не делай этого! Она сильная и умная, Лайла. Сразу все поняла. - Ты должен бороться! А ради чего? Силы на то, чтобы сковать ее цепью, он уже использовал вовсе не свои. Он ведь сам виноват. Это все его вина. Он слишком долго давал надежду Миклео, а затем сам же ее и отнял. Теперь заплатит. Пусть даже Миклео сейчас думал совсем не своими мыслями. Это была даже не пещера как таковая, а небольшой грот, выходивший к протекающей рядом реке. Из-за этого здесь стояла зябкая прохлада. У самого входа развели костер, а ночлег устроили подальше в углублении. Там уже спали и Алиша, и Эдна, а Сорей задремал у костерка, вороша все еще красные угольки. «Уничтожь пастыря, - диктовал ему настойчивый голос, - сделай это сейчас. И получишь все, что только пожелаешь. Отдайся же наконец эмоциям, которые так долго тебя снедали». Он уже сделал шаг к Сорею, вытянул вперед руку. Если сейчас пастырь проснется, если увидит, что с ним стало, если захочет помочь… ну конечно, он его очистит! Так же, как и остальных хем! Он считает, что все, кто ступил на тропу тьмы, этого хотят, а в особенности – серафимы… Но ведь он еще не сдался… разве нет? Он не сможет… или сможет? «Что ты больше всего сейчас хочешь? Что тебе нужно, каковы твои желания в отношении Сорея? Ты можешь получить то, чего заслуживаешь, нужно только захотеть». - Сорей… Нет, он все еще боролся. Иначе давно бы сжал руку, лежавшую теперь на его шее. Он сейчас такой беспомощный. Ну что стоит?.. Или даже не так. Он сам позволял происходить тому, что происходило. Разве нет? Тихий хруст веток он расслышал даже раньше угрожающего рыка. Уже заранее понял, в чем дело и кто нарушил его покой. Тьма привлекает тьму. И теперь их лагерь окружил добрый десяток хем. «Давай… давай же! Помоги им и получи то, что всегда хотел!» Зеленые глаза напротив вдруг распахнулись, и Сорей резко подскочил на ноги. Миклео успел отпрыгнуть в сторону, и его, кажется, не заметили. Первый монстр рассек воздух и бросился на пастыря. Его легко повергли, но следующие три были куда сильнее. С такими они еще не сталкивались, они бьют очень мощно… Лайла на зов не откликнулась, Эдна тоже. Он наверняка решил, что они отправились куда-то по своим делам. «Правду он уже и не узнает. Действуй же!» Серафим сжал руками голову, закрыл ладонями уши, но не помогло. Голос звенел в его голове. Когда его резко оборвал другой голос, звучный, знакомый, любимый. Миклео застыл на месте, широко распахнул глаза. Сорей его звал. И голос этот всегда был на первом месте. - Сорей! – серафим выпрыгнул к нему из укрытия, на лету сбил нападающую хему, разрубил пополам магическим ударом следующую, а далее моментально слился с пастырем. Искристые водяные стрелы атаковали противника, полили смертоносным дождем, и теперь вместе с усталостью росла и уверенность, что все в порядке, они выстоят. Сорею еще многому предстоит научиться, но правильно использовать слияние с серафимом в бою он умеет. И Миклео действовал решительно, с небывалым рвением. Каждой атакой можно было залюбоваться – настолько точная, выверенная, меткая. Словно отчаянная попытка извиниться. Он же не смог бы, не сумел бы, не получилось… навредить Сорею он не был способен. И никому не мог этого позволить. Сейчас понял, когда Сорей оказался в реальной опасности, от Миклео не зависящей. Голос внутри все еще остался, и его картинки по-прежнему привлекали, но теперь, защитив своего любимого, Миклео осознал, чем для него это было. Прощальной слабостью… трудно не поддаться тому, чего больше не произойдет и что доставляло ему пусть своеобразное, но удовольствие. Вероятно, единственное доступное с ним. Он ведь все позволит Сорею, о чем бы ни шла речь. И уж тем более – быть счастливым. Но все же и нечестным с ним теперь оставаться нельзя. После случившегося хотелось полностью раскрыться и не позволить больше себе заигрывать с тьмой. А если появится такая опасность, Сорей должен его остановить. Оковы спали, вернулась и Лайла. Мрачная и решительная, опечаленная и готовая сражаться, а если нужно, то и пережить трагедию, и пастырю в этом помочь. Но с небольшим удивлением обнаружив, что все в порядке и заметив румянец на обычно бледных щеках, спохватилась, поспешно сообщила о важных делах и удалилась. Только представ перед растеряно усевшимся у затухающего костра Сореем, Миклео понял, как много нужно сказать и как это трудно. Он молча опустился на камень рядом, тщетно пытаясь отыскать для начала нейтральную тему для разговора. Пастырь и здесь его выручил. - Спасибо, с тобой вместе мы легко справились! Я прямо знал, что ты придешь, тебя и ждал! С тобой теперь все в порядке? Миклео поднял на него глаза, слегка удивленный теплом и дружелюбием тона. - Да. Прости за… прошлую ошибку. Сорей добродушно улыбнулся. - Ты же не думаешь, что я буду помнить такие мелочи? Вот и сам о них забудь. Мелочи… сердце серафима сжалось. - Только не исчезай так больше. Все о тебе переживали. Он уже разворошил угли, подбросил новых веток, и стало теплее. - Сорей… все действительно в порядке, и я хочу попросить прощения. - Не переживай об этом! Главное, что ты решил свою проблему. - Да, пожалуй. Я решил, что с ней делать. Воздуха стало не хватать, он опустил голову. Черт, стыдно-то как… как сказать, как сказать? Он не сможет… - Она все равно останется, но это моя проблема. Я не хочу, чтобы ты о ней переживал, но ты обязан о ней знать. Иначе будет неправильно. Иначе ты не сможешь меня понимать. Иначе я снова буду разрушать наш резонанс, потому что буду бояться, что ты что-то поймешь. Иначе появится еще одна опасность. А так ты будешь знать и будешь стараться это из меня выкоренить, если уж на то пошло… Какой-то бред получился, но и ладно. Щеки все равно пылают, наверное, все слишком очевидно… - Миклео? Ты о чем говоришь? - Погоди, дай завершить. Я не уверен, что понимаю, когда это началось. Наверное, еще до начала нашего путешествия. Я ведь никогда не планировал с тобой разлучаться. Даже дед это понимал. И тогда, в самом начале, хотел отправиться в путь с тобой. И дело не только в истории пастыря, которого я в тебе видел… - Я знаю, - перебили его. Голос звучал так тепло, словно он действительно знал. И понимал. Это дало еще один стимул продолжать, хоть и являлось иллюзией. Но он заметно расслабился и больше не смущался открытого взгляда в глаза. - И… заключить с тобой контракт я хотел тоже не только поэтому. Вернее, совсем не поэтому. - Это я тоже знаю. Ты любишь легенды, Миклео, но ты никогда не гонялся за славой. Ты искренне хотел помогать. - Да. А еще… Сорей, я знаю, как много нам предстоит еще пережить всем вместе. Знаю, что у тебя есть право на свою жизнь, а не только на роль пастыря. Но тем более ты должен понимать, что и почему я делаю. Если эти чувства останутся во мне, они окажутся слишком опасными и для меня, и для тебя тоже. Ты должен заметить перемены, если они наступят, самым первым. Его глаза завораживали. Сейчас, в свете костра, темные, как ночной лес, но в них отражаются отблески огня. Волшебный момент, такого больше не будет, в их жизнях, в их условиях. Его-то он и запомнит. Миклео молча потянулся к Сорею, придвинулся близко, к самому лицу, поднял на его плечи руки. Ткань рубашки такая мягкая… перышки в ушах раздувает ветер, а от волос пахнет листвой и дымом. Он отчаянно запоминал мгновение, потому что секунду спустя его вселенная круто изменится. Когда он преодолел эти несколько сантиметров и коснулся его губ своими, Сорей не оттолкнул. Миклео прижался плотнее, пьянея от самой мысли о поцелуе. Задержал дыхание, когда чужие губы чуть приоткрылись, и тут же робко коснулся их языком. Подался чуть ближе, и рука обвилась вокруг шеи Сорея. Тепло, страшно и оглушающе, он бы так это назвал. Раньше Миклео не доводилось целоваться, но он интуитивно делал то, что ему нравилось, чего хотелось, и, кажется, у него получалось. Пробовать на вкус его губы, суметь даже проникнуть в его рот, коснуться языка, поглаживая, приглашая… но Сорей, пусть и не возражал, но и не подыгрывал. Сидел, застыв, как каменный истукан в руинах. Только когда на его плече сомкнулась чужая ладонь, Миклео понял, что сейчас его, возможно, оттолкнут, и поспешил отстраниться сам. У него румянец на щеках и влажные губы. И это Миклео опустил веки при поцелуе, у Сорея глаза были широко распахнуты. Серафим поспешил отстраниться, тайком облизнувшись. - Прости. Ты должен был знать. Это то, с чем я вынужден сейчас бороться. Завтра все вернется к привычной жизни. Просто поможешь мне, если вдруг это понадобится. Я ведь могу на тебя рассчитывать, так? Больше говорить он ничего не собирался, потому поднялся и оставил пастыря одного. Так вышло, что спустя пару дней Алиша оставила их компанию. И это было ее решение, пусть даже продиктованное необходимостью. У нее свой путь. Стало ли дышать легче? Нет, он ее ни в чем не винил и считал достойной девушкой. Удивительно, но все вышло так, как он рассчитывал. Сорей его послушался. Миклео втайне опасался провала, но вскоре понял, что принял верное решение. Ничего не изменилось. Они все так же путешествовали и сражались вместе, резонанс больше не доставлял хлопот, и оба легко вступали в контакт. Можно было не переживать об этом. Можно было сосредоточиться на себе, принять молчаливый ответ детского друга и вернуться к началу, к тем отношениям, что у них были. Тем более что все чаще и теплее становились их совместные беседы, все милее и откровеннее – намеки и шутки Лайлы, и Сорей так часто обнимал его за плечи, как в далеком детстве… Миклео радовался таким вещам, но они ведь ни к чему не вели. И потому внутри что-то постепенно засыхало, отмирало, хоть и не грозило больше стать опасностью. Миклео смирился. Он готов был принять и это. «Дед, кажется, я понял, о чем ты говорил. И я прошел это испытание». К ним уже присоединилась веселая и весьма оригинальная предводительница Ломаных Костей вместе со своим другом-серафимом, они прошли вместе с Лайлой испытание огнем и теперь остановились на ночь в Озерном граде. Нужно было отдохнуть и набраться сил перед завтрашними событиями. Все уже знали, что именно их ожидает. Миклео почти не удивился, когда в его комнату в трактире постучали. Когда Сорей вошел, дружески улыбаясь. - Не спишь, я так и знал! - Да, пока не спится, - пришлось признаться. Кровать в и без того тесной комнатушке была одна, на нее парень и присел, как-то особенно странно уставившись на своего друга. - Переживаешь? Нервничаешь? Это так походило на их детские дразнилки. Миклео тот час вытянулся, как по струнке, расправил плечи и сложил на груди руки. - Еще чего. Я справлюсь и не с таким. - Но все-таки это храм испытания водой, и тебе будет отведена главная роль… - И что? Я ведь буду не один. Ты будешь действовать со мной. - Именно. Потому все получится, - тотчас же отозвался Сорей, - но, помимо этого, я хотел бы… до того, как мы вошли в храм… Когда он потянулся к его лицу, вся наигранная невозмутимость слетела с него в одно мгновение. Лиловые глаза широко распахнулись, когда он ощутил чужие пальцы на своей щеке. Его осторожно, мягко погладили. Это как проломить только-только забитую пока еще хрупкими досками дыру. - С-сорей? Голос стал хриплым, как тем далеким вечером. Но отстраниться духу так и не хватило. А парень выглядел совершенно серьезным, что, пожалуй, даже немного пугало. - Я думаю, перед завтрашним днем тебе нужно расслабиться, не так ли? Ощутить… ну, что все встало на свои места. Это ведь испытание для тебя, в конце концов. Ладонь на его щеке чуть опустилась, и Миклео панически за нее ухватился, испугавшись, что все вот так вот и закончится, и окажется, что ему все привиделось, или же Сорей передумает. - Т-ты о чем говоришь?.. - Я говорил с Лайлой после того случая, ты меня слишком ошарашил. Она считает, что действовать должен я сам, как только приму решение, и это справедливо. И ты тоже возложил на меня ответственность за то, что будет дальше. Не верилось. Наверняка же где-то есть подвох. Миклео лихорадочно соображал и искал его, пока совсем не запаниковал. А тело постепенно плавилось, и стоило ему провести рукой по плечу, как Миклео дернулся ему навстречу. Хотелось поторопиться, убедиться, что не придумал, не приснилось, не показалось. Но рассудок взял свое. - Зачем тебе это? Объясни же. Ты же этого не хочешь? - По-твоему, я когда-нибудь делал то, чего мне не хотелось? Уж ты-то должен знать. Однако поверить все равно оказалось не так-то просто. - Я думал, тебе нравится Алиша. Даже Лайла так считала. - Угу, но поцеловал меня ты. И ты хотел же, чтобы я принял решение? А теперь думаешь пойти на попятный? Миклео уже подобрал под себя ноги и отполз на дальний конец кровати, пока Сорей говорил. Не попятный. Он хотел разобраться. Он хотел сперва понять. А на него уже наступали. Пришлось схватить в руки подушку и выставить перед собой, как барьер. Помогло на пару секунд. Сорей все-таки физически был сильнее, да и в целом покрупнее, и отобрать подушку не составило труда. А затем и толкнуть Миклео на спину, придавить за плечо к кровати для верности. А когда лицо его оказалось так близко, что на губах можно было ощутить его дыхание, Миклео понял, что дрожит. Совсем не так, как в первый раз. Тогда серафим действовал сам, а теперь его даже обездвижили. Да это… получше любых фантазий будет. Он вообще обо всем забыл, стоило мягким губам накрыть его губы. Сперва его целовали потихоньку, словно пробуя, смакуя, испытывая. Хотелось замереть, застыть, не дышать и не мешать. И не выдавать своих чувств, ведь их так много. Радость, жажда, неверие, страх, нежность, торопливость… наконец Миклео не выдержал, обвил руки вокруг его спины, притягивая ближе, путаясь в его ногах, позволил скользнуть языком в свой рот. Дыхания сразу перестало хватать. И необходимость держаться за него, чувствовать его стала жизненно важной. Оба учились, увлеченно, с видимым удовольствием, но один – более сосредоточенно, а другой наплевав на все и наслаждаясь результатом. - Ты меня любишь, не так ли? – тихо, но очень серьезно спросил Сорей, все-таки отстранившись. От того, что спросил его именно он, да еще после поцелуя, и вовсе закружилась голова. Стало как-то все равно на то, зачем это Сорею. Даже если завтра он обо всем забудет, даже если это просто эксперимент… - Серафимы не так-то часто влюбляются, знаешь ли. - Не то, что люди, хочешь сказать? Аметистового оттенка глаза прищурились, но тут же широко распахнулись. Голубой камзол на серафиме начали стремительно расстегивать. - Эй, - он ухватил парня за руки, хоть и не слишком решительно, - ты ведь так и не сказал, зачем тебе это. - Сказал, - Сорей припал губами к открывшимся острым ключицам, и Миклео выгнулся, чтобы ему было удобнее, - завтра бой, ты же помнишь. Испытание в водном храме. - Необходимость расслабиться, - кивнул он, стягивая с его плеч мантию пастыря. - Что-то типа того. Что ж, Миклео больше не возражал. Все-таки в большей степени они все еще оставались друзьями, а не кем-то другим. Как и после поцелуя, ничего не изменилось. Общение их оставалось таким же, каким и было ранее. Серьезное в отношении долга, решительное и уже точно лишенное былых проблем, когда доходило до сражений, а когда можно было расслабиться и быть собой, они беззлобно подшучивали друг над другом, обсуждали походы в руины и вспоминали прошлое. Изменилось только то, что обещал ему этот взгляд. Он у Сорея и раньше бывал таким лукавым? Не может быть, Миклео бы заметил… И иногда ночами он думал: а с чего бы это сдерживать свои желания, если еще неизвестно, как долго они проживут и чем закончится бой? - Миклео? – удивленно поднимал на него глаза Сорей. Преодолевая смущение, серафим шагал в его комнату и решительно заявлял: - Завтра нам предстоит новое испытание, ведь мы еще не прошли храм земли. Тебе предстоит сражаться. Понимающий кивок. - Нам ведь… нужно расслабиться? - Иди сюда, - протягивал к нему руки Сорей. Другого приглашения не требовалось. Только потом, нежась в одной на двоих кровати, Миклео все же пытался получить свой ответ. - Ты ведь тоже не сразу понял, не так ли? - Нет. Мне Эдна подсказала, хоть и непреднамеренно. Сорей совсем по-ребячески хохотнул, ткнув при этом Миклео куда-то под ребра, прекрасно зная, как тот относится к щекотке. - Ну а мне - ты. Видишь, как все справедливо? - Он справится, я уверена. Он очень мужественный и готов взваливать на себя любое бремя, даже если оно для него слишком тяжелое. Таков уж наш пастырь. Лайла говорила с теплом и искренней любовью. Этот пастырь ее явно не разочаровал. Миклео улыбнулся. - Только он еще и молод, очень молод, и разобраться с личными чувствами для него было проблематично. Ну да вы и в этом похожи, - продолжала старший серафим. – Возможно, не сделай ты первый шаг, он бы так ничего и не понял. И тогда у него могли развиться отношения с принцессой. Но ты вовремя дал о себе знать. У Миклео снова запылали щеки. Обсуждать с кем-то подобное… даже с Лайлой, которая разобралась самой первой… он все еще не был к этому готов. - Но ты и в прошлый раз справился без моей помощи, - припомнила она, - так что я в тебе не сомневалась! Ты очень тонкий и чувствительный, кроме того, ты юн и пока знаешь гораздо меньше нас, остальных серафимов, но ты мужчина! Ты способен своего добиться! От потока восторженных слов в свой адрес Миклео снова смутился. - Я едва не стал хемой, - пришлось вспомнить. И тут же поморщиться. Было стыдно. - Но ведь не стал. Ты смог справиться сам. Сейчас ты его поддерживаешь сильнее, чем кто-либо. Уверена, он и это оценил. На ум вдруг пришла мысль, что Лайла в этом суждении очень походит на деда. Они оба все поняли едва ли не раньше, чем это случилось. - Не всем пастырям повезло так, как Сорею, - подмигнула она. - Я же ничего такого не сделал. - Как сказать… ты понял, что именно ему нужно. Какие-либо другие отношения для него сейчас были бы обременительными. Возможно, поэтому он сомневался относительно Алиши. Миклео пожал плечами. Об этой девушке он больше не переживал. Она была ценной и важной, но как друг, оруженосец и способный общаться с серафимами человек. - Я бы в любом случае проследовал за ним до конца, - все-таки отозвался Миклео. Лайла улыбнулась. - И не всем серафимам так везет, - тихо добавила она. Он ее понял. Вспомнил свои мысли, слова деда, пока еще не полностью ему понятные. И вынужден был согласиться.