Гнёт
Весь этот свет, все мирозданье - Для Бога лишь сотворены; Себе Он выбрал вечное сиянье,[1]
Наблюдает ли тот, кого зовут Всевышним, за нами? Люди всё ещё находятся под Его защитой? Может ли человек рассчитывать на помощь в спасенье своей души, стоя на коленях с молитвой на устах? Как человеку не погрязнув в грехе получить достаточно сил для защиты других? - Кажется, Бог дитя, - почти шепотом срываются слова с губ, а после следует зевок. Гурен сидел, подперев рукой голову, и смотрел в окно. Антрацитовое небо готово было вот-вот пустить слёзы на горячее лицо земли. Лето выдалось жарким. Духота обволакивала как пламя в костре головешки дров. - Что? - также тихо говорит Шинья, когда наклоняется к Гурену, - Что ты только что сказал? - Ничего. - Отвечает раздраженно Гурен. Этот мальчишка Хиираги, словно совсем не представлял для себя, что такое "субординация" и "личное пространство". Постоянно лип, раздражал своей лицемерной улыбкой и беспечной болтовнёй. - Гу-у-у-у-рен! - распевает имя одноклассника Шинья и тычет локтём в бок, - Я не расслышал, повтори. - Я же сказал, что ничего! - ещё раздраженнее шипит Гурен, - Ты раздражаешь. Не мог бы ты больше не лезть ко мне? Но Шинья лишь усмехается. На его лице расцветает хитрая улыбка, а глаза прищуриваются, будто у лисы, готовой прыгнуть в чужую нору. Он быстро хватает Гурена за руку, тянет за собой в сторону выхода и на бегу кричит ошеломлённому учителю: - Сэнсэй, извините, но Гурену стало нехорошо. Я отведу его к медсестре! - Стой! Отпусти! - кричит Гурен, вырывая руку, но продолжает так же спешно бежать за Шиньей, будто за ними погоня, - Что ты делаешь? Эй! Куда мы бежим? Они бегут по коридорам школы, петляют на лестницах и наконец, оказываются на крыше. Духота навалилась снова. Хоть солнца не было видно с утра, но от крыши школы воздух плыл как волны, создавая причудливые искажения. - Какого дьявола ты делаешь? Зачем мы пришли сюда? - ещё раз дергает свою руку Гурен, освобождаясь от руки Шиньи, который всё это время не отпускал её. - Ах, как много вопросов! - Шинья картинно возводит руки к небу, а затем поворачивается к Гурену и, улыбаясь, спрашивает: - Разве не было весело? - Нет. - Коротко отвечает Гурен. Он бросает взгляд на небо и думает, что скоро начнётся гроза. Или буря. Кто знает, что на уме у этой страшной женщины, которую все зовут погодой. Шинья тоже посмотрел на небо. - Что мы здесь делаем? - повторяет свой вопрос Гурен. - Мне стало скучно. Сэнсэй так нудно о чём-то говорил! - Это не причина сбегать с урока. - С укоризной подмечает Гурен. - Не будь занудой. Ты бы и сам хотел сбежать. Просто духа не хватило, - глупо хихикнул Шинья и похлопал своего одноклассника по плечу. - Так о чём ты там болтал сам с собой? - возвращается к давно закрытой теме Шинья. Гурен в который раз убеждается, что этот парень до ужаса приставучий. - Я же тебе уже сказал, что ничего. Гурен почувствовал, что гнев где-то внутри, начинает подниматься, чтобы выплеснуться на этого раздражающего парня. - Ах, кажется что-то на счёт Бога и дитя, верно? Тебя заинтересовал божий сын? Ты стал увлекаться библией? - Я всего лишь сказал, что Бог - это дитя. - Ого! - наигранным удивлением сквозит голос Шиньи, - Я и представить не мог, что ты стал мыслить столь глобально! И с чего же такие выводы, мистер мудрый-Ичиносэ-Гурен? С несколько секунд Гурен смотрит на Шинью отстранённым взглядом. Обдумывал, стоит ли озвучить свои мысли и тогда этот шумный парень отстанет от него или проигнорировать и на ближайшее время стать мишенью для глупых вопросов? Гурен подумал и решил, что в любом случае хуже не будет. - Бог действительно дитя, - опять вперив взгляд в небо, отвечает Гурен, - потому что мир, который Он создал - муравьиная ферма. Он смотрит, как люди-муравьи суетятся, бегают, что-то делают, но не могут изменить своей судьбы. Не могут выйти за пределы своей фермы. И Ему это нравится, потому что он может вершить над нами: отпустить или оставить бегать в "клетке", раздавить или помочь продолжать свой путь, пересадить в другой аквариум и смотреть, как уходит жизнь из существа, или наоборот, подсадить червей, которые будут уничтожать всё, что построили муравьи. - Может быть, ты прав, - вздыхает Шинья, поправляя воротник школьной формы, - а может, нет. В любом случае проверить эту теорию не удастся. Однако пока муравей не знает, что сам он не вершитель своей судьбы, он будет продолжать свой путь несмотря ни на что, верно? Но Шинья так и не услышал ответа, потому что вдалеке сверкнула молния, а совсем близко раздался надрывный и гулкий грохот с небес. Подул прохладный ветер. А затем по школьной крыше забарабанили капли дождя. Шум стоял громкий, но прохлада, которую принёс с собой дождь, дарила блаженное удовольствие. Шинья видел, как Гурен выпрямился и подставил лицо каплям дождя. Они скатывались ручьём, поэтому школьная форма вмиг намокла и больше не сохраняла свои очертания, а висела прилипшим мешком. Вид Гурена был безмятежным и Шинье подумалось, что сейчас он будто сбросил с себя все маскарадные личины.* * *
Мы в вечный мрак погружены;[2]
Как может быть благословенно место то, где однажды взросла семенем гордыня? Где жажда смертными владеть и подчинить их волю, разум, сердце, сожгла нутро Его Деннице [3]? Где ревность грелась на груди и в сердце ядовитыми клыками проникала?[4] Есть ли теперь в этом мире хоть что-то светлое и непорочное, что со временем бы сохранило святость? Что-то, что не превращалось перманентно в сладострастие и жадность, алчность и гордыню? Что-то, что не снедало бы душу, не истязало бессмертный дух, стремящийся жаворонком в благословенные юдоли, расправив крылья небесной высоте?* * *
- Я чувствую твои желания, - эта дьявольская улыбка преследует Гурена даже во сне, - они настолько велики, что скоро затопят твое сердце. Поддайся, поддайся им. Прими их. - Замолчи - очень тихо шепчет Гурен. Снова это пространство, покрытое ослепляющей белизной. Как будто лечебная палата, в которой медленно сходишь с ума, теряя крупицами свой рассудок. - Почему ты сопротивляешься? Зачем ты их сдерживаешь? Ты хочешь силы, но отвергаешь ключ, которым можно её отпереть. Ты всего лишь человек. Слабый глупый человек. Но освободив свои желания, ты станешь несоизмеримо сильным. Таким, что все склонят голову перед тобой. Ты ведь хочешь этого, верно? Конечно! Одно из твоих желаний, чтобы все те, кто глумиться над тобой, твоей семьёй однажды преклонили бы колени, поняли, насколько ты велик... - Замолчи! - твёрдо говорит Гурен, кидая на демона злой взгляд. - Замолчать? - с задумчивым видом спрашивает демон, будто бы всерьёз обдумывает, стоит ли. Но потом улыбка расцветает на его лице, и он продолжает, наклонив голову чуть в бок, как дитя ждущее ответа на важный для него вопрос от родителей: - Но я всего лишь говорю то, что хранит твое сердце. - Ты ничего не знаешь о моем сердце и о моих желаниях, так что исчезни. Ты раздражаешь. Гурен закрывает глаза и как молитву повторяет всего одно слово: "Проснись! Проснись! Проснись!". Бывают ночи, когда Гурену снится демон. Демон, который был заключен в его оружие. После таких ночей, он совершенно не высыпался, был раздражительным и колким. После пробуждения Гурен чувствовал себя так, будто у него отняли все силы, что подняться с постели было с родни подвигу: забраться на Эверест без экипировки, своими силами, опустошая своё тело до дна. - Я не могу исчезнуть. Ты разве забыл? Мы теперь одно целое. Как возлюбленные. Не делай такое лицо. Тебе не нравится это сравнение, да? - демон вдруг оказался так близко, что Гурен всем тем, что сейчас в этом пространстве было похоже на тело, ощутил чудовищную холодную пустоту, от которой замирало сердце, поглощаемое тьмой, - Ах, это потому, что у тебя есть возлюбленная, которую ты не в силах спасти? Это поэтому я чувствую здесь боль? - он касается груди Гурена в том месте, где должно биться сердце. Белоснежное пространство медленно приобретало сероватость, рябело где-то вдали. Гурен сомневался, что демон мог чувствовать то, что чувствует он сам, но этого нельзя было исключать. Если демон знал так много того, что Ичиносэ пытался скрыть, упрятать даже от самого себя. "Проснись! Проснись! Проснись!" Демон засмеялся. Вдалеке снова зарябило. Стало еще темней. - Ха-ха-ха! Тебе действительно так больно? - вмиг рука этого существа скользнула внутрь тела юноши, и лицо Гурена исказилось так, что казалось уродливой гипсовой маской, на которой застыли страх и гнев, - Чудесно! Страдай, страдай, Ичиносэ Гурен! И когда ты придешь в отчаяние, когда у тебя не останется выбора, тогда ты придешь с мольбами ко мне. "Проснись! Проснись же!" Гурен хотел было ответить, что ничего подобного он не допустит, что такой проигрыш будет стоить гораздо больше жизни (не только его жизни), но тело застыло, словно остывший воск. Мышцы звенели от напряжения, будто натянутые струны. Ни шага вперед, чтобы избавиться от надоедливого, лживого выродка ночи. Ни назад. В сгущающейся тьме улыбка демона сверкала белоснежным оскалом, а глаза полыхали алым пламенем. - Ты будешь отчаянно желать силы. Ты станешь столь жаден, что будешь молить отдать тебе всю силу до последней капли. Демон вновь залился смехом, который напоминал детский смех, но сквозил злой насмешкой. Словно он знал, что, в конце концов, всё, что он только что сказал Гурену, будет именно так. И это было отвратительно. Гурен открыл глаза, когда по комнате раздался пронзительный рёв будильника. Он спасительно выдернул Гурена из кошмарного сна. Постель оказалась мокрой, и одеяло неприятно липло ко всему телу, окутало будто змея. Три ночи подряд ему снился один и тот же сон. Всё повторялось как по сценарию. Демон вновь напоминал о том, что Гурен не сможет противостоять своим желаниям и, в конце концов, они возьмут над ним верх. И тогда демон в полной мере насладится кровью, которую он так жаждет получить. Однако, напоминает себе Гурен, стоя под прохладными струями в душе, демон - это инструмент, которым нужно управлять. Стоит найти способ и в награду достанется сила, с помощью которой можно изменить мир. За окном занимался рассвет.* * *
А вы - то день, то ночь испытывать должны.[5]
Как легко человека низвергнуть с блаженных небес в долины огненного ада. И есть ли хоть малейший шанс из ада, стряхнув греховность, подняться вновь в эфир [6]? Приказ убить свою возлюбленную для сохранения жизни клана и главным образом отца, ударил огненным бичом. Почему ключ к спасению одной души доступен только посредством убийства другой души? «Как агнца любовь свою он должен в жертву принести…» Случайно выхваченные мельком строки, прожигали сердце и терзали разум. Гурен не знал, что ему делать, но время текло неумолимо. Нужно было действовать быстро, так быстро, как голодная пантера в погоне за очередной косулей. Однако ничего не менялось. Он проводил время с новоиспечёнными товарищами, которые называли себя его друзьями, боролся с проклятой силой, которая пробуждалась, пытаясь увлечь за собой во мрак, служил тому, кого ненавидел. Иногда Гурен думал, что время действительно самое безжалостное, что мог создать Господь. Сначала оно подарила так много счастливых моментов: заботливую семью, друга, любовь. Это время казалось сказочным и долговечным. Нерушимым. Но всё рухнуло, как карточный домик под гнётом силы и власти главенствующего клана Хиираги. Гурен понял, что сила и власть пожирают все светлое в душе человека. Уничтожают безжалостно, питаемые эгоистичными желаниями, паразитирующими в сердце. Не это ли настоящие демоны?