... но нам, где злость и сила Соединились с разумом людским, - О, кто бы мог сопротивляться им?[1]
В свете зримом нет боле существа, которое слабо плотью, но несоизмеримо сильно духом и волей. Есть ли это благо, драгоценный дар иль тяжкое проклятье? На самом деле не было никакой точной даты конца мира. Потому что мир начал трещать и ломаться уже давно. Двадцать пятое декабря всего лишь число, когда должно произойти что-то грандиозное, небывалое, такое, что в очередной раз покажет всем живущим - нет в этом мире ничего постоянного[2]. Двадцать пятое словно день, когда на ярмарку приезжает долгожданный гадатель, который расскажет о желанном, но пугающем будущем. Все, кто был втянут в этот водоворот начинающейся войны, с замиранием сердца ждали роковую дату. Для всех них она была переломной, потому что устоявшаяся картина мира, в которой всё было предельно понятно, должна была рухнуть. Всё, что было привычно, должно будет навсегда измениться. И по чьей вине? Ярость от бессилия перед существами, которые во много раз сильнее смертных, сжигала сердца алым пламенем не только простых солдат «Имперских демонов», но и всю верховную власть. Знатное положение и авторитет не могли дать необходимой силы. И они это понимали. Так отчётливо, что стремились повязать на цепь тех, кто уже давно был обращён во мрак. Всё, что имело ценность это душа и собственные желания, которые всё чаще и чаще обращались к тьме. Когда проклятие «Кидзу» наконец стало существенным, а не неосязаемой мечтой, люди восторжествовали. У них наконец-то появилось то, что могло уравновесить хоть немного силы в предстоящей борьбе. Но многие ли из них задумывались о плате? Злость на собственное бессилие пред сверхъестественным затуманила им разум, соединилась с алчными желаниями. Люди все больше и больше создавали благоприятную почву для роста силы своих демонов, забывая о том, что раненные кролики они сами. И стоит им хоть чуть-чуть ослабнуть, волк, которого они заключили в цепи, разорвёт оковы и поглотит их.* * *
… ибо душа всякого тела [есть] кровь его, она душа его;[3]
Города вампиров - тёмные, мрачные твердыни. Вековые каменные титаны, вкусившие вместе со своими хозяевами не одну каплю крови, слышавшие не один мученический стон. Они стояли, равнодушно взирая каждый раз на новые людские жертвы, не пропускали солнечных лучей, небесную лазурь и звёзд холодного свеченья. Вампиры - гордые, надменные и сильные порожденья ночи, безучастные к человеческому миру (однако нуждавшиеся в них самих), были уже многие годы лишены простых радостей бытия: нет больше сна и отдыха векам, нет больше тепла на коже от огненного светила, ласки родных рук и радости родительства. Им ведом только голод, один лишь неутолимый голод, оставшийся в наследие от Первого, который в любви своей возжелал крови Его. Проклятие греховного желания снедало каждого, кого оно коснулось и проникло в жилы. Лишь памяти отрывки всё, что у них осталось. Каждый из них позабыл, вгрызаясь в глотку, дерзя своим же собственным законам о прямом испитее крови, что когда-то давно обладал такой же смертной плотью, из которой с жадностью пьют жизнь из человека. И словно в Лете[4], как ладья их человечность потонула в небытие. Кто-то по доброй воле, соблазнившись долгой жизнью и молодостью тела. Кто-то пытался избежать смертельных ран и болезней, тем самым впуская в свои жилы яд. Кто-то насильно обращен в другую веру. Но это уже не имело значения. Каковы бы не были причины, сейчас каждый из них лишь терзаем вечной жаждой. Вампиры словно застыли во времени, как мраморные фигуры в древних храмах. Людской мир был скоротечен и суетлив. В человеческом мире быстро сменялись эпохи, открывались новые страны, континенты; наука рвалась вперёд большими шагами. Желания людей были столь велики, что они превознемогали невозможное. Стремились всё дальше. Особое стремление вызывало у людей запретные знания. Они манили их как пламя мотыльков. Из-за своего любопытства между человеческими общинами на протяжении многих столетий вспыхивали кровопролитные и жесточайшие войны. Мир вампиров был статичен и размерен. Впереди у них было слишком много времени. Так много, что его с лихвой хватило бы на не одну сотню людских жизней. Однако все меняется, когда у людей появляется диковинное оружие. Оно жалило как оса и своей проклятой силой не давало заживлять раны. Люди словно показывали, что больше они не маленькие любопытные зайчата. Впервые у вампиров возникло чувство интереса к внешнему миру. Но интерес был этот зажжён не искренним любопытством, а вопросом жизни. Люди взяли в свои руки «огонь» и размахивали им словно дети, которые беспечно-наивные не подозревают об опасности. Они стали настолько раздражительны своей суетливостью и жаждой силы, что вздёрнули в гордости свой нос. Им нужно было напомнить, что человек всего лишь корм для более сильных существ. Напомнить как они беспомощны, когда их жизнь недолговечна и хрупка, когда кровь оставляет плоть. Им нужно было напомнить.