Ванька, не болей!

А началось всё так мирно, эх. Россия проснулся. Нет, не так. Россия восстал из мёртвых, наверно, это будет более точно. Еле как продрав слезящиеся глаза, Брагинский слабо огляделся, пытаясь понять, что происходит и где он уже успел выпить. Но как назло, в голову лезла лишь та вчерашняя вечерняя прогулка без пальто по снегу, когда он пытался поймать дымчатого кота, нагло выбравшегося из дома и почувствовавшего сладкий вкус свободы. А ведь он прекрасно знал, до чего его доведёт эта животина, ещё и зима пришла раньше времени, прям как знала. Конечно, Генерал Мороз его «любит» и «делает всё ради его блага», но это уже перебор. Октябрь на дворе, господа. Медленно сев, Иван накинул на плечи тёплое одеяло, зябко передёрнувшись. По комнате гулял прохладный ветер, а значит, прусская морда опять открыл окно на первом этаже. Лениво зевнув и практически тут же заходясь в удушающем кашле, Брагинский мысленно зарёкся дышать через раз. Сглатывать было до безумия неприятно, нос забит настолько, что дышать можно было только через рот, и то со всякими осложнениями, одним словом: утро доброе. Пожалев себя около минуты и решив, что хватит, да и вообще, русские не сдаются простой простуде, Иван резко встал и практически тут же сел, чувствуя головокружение. Второй подъём был мягче, потеплей закутавшись в тяжёлое одеяло, Россия побрёл вниз, мысленно убивая всё и вся, до чего доползали мысли. На первом этаже было действительно холодно, будто не дома, а на улице. Гилберт нашёлся на кухне, внимательно изучавшим сгоревшее нечто и бурча себе какие-то проклятия под нос. Брагинский бесшумно прислонился плечом к косяку, шмыгая носом, да так, что всегда бесстрашный и всесильный прусс подпрыгнул на месте, замахнувшись сковородой, явно надеясь вспомнить пару уроков Венгрии. Впрочем, немец тут же остыл, заметив, что ему ничего не угрожает и можно не особо спешить на бой. Чёрному подгорелому нечто, кстати, было плевать на то, что кто-то там что-то увидел, оно мерно сползло вниз, с громким шлепком падая на пол. — Это, кхм, что? — тихим и до ужаса хриплым голосом поинтересовался Брагинский, заливаясь очередным приступом кашля, невольно прикрывая глаза. Да, давненько он так сильно не болел, последний раз был как раз во времена Великой Отечественной, но об этом мало кто знал. — Омлет, — сверля взглядом нечто под ногами, протянул Байльшмидт, а затем весь как-то спохватился, сощурившись. — Ты заболел, что ли? — Нет, — честно отозвался Россия, однако громкое шмыганье носом его выдало, а ведь он думал, что надо меньше дышать. Это же такая малость, дышать раз в минуту, сплошал ты, Ваня, сплошал. — Если только чуть-чуть. — Ага, я вижу, что чуть-чуть, — хмыкнув, согласился немец, перешагивая подгорелый омлет, подходя поближе к русскому, беря покрасневшее лицо в ладони и прислоняясь губами к горячему лбу. — Знаешь что, мы здоровски можем сэкономить на газе, если будем жарить что-либо на тебе, ты капец какой горячий. — Еврей в тебе ещё жив, кха-кха, — не оценил шутки Брагинский, медленно идя к полукруглому столу, безвольно падая на один из стульев, который под ним жалобно скрипнул, но мужественно выдержал вес. — Давай, скажи, кха-кха-кха, что ты мне об этом говорил. — Я говорил, но не думал, что ты воспримешь всё так буквально, — усмехнувшись, отозвался Байльшмидт, доставая из-под раковины совок и веник, аккуратно погружая чёрную массу на пластиковую поверхность и выбрасывая в мусорное ведро. — Кажется, кто-то хвастался, что не боится морозов. — Я говорил, что, кха, менее восприимчив, кха-кха, но это не значит, что я не боюсь, — возмущённо просипел Брагинский. Мысленно ударяя себя по лбу, казалось бы, столько лет вместе живут, а Гил ещё верит в эти дурацкие стереотипы, и где их только берёт, в специальной книге, что ли, находит? — Голос у тебя, конечно, ещё тот, — уже не скрывая весёлой улыбки, протянул прусс, лукаво сверкая красными глазами. — Слушай, Брагинский, я тебя ни о чём не просил за последний месяц, будь другом, исполни одну маленькую просьбу, — видя, как Россия заинтересованно вскинул брови, Гилберт произнёс. — Скажи: «Ги-и-и-ил, я твой отец!». — Иди ты на кха-кха-кха-кха, мудак, — недовольно отозвался Иван. А действительно, чего он ожидал услышать от этого человека, не умную же мысль, нет, точно не её. Все мозги экс-Пруссия себе отморозил, купаясь в Чудском озере в далёком прошлом. — Нахрен таким быть, Брагинский, я к тебе со всей душой, а ты, — немец демонстративно махнул рукой, горестно вздыхая и закатывая глаза, сейчас пойдёт поэма на тему, какая у меня сложная судьбинушка и где я так согрешил, ГосподиЁбТвоюМать, но нет. — Ладно, горе русское, сиди уж, ща что-нибудь тебе сообразим. У тебя, кстати, как с лекарствами? — Народная медицина, — важно прокаркал Россия, потеплей закутываясь в одеяло, продолжая шмыгать носом. Конечно, он врал, лекарства были, но просроченные, а новые он как-то и не думал закупать, не болеет же, зачем деньги зря тратить. — А, ну да, я спрашиваю человека, который зимой в проруби купается, бегает голыми пятками по снегу, когда насморк, дышит над вареной картошкой, а когда простуда нюхает чеснок, ест лимон и пьёт чай с вареньем, — как-то обречённо отозвался Байльшмидт, наверное, мысленно вспоминая европейскую медицину и все блага цивилизации. — Но тебе, конечно, видней, народная медицина, так народная медицина. Банки ставить будем? — Што? — шмыгнув носом, переспросил Иван, непонимающе склоняя голову, мутным взглядом смотря на Гила. — Какие банки? — Одну такую трёхлитровую, нагрею и на спину тебе поставлю, чтобы в следующий раз знал, куда бежишь и какие последствия. Не тупи, Брагинский, банки на спину для циркуляции крови, — голосом, будто разговаривает с сумасшедшими, поинтересовался экс-Пруссия. — Сам себе эти, кха-кха, банки ставь, — возмущённо просипел Иван. У него с этим «методом» дружба с самого начала не сложилась. Помниться, он точно так же болел, а Ольги дома не было, так ему Наташа эти самые банки ставила, делать она этого не умела, но братику помочь хотелось сильно. На Беларусь, он, конечно, не злится, как лучше ведь хотела, но банки обходит десятой дорогой, так, из принципа. Гилберт лишь махнул на него рукой, начиная всё заново. Есть, как он понял, Россия точно не будет, а вот от чая вряд ли откажется. Поставив полупустой чайник греться, экс-Пруссия зябко потёр пятку о голень, мысленно подмечая, что на кухне слишком холодно, хотя окно он закрыл ещё полчаса назад. Шумно вздохнув, Байльшмидт скрылся с кухни, громко топая, вернулся спустя минуту с тёплым пледом в руках, молча набрасывая тот на плечи трясущегося России. Иван спасибо не сказал, но благодарно кивнул, утыкаясь носом в тёплое одеяло, ощущая, как то еле уловимо пахнет Гилбертом. Так они и сидели, пока чайник не начал свистеть, надрываясь от потуги. Вообще, с точки зрения Англии, экс-Пруссия чай делать совершенно не умел. Но когда это Гила волновало мнение всяких там помешанных? Правильно, давно. Для России же, у которого все не как у людей, то, что делал немец, вызывало умиление и искреннюю радость, что после невольно оставляло приятный осадок и на душе самого прусса, который, впрочем, пытался скрыть это. Ибо Великие пафосные, они не растекаются лужицей от пары комплиментов, пусть даже сделанных человеком, с которым он встречается практически лет двадцать точно, а живут и то дольше. Чай вышел действительно неплохим, в меру крепким, в меру кислым из-за лимона и сладким из-за сахара. Байльшмидт даже взял на себя ответственность и достал из самого дальнего угла шкафа варенье, что совсем недавно притащила им Наташа, с гордым видом вручая лично в руки Ивана, будто там не варенье, а какие-то секретные планы по захвату мира. Брагинский, казалось, наслаждался жизнью, если бы не болезнь, то он бы вообще был самым счастливым человеком в эту секунду. Гилберт составлял ему компанию, намазывая малиновое варенье на белый хлеб, запивая всё это чаем, который он и для себя не поленился сделать. В общем, была полнейшая идиллия, прерываемая шмыганьем и душераздирающим кашлем со стороны России, иногда Гилу казалось, что ещё чуть-чуть, и русский прям тут коньки отдаст. Впрочем, наедине они сидели недолго. Буквально спустя несколько минут на кухню важно вошёл тот, благодаря которому всё и началось. Упитанный дымчатый кот по прозвищу «Сугроб» важно вошёл на кухню, мотая из стороны в сторону хвостом. Остановившись прямо посередине, животина поднял свои серые глаза вначале на Брагинского, затем на Байльшмидта с такими эмоциями во взгляде, будто одним своим видом так и говорил: Опять они жрут, а мне не дают. Грациозно, как казалось самому Сугробу, он прошёлся до своей миски и с выражением великого гурмана на морде начал лакать молоко, которое Гил вылил ему, пока пытался приготовить омлет. — Говорят, что кошки забирают на себя чужую болезнь, — задумчиво пробормотал прусс, сверля взглядом дымчатый ком шерсти. — Давай приложим его к твоему горлу, вдруг поможет? — русский выразительно посмотрел в его сторону. — А что, это ведь тоже народное средство, или я что-то путаю? — послышался хмык, а затем Брагинский как-то кровожадно улыбнулся, давая понять Гилберту, что лучше заткнуться. — Любовь, это когда вы понимаете друг друга без слов, — важно протянул альбинос, покивав себе. Знаете, чем-то они с Сугробом явно похожи, по крайне мере самомнение одно на двоих. — Знаешь что, — поинтересовался Россия, отодвигая от себя сосуд с вареньем и недопитый чай. Горло всё ещё саднило, впрочем, стало намного теплей, одна прелесть чая. — У меня собрание, кха-кха-кха, сегодня. — Свезло так свезло, — хмыкнул Гил, мысленно прикидывая, как все будут пировать, не завидев Россию в нужное время на нужном месте. — И где? — В Берлине. — О, а вот это уже интересно, — сгрузив грязную посуду в раковину, протянул прусс. — Я думаю, ты их всех там покоришь своим голосом, особенно Франциска. — Я думаю, что не пойду, — тихо произнёс Иван, болезненно морщась. — От одного раза они там, кха-кха-кха, без меня не сдохнут. — Зато на радостях напьются, — добавил Байльшмидт, воинственно упираясь кулаками в бока. — А что если, пока тебя не будет, они там что-нибудь эдакое провернут, чтобы тебе насолить? Нет, в Западе я уверен, он принципиально так поступать не будет, но вот остальные. Вот так прогуляешь собрание, а они у тебя половину Сибири отхватят, знаю я тех ублюдков, сам таким был! Не, так нельзя, ты обязан там появится. — И покорить их собственным, кха-кха, голосом? — скептически подняв брови, поинтересовался Россия. — Ну да, это проблема, — задумчиво протянул Байльшмидт, прикрывая глаза лишь для того, чтобы спустя секунду их распахнуть и щёлкнуть пальцами. — Я пойду с тобой и буду вести дела от твоего лица, стану, так сказать, твоим голосом. Твою позицию я и так прекрасно знаю, да и все последние документы читал. — Как, интересно? — угрожающе поинтересовался Иван, но прусс его нагло проигнорировал, продолжив: — Великий будет голосом Империи Зла, напоминает заголовок к какому-нибудь фильму, — пафосно закончил Байльшмидт, а потом менее пафосно добавил. — Заодно лекарств тебе купим, всё же медицина в Германии вроде ничего… — Ты сомневаешься в моей, кха-кха-кха, медицине? Колколколкол. — Или так, или здравствуйте банки и коты, — видя, как Иван недовольно нахохлился, Гилберт расплылся в улыбке. Так-то, пусть все знают, кто в их паре главный. А то заладили, Брагинский доминант, Брагинский садист, он то, он сё. А вот ни хренашеньки. Великий, вот кто настоящий альфа-самец, пусть все знают, кроме России.

***

Появились они всё же с опозданием. Что уж поделать, экс-Пруссия успел позабыть дорогу, а Иван отказался помогать, мотивируя тем, что сам меня сюда потащил, сам и веди, Сусанин недоделанный. С горем пополам и с опозданием в десять минут, они всё же завалились в зал для собраний, при этом обратив на себя взгляды. Их, кажется, принципиально не стали ждать, поэтому они прервали разглагольствования Франциска как раз на какой-то теме о любви и верности, по крайне мере слово про любовь Гилберт услышал чётко. До места Ивана они добрались в полной тишине. Усадив русского в кресло и заботливо подоткнув ему плед, Гилберт притащил кресло и себе из дальнего угла, устало падая рядом, вытягивая ноги. Всё ещё в полной тишине Байльшмидт достал из аккуратного чёрного портфеля, который он около двадцати минут искал на чердаке, все нужные документы, по стопочкам ставя рядом с собой. Давненько он не вёл политических дебатов с кем-либо, после расформирования ему не дозволялось появляться на таких вот мероприятиях, а Брагинский как назло его с собой не брал, хотя, Гилберту было плевать. Он и раньше не был особым любителем бурно поспорить, и сейчас не отличается особой любовью к этому. Все эти актуальные завуалированные оскорбления были не для него. Но ради России, он так и быть, потерпит это всё разочек, и, наконец, разомнёт голосовые связки, а то что, зря тащились в такую даль, что ли? — Эй-эй-эй, а разве расформированным странам позволено присутствовать на собрании? — возмущённо поинтересовался Альфред, пуская в сторону альбиноса выразительные взгляды. — Гилберт, ты что здесь забыл? — строго поинтересовался Людвиг, переводя взгляд на Брагинского. — И что ты сделал с Россией, почему он в таком виде? — Спокойно, Запад, — принципиально проигнорировав американца, взмахнул рукой прусс. — Короче, господа, Россия заболел, да-да, русские люди и тоже болеют, сам в шоке, — болезненный пинок под столом Байльшмидт тоже проигнорировал, но с большими потерями. — Поэтому сегодня я голос Ивана, вы это, ведите себя как обычно, это всего лишь на один раз. — Такое разве разрешается правилами? — чопорно поинтересовался Англия, демонстративно поднимая одну бровь. С ним экс-Пруссия тоже расстался не на особо радостной ноте, что уж тут говорить. — Оно ими не запрещается, что главное, — Гилберт нагло усмехнулся, откидываясь на спинку кресла. — Продолжайте-продолжайте, не смею больше отвлекать. Страны переглянулись между собой, казалось, даже на каком-то ментальном уровне поспорили, стоит ли выпнуть Гила, но так и не пришли к взаимному согласию, успокоились. Франциска всё же заставили закончить доклад, который оказался про какой-то новый экономический план, а не про любовь. Следующим выступал Италия. Пока шатен что-то мямлил во главе стола, постоянно сверяясь с документами, Байльшмидт успел ещё раз пробежаться по материалам, которые готовил Россия. Как оказалось, сегодня он не выступал, а лишь слушал и критиковал, точнее, вносил поправки, короче, кайфуют они сегодня. Всё было действительно тихо. Гилберт даже успел усомниться, туда ли они вообще пришли. Это сборище на какой-то момент ему действительно напомнило культурное политическое собрание с целью выявления и устранения глобальных проблем. За всё то время, пока выступал Италия, экс-Пруссия даже успел умилиться тому, как сильно возмужал Запад, пустить скупую мужскую слезу, поиграть с Иваном под столом в камень-ножницы-бумага, продуть несколько боев на пальцах, достать из портфеля термос и налить Брагинскому горячего чая, приготовленного перед самым выходом из дома. Тишина настораживала, прусс не верил, что за время его отсутствия на международной арене много чего изменилось, и был прав. Со своего места грациозно поднялся Герой и, сверкнув белозубой улыбкой, стал во главе стола. Поначалу он вещал что-то о демократии, о том, как в наше время важна свобода слова и далее по списку, потом перешёл более глубокую тему, про всяческие войны и конфликты. Байльшмидт даже забыть успел, зачем всё это вообще началось, интересно, у Америки всегда такое долгое вступление? И вот, спустя пятнадцать минут, когда даже самые стойкие и преданные начали активно игнорировать блондина, тот перешёл к сути. Всё было безобидно, какая-то хрень в самой Америки, потом какая-то хрень на Дальнем Востоке, потом в самой Европе, и так медленно и не спеша подобрались к самой главной и пикантной теме, мимо которой Джонс просто так пройти не мог. — И, как нам известно, недавно в России был проведён очередной гей-парад, закончившийся весьма плачевно, — Америка демонстративно вздохнул, а Гил внезапно понял, к чему именно была эта речь о свободе всего в самом начале, хитро, америкашка, хитро. — Никакой абсолютно толерантности, ущемление прав сексуального меньшинства, русские подвергаются геноциду со стороны собственного правительства! — Какой, нахер, геноцид? — возмущённо подняв брови, поинтересовался экс-Пруссия, на которого тут же были обращены все взгляды, похоже, про них тут вообще забыли. Ах, ну да, он ведь до этого и слова поперёк не вставил. — Америка, ты бы для начала почитал определение, прежде чем такими словами раскидываться. — Скажешь мне, что я не прав? — скривившись, поинтересовался Альфред, кидая быстрый взгляд на Брагинского. Похоже, блондин мысленно надеялся поучаствовать в пикировке с Россией, а не с его Калининградской областью. — Я даже большее скажу, ты идиот, — хмыкнув, важно отозвался Байльшмидт. — Если бы эти ваши меньшинства заранее ставили в известность о проведение митинга, их бы не разгоняли, законы ещё никто не отменял, и не наша проблема, что некоторые им не следуют. — Всё было бы проще, если бы вы узаконили такие отношения, — веско заметил Альфред, складывая руки на груди, с вызовом во взгляде смотря на прусса, тот лишь усмехнулся в ответ. — А ничего так, что у нас на юге проживают мусульмане, которые к таким парам относится, мягко сказать, хреново? — поинтересовался Гилберт, поддаваясь чуть вперёд, переплетая пальцы в замок и укладывая те на столе. — Хочешь устроить у нас Гражданскую войну, своей что ли было мало? — С ними ведь можно найти общий язык, — возмущённо отозвался Америка. — Можно, но невозможно, прямо как с вами, — махнув рукой, парировал Байльшмидт. — Вопросы есть? Вопросов нет. — А как насчёт цен на газ? — поинтересовался блондин, скрестив руки на груди. — Почему они так резко возросли? — Ты у нас газ что ли закупаешь? — вопросительно вскинув брови, поинтересовался Гил, краем глаза наблюдая за тем, как Россия отрицательно махнул головой. — Что за хрень ты мне тут втираешь, придраться что ли больше не к чему? — Газ закупают мои европейские партнёры, — недовольно отозвался Альфред. — И увидев расценки на него, я пришёл к выводу, что это слишком дорого. — Ну, газ вообще удовольствие не из дешёвых, знаешь ли. Если для твоих европейских партнёров это слишком дорого, то мы можем урезать подачу, тогда цена чуть опустится, впрочем, — Гилберт обвёл взглядом этих самых партёров, — как там у вас в Америке? Зима близко. — Что, прости? — Прощаю, — легкомысленно отозвался экс-Пруссия, усмехаясь. — Холодно, говорю, без газа-то будет. Хотя, как сообщил мне сегодня Брагинский, народные методы в помощь. — Какие народные методы? — непонимающе выгнув брови, поинтересовался Джонс. — Кота приложи и всё пройдёт, — пожав плечами, пояснил Гил, слыша, как Россия натужно рассмеялся в шарф. — Зачем кота прикладывать? — не понял шутки американец, зато понял Франциск, не зря ведь столько времени в дружеских отношениях с русскими был, что-то да понять успел. — Чтобы всё прошло, глядишь, и газ появится, — уже откровенно улыбаясь, протянул Байльшмидт. — Правда это непроверенно, но бабки на Руси говорят. — Руси нет, есть Россия, — машинально поправил Альфред. — Руси нет, а устоявшееся выражение есть, поэтому на Руси всё же говорят, — кивнул головой Гилберт, видя, как Джонс непонимающе выгнул брови. Если честно, альбинос прям так и видел, как в голове американца появляется синий экран смерти. — Что-то ещё хочешь уточнить? — Нет, — недовольно отозвался Джонс, явно пересилив себя, а затем собравшись с духом, стал о чём-то дальше говорить. Гилберт довольно откинулся на спинку кресла, замечая на себе укоризненный взгляд младшего брата. Беззаботно пожав плечами, Байльшмидт повернулся к русскому, который всё это время незаинтересованно следил за их перепалкой. Заботливо поправив съехавший в сторонку плед и подлив ещё чайку в опустевший стаканчик, прусс зарылся носом в документы, думая, на чтобы ещё им ткнуть, чтобы неповадно было. Россия, конечно, этих мало слушает, делая всё по своему, но Гилберт вообще был приверженцем того, что европейцев иногда стоит поставить на место, даже его дорогой Запад, хотя он тут вообще, считай, по большей части святая простота. Впрочем, повода долго искать не пришлось, Америка сам его подкинул. Как важно заявил Джонс, где-то на Аляске будет строиться новые системы ПВО и заменяться старые. Экс-Пруссия даже воздухом подавился, заслышав подобное. Ранее, конечно, на границе с Россией стояло нечто подобное, как позже сказал Джонс, это на всякий случай, а то вдруг внезапная агрессия, а он не готов. Но это уже перебор, кроме защиты, Альфред хочет установить пару атакующих снарядов и запустить систему, которая сама будет распознавать объекты и уничтожать их. Проект, конечно, до конца не одобрен, но было бы очень круто, если бы его всё же одобрили. Ага, круто, ближе к России, ты бы ещё прям на самой границе поставил всё это, умник. — А ты, блять, у нас поинтересоваться не желаешь, что мы думаем по этому поводу? — поинтересовался Байльшмидт, прерывая Джонса на воодушевлённой речи. — Что за херня здесь творится, ты угрожаешь нам? — Вы первые начали угрожать мне, — возмущённо отозвался Альфред, заставляя Гила невольно закатить глаза. — Ага, давай ещё зенитно-ракетными комплексами меряться, придурок, — фыркнул прусс, зарываясь одной рукой в документы. — Если этот проект одобрят, то мы выдвинем ответные меры, почувствовав угрозу мирному населению. — У вас там люди живут? — удивлённо выгнув брови, поинтересовался Альфред. — Представь себе, — язвительно протянул экс-Пруссия. — И вообще, хочу сказать тебе, что это херня редкостная, если одна из твоих ракет случайно залетит на нашу территорию, то она там и останется, Джонс, я предупредил. — Ты не имеешь право так со мной разговаривать, я Герой, — недовольно взмахнув руками, произнёс Америка. — А я голос России, так что, окстись, Герой, имею, — обворожительно улыбнувшись, нагло отозвался Гилберт. — Что вообще за хрень у вас здесь творится, говорите так, будто России здесь и вовсе нет, хотя я думаю сложно не согласовывать свои действия со страной, занимающую 1/6 часть суши. — Что тебе вообще известно о политике, Байльшмидт, тебя расформировали как страну около семидесяти лет назад, — недовольно пресёк его англичанин, получив в свою сторону пару утвердительных хмыков. — Однако я всё же сижу здесь и веду с вами разговор, господа, — усмехнувшись, отозвался Гилберт. — Я часть Российской Федерации и имею полное право присутствовать здесь с прямого разрешения олицетворения этой страны, проблемы? — Ты ведёшь себя вызывающе, это отвлекает, — нахмурившись, произнёс британец, складывая руки на груди. — А вы несёте херню, но вас это не отвлекает, — легко парировал того альбинос. — Вы ведь ни одной дельной мысли за всё это время не преподнесли, теперь ясно, почему международные конфликты так медленно решаются, вы пока до самой сути доберётесь, лет сто пройдёт. — Брагинский, будь добр, заткни свою область, он отвлекает нас от важных дел, — решив пойти в обход, произнёс Англия, обращаясь непосредственно к Ивану. Россия удивлённо округлил глаза, а затем, раскашлявшись, принял из рук Байльшмидта вновь наполненный стакан с горячим чаем, блаженно прикрывая глаза, явно игнорируя обращение Артура. — От грызни между собой и прилюдных непристойностей, — видя недоумевающие взгляды, экс-Пруссия легко пояснил. — Думаете, если это всё происходит под столом, то никто не замечает? Вот же вы, блять, наивные. И вообще, что за кошмар здесь творится, в такой атмосфере работать вообще невозможно. — Гилберт, прекрати, — попытался пресечь альбиноса Людвиг. — Да ладно тебе, Запад, самому-то приятно работать в таких условиях? — с искренним любопытством поинтересовался Байльшмидт, внезапно расплываясь в улыбке. — Вспомни ту идеальную дисциплину во времена Гитлера, какая тишина и все говорят по существу. Кажется, Германия всерьёз погрузился в воспоминания, даже перестав обращать внимание на Италию, который после своего доклада никого и ничего не слушал, шепча что-то на ухо немцу. — Рашка, твоя область подговаривает Германию на нацистское будущее, — возмущённо вскрикнув, отозвался Джонс, при этом получая небольшим таким бумажным шариком в лоб от этой самой «области», которая довольно скалилась, явно чувствуя свою безнаказанность. — Я бы подговорил Германию на нормальную медицину в России, но думаю, он завис надолго, — мечтательно протянул Гилберт, получив повторный пинок от Брагинского, который всё ещё яро придерживался отметки «народное значит лучшее». - Так, на чём мы там остановились? Ах, да, на том, что Россию никто не замечает. Вы, вообще, неблагодарные, европейцы и ты, Америка, в частности. Брагинский дохренища раз спасал ваш зад. — От тебя в том числе, — злобно подметил Альфред, который мысленно был готов либо придушить наглого прусса, либо самому выпрыгнуть из окна, тут уж неизвестно, что легче. — От Великого меня в том числе! — более воодушевлённо подхватил Гилберт, казалось, готовый пуститься в счастливые воспоминания вместе с братом. — Даже жалко как-то, если бы Россия не был коммунистом. М-м-м, вы видите эти шикарные перспективы, открывшиеся перед нами? — НЕТ! — хором ответили все остальные, потому что трое, считая Ивана, всё же мысленно представили эти перспективы. Правда, Брагинский больше за компанию, но такое развитие будущего ему тоже нравится, надо будет почаще брать с собой экс-Пруссию на собрание, он даёт дельные, пусть и местами глупые идеи. — Ну, да, вы правы, помечтали и харе, вернёмся к нашим жирафам, точнее дорогим европейцам и к тебе Америка, — Байльшмидт поудобней устроился на месте, ненавязчиво ставя рядом с русским другой термос, наливая уже тёплого молока с мёдом. — У меня для вас тоже пара новостей есть, и самая главная из них, это ваши любимые долги, что за кислые рожи я вижу? Ну-ка приободрились, до этого была весёлая разминочка, а сейчас я повеселюсь на славу, пришло моё время на вас гнать. Кажется, кто-то страдальчески застонал. Вообще, необходимо отдать Гилберту должное, разносил он пафосно и окончательно, топчась на одной теме, умудрялся найти около десятка разных поводов для того, чтобы придраться и окончательно раздавить противника. Сразу чувствуется великое прошлое за этими плечами. На Америке он акцентировал своё внимание особенно часто, не в силах пройти мимо и не поддеть, кажется, геройская маска Джонса покрылась мелкой трещиной, а зубы окончательно стёрлись в порошок. Байльшмидт явно был мастером своего дела, если бы не употреблял при этом ненормативную лексику и не отвлекался на личное, а именно, кто к кому полез под столом и кто кому записку передал (каким образом он сквозь дерево видит?), цены бы ему не было. В сторону России начали бросать взгляды раза в два чаще, если вначале это были насмешливые и любопытные, то ближе к концу откровенно возмущённые и просящие о помощи. Америка даже предпринял попытку написать Ивану короткое послание и докинуть до него в виде небольшого бумажного шарика, который, впрочем, был мгновенно перехвачен Гилбертом, произнёся что-то на подобие: Загрязняешь окружающую среду, чёртов демократ? Лови обратно свои отходы. Байльшмидт ловко запустил этой запиской в голову блондина, попав точно в лоб. Короче, спасу от пруса не было, не трогал он лишь Италию и Японию. Первый ему был без надобности, а с последним спорить было просто бесполезно, тот лишь кивал головой и что-то писал. Когда истекло время собрания, с облегчением, казалось, вздохнули все, даже Германия, к которому экс-Пруссия практически не лез. Всё же Людвиг один из немногих знал, каким Гилберт может быть щепетильным, когда захочет. Байльшмидт важно поднялся с места, собрал документы, которых изрядно поубавилось из-за постоянно обстрела вражеских государств (всё равно в них не было ничего значимого), убрав те в портфель, туда же были погружены два термоса. Выбросив использованный пластиковый стаканчик в мусорное ведро, Гилберт помог подняться России, который, кажется, выглядел чересчур весёлым для больного, а затем обернулся к напряжённым странам. — Знаете, мне с вами понравилось, приду ещё, — подвёл итог Байльшмидт, а затем вместе с Россией гордо удалились из зала, напоследок хлопнув дверью. Америка съехал вниз по креслу, страдальчески прикрывая глаза. — Два сапога пара, — злобно пробурчал Англия, мимо которого шуточки экс-Пруссию так же не прошли. — И оба левые, — закончил Франциск, вспоминая русский диалект, замечая на себе непонимающие взгляды.

***

— Мне даже, кха-кха-кха, понравилось, — улыбнувшись в шарф, протянул Брагинский, кутаясь в тёплый плед. — Нужно будет тебя, кха-кха-кха-кха, блин, почаще брать с собой. — Не переусердствуй, — сочувственно похлопав русского по плечу, отозвался Гилберт. — Я думаю, им одного раза хватило сполна. — Америка уж точно запомнит, — согласился Иван, вспоминая лицо Альфреда, на котором красовались разные спектры эмоций, начиная от искреннего негодования и заканчивая злостью. Конечно, сам Россия тоже мог вывести американца из себя, это было сделать намного проще, чем казалось, но куда приятней наблюдать за чужой работой. — Домой? — За таблетками, или ты всерьёз решил кота прикладывать? Думаю, твой Сугробище будет против, — приобняв Брагинского за талию, тем самым притягивая ближе к себе, промурлыкал прусс. — Знаешь, я ведь тоже обладаю лечебными свойствами, — довольно протянул Гил, и пока Россия не успел ничего ответить, прикоснулся губами к губам Ивана, останавливаясь на месте, позволяя себе секундное помешательство. Всё равно они находятся пока ещё в Германии. Здесь к такому, наверное, привыкнуть давно успели. Брагинский, несмотря на явное недовольство, не вырывался и даже активно участвовал в процессе, неловко краснея. — Если ты заразишься, я не виноват, кха-кха-кха, — отвернувшись в сторону, чтобы прокашляться, просипел Брагинский. — Сможешь тогда сам себе ту фразу сказать. — Какую? — недоумённо выгнув брови, поинтересовался Байльшмидт, возобновляя шаг. — Ну, эту, Ги-и-ил, я твой отец, кха-кха-кха. — Ты всё же это сказал! — воодушевлённо произнёс Гилберт, лукаво сощурив наглые красные глаза, заставляя Россию непонимающе выгнуть брови, а затем нахмуриться от озарения, которое столь внезапно накрыло его с головой. — Я лишь повторил. — Нет, ты сказал! А можно на бис? — Завались, я тебе гарантирую, кха-кха-кха, завтра утром ты её сам сможешь, кха, повторить. — Ксе-се-се-се, организм Великого переживёт твои микробы, Брагинский. — Ну-ну, Чудское озеро он, кха-кха, не пережил. — Не напоминай. — А что, Великому не понравилась водичка? — Продолжишь в таком же духе, я тебе самый невкусный сироп куплю. — Всё, боюсь-боюсь. — То-то же!