Наше настоящее определяет наше прошлое. А будущее? Будущее зависит только от принятых нами решений...
Когда нам было по четыре, я стукнул Рена лопаткой по голове. Во дворе нашего дома. В песочнице. Потому что его была красивее. Тогда у Рена были расцарапаны коленки - упал с велосипеда - и они были залиты йодом до черноты, а у меня был красный опухший нос и злые глаза - аллергия на кошек. В отместку Кендрикс утащил себе домой мою машинку. Ничья. Когда нам было по пять, Рен толкнул меня в лужу. Неприятное ощущение мокрого сквозь любимую ярко-оранжевую куртку коснулось кожи, день был испорчен. Я в отместку кинул в Кендрикса комок вязкой грязи - метил в грудь, попал в лицо. Плакали оба. Ничья. Когда нам было по шесть, я поставил Кендриксу фингал перед общим фото в садике за то, что он обидел Маринку. Флетчер была весёлой и забавной, но, видя Рена, шугалась в сторону и тут же переставала улыбаться. Это задевало. В отместку Рен разбил мне губу - кожа лопнула аккурат посередине, брызнув кровью, садня и ноя на месте раны. На фото только мы были "инвалидами". Ничья. В семь лет пошли в одну школу, в один класс - это карма. Нет, родители - друзья, вот и решили, что нам на пользу будет. Наивные. В тот раз Рен сломал мою линейку, я выбросил его тетрадь. Линейка была красивая, с мини-аквариумом под пластиковым прозрачным корпусом и яркими рыбками-конфетти. Тетрадь по чистописанию тоже была важна. Родителей вызвали в школу из-за нашей потасовки. Наказаны оба. Ничья. В восемь я испортил пиджак Кендрикса, прилепив на спину кляксу жвачки - кислотно-голубой - по бежевой ткани. Рен заметил диверсию не сразу, одноклассники и другие ученики муниципального заведения успели повеселиться глупым зрелищем. В отместку Кендрикс ладонью с размазанным по ней пластилином, прошелся по моей рубашке. Вещи пришлось выбросить. Ничья. В девять Рен запер меня в туалете, хитрожопо стащив у технички ключ, и я не попал на контрольную. В отместку я стащил его вещи из общей раздевалки, и Кендрикс не попал домой, пока его не забрали обеспокоенные родители - идти зимой в футболке и брюках было невозможным. Обоих посадили под домашний арест на неделю. Ничья. В десять я признался в любви Валерии, которая нравилась Рену. Первая любовь - это так прекрасно, но... Кендрикс же настроил против меня моего друга. Саммер оказался не таким уж и фрэндом, раз так быстро сменил моё общество на дружбу с Реном. Это война. Ничья. В одиннадцать мы подрались. Ничья. Тогда у Кендрикса была глупая стрижка лесенкой, у меня чудовищный полубокс. В двенадцать мы подрались. Ничья. Тогда я типа начал курить, Рен типа подружился со старшеклассниками. В тринадцать мы помирились. И целый день вели себя, как... друзья. Странное для нас слово, но оказалось, что у нас слишком много общего, и так же много различного, но это не ломало, наоборот - было интересным. Вечером подрались. У Рена "случайно" сломался нос, потому что он "охотно" показывал мне (на примере стены), как нужно правильно целоваться. А у меня был "нечаянно" сломан палец, потому что я (на примере всё той же стены) показывал, как правильно нужно от этих самых поцелуев отбиваться (А что? Мало ли девушка не понравится!). Ничья. В четырнадцать родители Рена развелись, и он жаловался мне. Умял ведро моего мороженого, мои шоколадки, мои чипсы, мои... Да всё прижрал, тварь! А я просто был рядом, наверное, потому что... Я не знаю. Но щемило в душе и сосало под ложечкой от его такого разбитого вида. И когда Рен отключился на диване под передачу про китов, я ещё долго сидел рядом, на полу, смотрел на этого... человека и осознавал, что даже такие сильные и упрямые личности, как Кендрикс могут дать слабину. Тогда я не понимал, хорошо это или плохо. Один-Ноль. В пятнадцать моего отца посадили за вождение в пьяном виде, что повлекло за собой угрозу жизни пешеходу (отец так и не доказал, что мужик, честно, сам просил его покатать на капоте через все кусты, кажется, шиповника, а потом на высокой скорости тормознуть, чтобы испытать чувство полёта. Ну, стремился мужик к птичьей жизни, что поделать). Я его не защищаю, знаю, отец виноват, но из-за этой ошибки я его любить не перестану, семья и всё такое. В итоге я жаловался Кендриксу, всю ночь молотя кулаками в его подушку, и что-то кричал. Может быть хорошо, что я пошёл к Рену, он правда смог меня успокоить. Так смотрел - без жалости, но с сочувствием, словно оттягивая часть моей боли на себя. Я не?-благодарен. Один-Один. В шестнадцать мы забыли друг про друга. Миг псевдосвободы, когда руки чесались - без "потому что", без причины. Самому себе легко лгать. А что-то было не так, а что-то не давало покоя, и это "что-то" шло к чёрту, ибо... Так ведь бывает? Какой там счёт? В семнадцать оказались в одной параллели, благо направления разные. И вновь война. Рен вытянулся в рост, стал жилистым и статным. Я чуть раздался в плечах и обрёл рельеф. У Кендрикса появилась тату, какая-то поебень за ухом, ворон, как символ свободы или что-то в этом духе. Я проколол сосок, всегда хотел камушек под цвет глаз - зелёный. На второй прокол не решился, адски неприятно и период заживления - чесотка и маразм, потому что нервы на пределе. Мы оба забыли про цифры... Годы спустя счёт был за гранью добра и зла. Но лидер не определялся. Разница всегда составляла лишь единицу. Кажется, нас обоих это не устраивало. Мы злились, бесились, срывались и огрызались при любом удобном и особенно неудобном случае, стараясь напакостить сильнее. Но почему-то наши склоки не приносили морального удовлетворения, это были лишь всплески... Чего? Сейчас нам по тридцать. И мы оба жигало. Кто бы мог подумать? На зло друг другу, случайно, просто - так вышло, так случилось, никто не стремился. Одного повело по глупости, второй, по глупости же, потянулся следом - и всё кувырком, утягивая глубже. Сейчас и не вспомнить, с кого всё началось. И, наверное, уже не важен счет, важно другое... - Моя баба лучше, - доказывал я уже битых пятнадцать минут, стоя в коридоре клуба, что вел к чилам. Длинная рваная чёлка лезла в глаза, но я уже привык, слишком пафосная, яркая по своей асимметричности. Девушкам нравится. - Нет, Алем, - резво топнул ногой, - моя лучше! - орал Рен и бил себя кулаком в грудь. Тоже мне, Конан. Тут просто - варвар! Девушки, прифигевши, наблюдали. - Да что в твоей хорошего? - взвился как ужаленный, скривив тонкие губы. - Блондинки все с одной извилиной, - привел я аргумент. Светловолосая дама вспыхнула, но промолчала. Лишь громко засопела, предоставляя возможность своему самцу заступиться за её честь. - Она кра-шен-ная, - фыркнул Кендрикс, - голова на месте, - вздёрнул он свой острый нос, являя взору вид на родинку аккурат под правой ноздрёй. - В отличии от твоей, которая решила, что с силиконовой грудью, которая жёстко хрустит при дыхании, у неё больше шансов на ухажёра, - развёл Рен руки в стороны. Моя дама скрипнула зубами и, кажется, собралась в атаку, но пока держалась. - Зато у твоей не грудь, а ведра, - крикнул я в лицо Кендриксу. - Какой это вообще размер? - прищурился я, хватая даму за грудь. Та взвизгнула, подпрыгнув на месте, и юрко спряталась за Рена. - Руки убрал, - гнусаво бросила мне блонди. Рен же промолчал. - Такую раздеть страшно, - картинно схватившись за сердце, - отвиснет всё до пуза, - размахивал я руками. Блондинистое чуч... чудо чуть не хлопнулось в обморок. - У моей хоть что-то есть, за что подержаться можно, а твоя - доска! Что, силикона дальше первого не хватило? И жопа у неё прямая, - оскалился Рен. Моя "доска" вытаращилась на Кендрикса, ловя напомаженными в алый губами воздух. - Да ты чё? - рыкнул я и развернул свою рыжую, тут же нагнул и с силой приложился ладонью по ягодице. Шлепок вышел громким. - Ай, - возмущённо взвизгнула медная, тут же выпрямляясь и явно размышляя, кого первым убить глазами. - Натуральные мышцы, - подмигнул я Рену, - а не килограммы целлюлита, как у твоей, - резко возгордился я. Блондинка отчаянно схватилась за задницу с шокированным видом, начав ощупывать свои ягодицы и ляжки, при этом крутясь на месте и пытаясь рассмотреть свою явную выпуклость. - Это, - кивок на девушку, - настоящее тело настоящей женщины, а не как у твоей, кости обтянутые кожей, - фыркнул Кендрикс с презрением. Рыжая шпала рассматривала свои руки-ветки и пощипывала свой плоский живот, кажется, она говорила, что любит математику. Может, начала высчитывать суточную норму калорий для свой тушки, чтобы уже хоть чутка обрасти жирком? - Зато у моей кожа здоровая и красивая, - бросил упрёк, сильно раздувая ноздри. - А у твоей жирная и с точками. Чёрными. Фу! - тут же парировал я. Блондинка схватилась за щёки, сильно тараща глазищи. Кажется, ресницы накладные. В два ряда. - А у твоей килограмм косметики. Ни грамма натуральности, - вызверился Рен, делая угрожающий шаг ко мне. Медная шпала покрутила пальцем у виска, глядя прямо на Кендрикса. - А у твоей волосы секутся, - шаг к Рену, и скрипнул зубами. Блондя тут же полезла в клатч за зеркальцем. Не нашла. Чертыхнулась. Схватила сотовый, явно врубила селфи-камеру и начала детальный осмотр шевелюры. Точно дура, проще было захватить локон пальцами и поднести к глазам. - Ха. Твоя вообще в парике, - толкнул Рен меня в грудь. Рыжая скуксилась, потупив глаз в пол. А говорила "свои". - А у твоей ноги кривые, - бросил я, тоже толкнув Рена. Блондинка вскричала. Кажется, в ужасе, и тут же начала рассматривать ноги, фотографировать их и, зачем-то, поправлять колготки. Потом мило улыбнулась и ответила, что это не она и не природа, а всего лишь капрон так плохо взаимодействует с её конечностями. Может, она не крашеная, а? - А у твоей ноги не бритые! - ткнул пальцем в рыжую Рен. - И трусы, могу поспорить, бабушкины парашюты, - накалял обстановку ещё больше Кендрикс. Шпала что-то пробормотала о том, что естественная шерсть сейчас в моде, и попыталась прикрыть свои почти два метра от зубов сумкой, размером с кошелёк. Ага, удачи. - А твоя... Удар по голове был сильным. Сумкой. Сумочкой. Сумимимишкой. И что бабы в клатчах носят? Айфоны из титана с брелоком из тонны гранита? Такое чувство, что чемоданом огрели. Стукнули нас синхронно. Обоих. И наорали тоже, на обоих, громко и слажено. Уши в трубочку не свернулись, но цензура запикалась бы, краснея через слово. Женщины фыркнули и, развернувшись, уцокали своими каблуками назад, в общий зал. Наверное, в бар: либо пить, либо искать адекватных мужчин. Я бы на их месте, после такого, ушёл бы в монастырь - молиться за джентльменов. Мы же... - Это ты виноват! - закричал Рен и бросился на меня. - От уёбка слышу! - крикнул в ответ и ударил кулаком в живот. Рен согнулся пополам, резко выдыхая и кряхтя. Ногу вперёд, замах - не успел. Он мне двинул по колену - осел на пол, пуская слюни от искрящейся боли, что тошнотой прошила моё тело насквозь острой леской. Кендрикс подался вперёд, грубо стёсывая свой кулак о мою скулу, под шипение от острой боли - обоюдное. Схватил его за волосы, дёрнул на себя и - лбом в переносицу. Без хруста, но Рен взвыл, ладонью прикрывая лицо. Пнул меня в солнечное. Поймал его ногу за лодыжку и дёрнул на себя. Рен грохнулся на пол. Упал на него сверху. Запутались в ногах и руках - треск ткани и чего-то ещё, катаясь по ковру и меся друг друга под рёбрами - самые слабые места, потому что там нет естественной защиты из кости. В голове зазвенело, по спине липкий пот и ногти болят от того, что сильно сжимаю чужое тело, впиваясь пальцами в плоть под слоем шмоток. Вдох, выдох, боль, слюна с алой примесью - ленточкой от губы по подбородку. Прикусил щёку - вспухло, он клацнул зубами - явно до агонии, спину ожгло от удара об стену. Всё. Замерли. Силы покинули тело, запал прошёл, теперь не кончиться бы, как личность, чувствуя, как адреналин отпускает организм из своей юркой сети иллюзорного всемогущества. - Блять, - выдохнул со скрипом голосовых и потянулся к двери напротив, чуть ли не ползком, за ней была комната, снятая мной. - Бляди ушли, - фыркнул Рен и потянулся за мной следом. - Бляди - это мы, а они те, кто мог помочь скоротать наш вечер, да ещё и ночь, под звонкий хруст банкнот, - пробормотал, затаскивая тушку в чил. Сил ни на что не было. Вечер вышел нахер. - Говоришь так, словно мы проститутки какие, - огрызнулся Кендрикс и громко хлопнул дверью. Хорошо, что тут нет охраны возле приват-помещений, а то нас бы вышвырнули к чёрту. - Нет, жигало, - участливо ответил я, с горьким сожалением в голосе. - Но не далеко ушли, знаешь ли. - У нас остались честь и достоинство, - многозначительно отозвался Кендрикс, сползая по стене на пол. - А у шлюх их нет. Разница значительна, не находишь? - бросил зло он и, резко встав, поплёлся к дивану. Ну да, так будет удобнее. У дураков мысли сходятся. Сидим в чиле. Окутанные интимным полумраком. Рядом. На блядском бархатном диване цвета вишни с убогим плюшевым сердцем в шёлковых оборках на спинке. Под жуткого вида зеркальным потолком - это даже не смешно, слишком киношно. Пьём... Кофе. И курим. Молчим. На стеклянном столике бред: пепельница, презервативы, смазка - всё за счёт заведения. Спасибо, что без резиновых гениталий. За дверью музыка грохочет басами, смех людей слышится далеким и нереальным, как и то, что мы спокойны и находимся в личном пространстве друг друга - диван явно не рассчитан для простых посиделок. Своим бедром прижимаюсь к его конечности - горячий, чуть дрожит. Кажется, мы слишком напряжены. Кажется... Кричащее пространство комнаты бесит. И мы оба ненавидим мир. У Кендрикса разбита губа, кровью заляпана некогда кремовая рубашка, что без рукава, который я оторвал. Слу-чай-но, правда. Просто я падал, а он - рукав - так и молил, чтобы я за него схватился, ловя равновесие. Ну как я мог отказать? У меня разбит нос, на языке вкус меди, саднит скула и отсутствует подошва у туфель - она решила остаться в коридоре (а я и не сразу заметил). Может, ищет нового хозяина? Лихо подрались. - Ненавижу, - на выдохе с табачным цедит Рен. - Сдохни, - требую я. - Ублюдок, - бросает зло Кендрикс, но при этом чихает и эффект смазывается. - Мудак, - злюсь на него, шморгая носом. - Сука, - хрустя пальцами, рычит Рен. - Проблять, - ему в ухо криком. Вздрагивает. - Кретин, - угрожающе рокочет Рен. - Проклинаю - рычу я. - Уже. Тобой. Давно. - Отрывисто, отчаянно, словно Кендрикс на последнем издыхании. Голову ведёт и тело отзывается пульсацией горячего, шпарит на загривок, скатываясь вниз по шее, сползая жаром на грудь. - Что? - часто моргаю, пытаясь понять, расслышать, но в ушах шумит кровь, резво бьётся в стенки черепной. Не те, совсем не те мысли посещают разум, совсем не те реакции идут в теле, абсолютно не так хотелось бы... Но ведь нужно же! Тишина не давит, она тлеет под веками, заставляя часто моргать. Он смотрит на меня - ясно и чётко. А меня штормит - не осознание, не мысли, не эмоции. Принятие-отрицание. Сам себе не верю. - Вот зачем ты сломал мою лопатку? - наивно спрашивает Рен и грустно-грустно рассматривает меня своими карими глазищами, они с серым ободком по большому кругу радужки. Но я ведь это и так знал?! А я замыкаюсь. Какая к черту лопатка? Никаких частей тела я никому не ломал. Никогда. Тем более Кендриксу. А тут... - С дуба рухнул, или тебе в кофе что-то подмешали? - кошусь я на чашку, желая отодвинуться-прижаться сильнее. Просто рвут, в клочья, чёртовы противоречия. - Алем, ты сломал. Мою. Жёлтую лопатку, - терпеливо и тихо говорит Рен. - Мне потом синюю купили, - вздыхает. - А я желтую хотел, - с тоскою в голосе бормочет Рен и смотрит, смотрит на меня своими слишком близко карими, буквально сантиметры между нами, извернув голову в бок. - Что? - кажется, я глохну. Мотаю головой, рассматриваю парня рядом и хочу, пиздец, как сильно хочу затянуться, но рука не подымается. Онемела, заиндевела, окоченела нахер. Табак прогорел почти до фильтра, там и осталось-то на тягу. Но не могу, просто физически не могу двинуться с места - заворожён его таким проникновенным взглядом. Фильтр уже жжёт пальцы, но мне всё равно. Просто всё равно, потому что его дыхание, с ароматом кофе и никотина, мешается с моим, проникает в меня, оседает в лёгких, укореняясь внутри. - Да не тупи! В детстве, - фыркает Рен и прикрывает веки. Но меня всё равно не отпускает момент странной слабости. В детстве? Воспоминания затопили с лихвой, картинками прошлого заплясали мультиком перед глазами. Вздохнув, признал сам себе, что понял о чём речь. Тупо осознал. Хмыкнул автоматически. Снова врезал - тоже рефлекторно. Коротко, без замаха - места нет. Кулак касательно проехался по челюсти снизу в бок. Рен лишь клацнул зубами, часто-часто заморгав. - Ты издеваешься? - взвился я. - Всё это из-за куска пластика? - не верил я словам Кендрикса. - Да, твою мать! Рука сама соскользнула. Честно-честно! Метил в его рожу кулаком, но в последний момент пальцы разжались и чил, как треснул пополам от громкого леща пощёчины - сука, неудобно изворачиваться сидя боком к оппоненту и бить левой, но у меня вышло. Зря я так. Перебор. Но злость вспарывала вены, душила под горлом, вытравливала разум. Рен набросился на меня в ответ - ужом торопливо вывернулся на месте, выкручиваясь из мягкости дивана - двинул коленом в грудь. Тоже по скользящей, но ярость застлала глаза обоим. Вцепились друг в друга, хрипя и рыча. Я схватил Кендрикса за волосы, дёргая в сторону до глухого стона боли, он сгрёб меня за ворот, подтащив к себе - миг перепалки, брыков, неразборчивого мата, и зубы грызут губы в откровенном поцелуе. Кто кого? Как? Не важно! Затопило, запылало, зажглось под кожей, пробегаясь мириадами мурашек, топя, душа удовольствием. Руки хватаются за плечи, скользим пальцами друг по другу, неестественно выворачивая шеи, и целуемся, целуемся, целуемся так, как будто-больше-никогда. И к чёрту кислород - мы дышим друг другом, к чёрту взаимоотношения - так надо было сделать уже давно. Надо. Было! Бесит поза. Тела ломит неудобством. Забираюсь на Рена верхом, откровенно подставляясь под рваные, почти злые-нежные поцелуи, помогая ему раздеваться и раздевать себя. Стонем выдохами, оглаживаем кожу, царапаем ногтями без следов - нам не нужно метить друг друга. Это такая глупая чушь. Нам нужны мы, и только. Умираем телами в жадных касаниях, возрождаясь вновь в острых поцелуях, губами по губам, ещё и ещё, перехватывая инициативу, лижемся и ласкаемся, ластимся, гнусь на нём. Дрожу, трепещу, стаскиваю штаны с бёдер, оголяя его тело - оно прекрасно. Сам уже обнажён - прохладный воздух помещения щекотит кожу, но жар его рук лижет поверх ледяного, создавая уютный контраст. Думать не хочется, только действия, инстинкты - задыхаюсь. Подхватывает под бёдра, сжимает пальцы, сильнее притискивая к себе - невероятно. Выламываю спину в удовольствии, чувствуя его язык на горле, что чертит линии вниз, от подбородка к груди, тяжело, сорвано дыша на влажную кожу дыханием. Содрогаюсь, прижимаюсь сильнее, подставляюсь, раскрываясь больше - телом и душой, позволяя всё. Всё. Хочу. Хотим. Немедленно. Пальцами в волосы - зарываюсь, провожу подушечками возле корней, с силой, тут же едва касаясь, закусывая губу от удовольствия. Так приятно, так остро, так необходимо. Повожу бёдрами, трусь собой об него, членом по члену, ощущая чужую и свою дрожь. Он трепещет, мажет влагой, и я кайфую от того, что у Рена небритый лобок. Смотрю вниз, наслаждаюсь видом - ведёт, жмурюсь, целую. Отвечает, глубже проталкивая юркий, влажный язык, не в горло по кругу, но по нёбу, касаясь, лаская, сплетаясь своим языком с моим - совершенство ощущений. Чуть откидываюсь назад, сам хватаю смазку со столика, вкладываю в руки Кендриксу, не глядя ему в глаза. Не могу - смущает. Он смущает. Меня. Такой горячий, такой резкий, такой дерзкий, такой... Боже, задыхаюсь. Влажными пальцами по ложбинке - скользит и дразнит, и я сам ложусь грудью на его грудь, чуть выставляясь. Рычит, стонет, растягивает пальцами, затрагивая не только бугорок трепетных нервов во мне, но и то, что глубже, весомее - не телесное. Кусаю в плечо, Рен вздрагивает и сильнее играется пальцами внутри меня. Накрывает шквалом невероятного, такого раньше не было, но я и не был раньше с НИМ. Насаживаюсь сам, выстанываю имя Кендрикса и тихо-тихо прошу взять меня. Срывается. - Напрос-с-сился, - шипит в ответ и подхватывает под ягодицы, мнёт их в ладонях, сажая меня сверху. Вздрагиваю, больно - слишком большой (он), слишком тугой (я). Но тело само знает, чего оно хочет - расслабляюсь, позволяя проникнуть в меня до упора, влажно чвакнув смазкой. А мне хочется кричать от экстаза, и я, кажется, кричу. Потому что боль мешается с наслаждением, Рен мешается со мной, всё внутри с ног на голову, и тут же движемся - толкается в меня, подаюсь на него, хватаемся друг за друга, держим, дарим тепло и удовольствие. Восторг рисует внутри узоры, оплетая вены и нервные окончания, пульсирует под веками, стекает крупными каплями пота по спинам и груди. В животе закручивается, нежно щекотит удовольствие, голосим хрипами и не чувствуем самих себя, только друг друга. Только так. Только едины. Вместе. Давно бы так. Давно. Удовольствие похоже на пытку. Движусь верхом и завожусь сильнее от мысли, что это ОН трахает меня. Рен целует вновь и вновь, сильнее, со страстью, а тела алчно поглощают друг друга. Дрожу, член пульсирует и мошонка поджимается, тяжелея сильнее. Под пупком, внутри, во мне, туго. Попу чуть саднит и поясница понывает, но всё брызгами, невесомо, лишь подогревая желание продолжать. Кровь ухает тяжёлыми ударами в груди, под рёбрами, в горле, на шее сбоку, в висках - безумная мелодия сумасшествия и драйва. Движусь в такт, сильнее и быстрее, скользя вверх-вниз, стону и хриплю, как и Рен. Жарко дышит мне в ухо, сильнее прижимает к себе, и тихо-осторожно просит, чтобы я сжался. Слушаюсь. Выгибается подо мной, с громким стоном жмёт ногтями по коже спины от плеч до задницы, раздирая кожу царапинами. Громкий кайф. Это как прострел, дикое удовольствие, от которого срываюсь в экстаз и я. - Рен...***
Утром, точнее днём. Ну... почти вечером. Не суть в общем-то. Потому что главное то, что я стоял у его двери. Возни с внутренним "я" не было, не было противных уговоров своего подсознания и дрожащих рук-ног-ещё-чего-то-там. Просто подошёл к железке с нужным номером и мстительно нажал на кнопку звонка, не собираясь её отпускать до последнего. Так и стою, размышляю о том, что стоило раньше задуматься над тем, куда нас привели детские обиды, как наши совместные глупости нас связали. О том, что мы многое упустили из виду, скрывая важное и неотвратимое за, в общем-то, беспричинной агрессией в адрес друг друга. Так и держу палец на оранжевой кнопке. А в другой руке - пальцами сжимаю чёртову жёлтую лопатку, перевязанную алой лентой. Ей же его и закопаю. Всё в той же песочнице. В том же дворе. Потом. Когда-нибудь. Может, сегодня... Если не ответит взаимностью, то точно. А сколько можно бегать друг от друга, при этом находясь на расстоянии вытянутой руки? - Привет, - усмехнулся я, протягивая подарок. Громкий смех вместо "Здравствуй!", и я понимаю то, как сильно мы ошибались. И я сожалею о том, сколько времени мы потеряли. И я хочу, очень хочу всё наверстать. - Оригинальное признание в любви, - жмурится от удовольствия Рен. Оба. Мы оба понимаем свою глупость. - Думаю, - тяну я, прислонившись плечом к косяку в дверном проёме, - оно... взаимно, - и смотрю на Рена из-под ресниц. Не заигрываю, нам это ни к чему. Просто, таким образом скрываю смущение. - Как знать, - тихое в ответ, не глядя на меня, а рука тянется к штанам, к карману на домашних, ловко вылавливает оттуда зелёное с белой цифрой восемь на боку. Моя машинка. - Как знать... Глаза в глаза. Мы слишком долго тупили, пора восполнять. Нагло шагаю вперёд и жадно хватаю губы губами. Так медленно, томно, сладко-горько - на грани. Телом прижимаюсь к телу, всё говоря без слов, только острая нужда. Губами обхватываю губы, языком проникая в рот Рена, языком прижимая его язык к нёбу и тут же по кругу, по спирали, кончиком вкусового рецептора вокруг его языка. Стонет, шипит и тут же выталкивает, вламываясь собой в меня - лижет, целует, остервенело и жадно, словно пытаясь насытиться. Позволяю, обнимаю, жмурю глаза и наслаждаюсь. Ну, лучше поздно, чем никогда.