Виртуоз в музее

      12 февраля 2025 года,       Дорогой друг!       Снова рад приветствовать тебя, читающего это письмо.       Следующая ночь оказалась гораздо более яркой, чем я мог предположить. Никколас отправился навестить своего отца, и музеем сегодня, должно быть, управлял синьор Рузвельт.       Прочитанная вчерашней ночью принесенная Никколасом литература произвела на меня грандиозное впечатление, и я горел желанием поделиться своими новыми знаниями с остальными.       Я вышел из подвала, дабы исследовать музей и найти собеседника. Но, когда я проходил мимо зала с животными, кто-то вдруг с истошным криком вцепился мне в волосы. Если бы волосы (да и я сам) были настоящими, то я бы скорчился от боли. Но сейчас мне было просто неприятно. Чьи-то маленькие, но цепкие пальцы беспорядочно бегали по моей голове, вероятно, ища вшей.       — Уважаемый синьор, я не знаю, кем вы являетесь на самом деле, — со смехом обращаюсь я к зверьку, которого не видел. — Но я сделан из воска и поэтому не могу являться пристанищем для насекомых.       Однако я все-таки одолел «чудовище», просто пощекотав его. Зверек отпустил лапы и забрался на мое плечо. Это была очаровательная обезьянка.       — Ты мне напоминаешь одного мальчика по имени Джоаккино, ученика маэстро Порпоры. Он был самым младшим в Консерватории и все время дергал старших учеников за волосы.       Обезьянка все это время ползала по мне, с одного плеча на другое, затем, схватившись задними лапами за шею, повисла на ней, издавая победный клич.       Наконец, мой забавный друг спрыгнул с меня и убежал в неизвестном направлении. Я этого не видел и не слышал, поскольку был погружен в размышления.       Я проходил мимо львов и тигров и не обращал на них внимания. Наконец, я наткнулся на зеркало. Глянув туда, я ничуть не удивился, но смутное беспокойство завладело моим разумом. Что-то было не так. Присмотревшись получше, я обнаружил, что на моем камзоле чего-то не хватает.       О, нет! Орден Калатравы!       Его не было на месте. Что скажет директор театра? Что скажут посетители? Какой позор!       Обернувшись, я увидел знакомую рожицу, скалившую зубы и размахивающую чем-то красным. Но… это же мой орден!       — Стой! Отдай мне орден! — крикнул я обезьяне.       Обезьяна показала мне язык и пустилась наутек.       — Вот бестия! — воскликнул я и погнался по коридорам музея за маленьким воришкой. — Scimmia sdegnosa!       Пробежав по залу, зверек вскарабкался на высокий платан. Увы, я не имел права последовать за ним, поскольку испортил бы свой костюм, который, по словам синьоров Дэйли, стоил миллион местной валюты.       Я стоял под деревом и с грустью смотрел вслед своему удаляющемуся ордену. Что может прийти в голову этому невинному созданию? Возможно, к завтрашней ночи от ордена ничего не останется: ведь лепестки лилии на нем были сделаны из атласа.       Вдруг я услышал знакомый голос и столь же знакомые слова:       — Что случилось, о Соловей Неаполя?       Я обернулся и увидел пред собою светлейшего фараона. Поприветствовав царя, я рассказал ему о происшествии.       — О, это Декстер! — засмеялся царь Акменра. — Обезьяна-капуцин. Ты не поверишь, Фаринелли, но первое время он досаждал и Ларри, постоянно воруя у него ключи.       — Маленький разбойник, — с досадой отвечаю я.       — Не беспокойся, Фаринелли, — подбадривает меня его светлейшее величество. — Мы вернем твой амулет обратно.       Я был несказанно рад поддержке со стороны фараона, но не имел понятия о том, как его величество собирались это сделать: обезьяна утащила орден на вершину дерева, и достать его не представлялось возможным.       — Тэдди единственный, кто умеет договориться с Декстером, но он сегодня выходной, — улыбнулись его светлейшее величество.       Я побледнел. Как? Синьор Рузвельт — в доме у Никколаса, Никколас — у своего отца.       А кто в музее?! Эта фраза вырвалась у нас обоих. Музей остался без сторожа?       — Как мы могли это допустить? — в праведном гневе воскликнул фараон. — Вот почему такой беспорядок. Даже львов забыли запереть! О, Фаринелли, теперь это придется сделать нам. Сегодня мы — ночные сторожа. За амулет не переживай — Декстер не повредит его, а завтра Тэдди с ним разберется.       Я подчинился приказу светлейшего царя, и мы вдвоем отправились проверять все отделы музея и запирать все клетки. Наша миссия чуть не закончилась для нас плачевно: огромный носорог едва не проткнул светлейшего фараона своим рогом, но я сумел отвлечь его своим голосом, чем даже я был крайне удивлен.       Наконец, справившись с музейной фауной, мы могли немного отдохнуть и посвятить остаток ночи занятию музыкой.       Светлейший фараон успешно справлялся с вокальным упражнением, которое я разработал для него вчера и которое охватывало весь теноровый диапазон. Голос его величества был достаточно мягкого и приятного тембра, но поначалу имелись некоторые проблемы с певческим дыханием. По этому поводу я также предложил своему благородному ученику соответствующее упражнение.       — Представьте, что вы набираете воздух, а затем выдуваете его через трубку, — объяснял я. Египетский царь вначале путался, но затем стал справляться и с этим.       На самом деле, я все это время пребывал в недоумении: каким образом воздух может задерживаться в легких фараона, ведь, насколько я знал, его легкие были удалены более четырех тысяч лет назад?       — Легкие, мозг, сердце и все остальное, — отвечает мне светлейший царь. — Восстанавливаются каждую ночь. Иначе я не мог бы оживать.       — А как же мы? — удивился я и посмотрел на свои руки. — Вы были человеком, вы пребываете в своей же собственной плоти. А я? Я сделан полностью из воска, почему я слышу биение своего сердца? Почему могу задерживать дыхание в легких и терять сознание? А позапрошлой ночью я видел, как пот выступил на моих ладонях.       — Это все пластина, Фаринелли, — улыбается мне его величество. — Все оживают. Все по ночам становятся такими, какими были при жизни. Не спрашивай, как это происходит — эта магия непостижима для нас.       — Но если то, что говорите вы — правда, — недоумеваю я, — то мое тело бы восстановилось… Стало таким, как раньше, до того, как…       — Сколько лет тебе было, когда тебя… — спрашивает царь Акменра.       — Около десяти, — отвечаю я.       — Сколько лет тебе сейчас? — вновь спрашивает Акменра. — Я хочу сказать, в каком возрасте тебя изобразил скульптор?       — Так я выглядел в двадцать лет, — отвечаю я. — В возрасте, когда впервые начал петь мужские арии и сформировался как певец.       Дальнейших объяснений не понадобилось. Увы, я понял: каждую ночь я становлюсь таким же. И если б скульптор пожелал создать меня девятилетним, то я не вырос бы и остался мальчиком… навеки? Мои нерадостные мысли прервали его светлейшее величество, желая, вероятно, отвлечь меня и рассказать о своей жизни — жизни Египетского владыки.       — Знаешь, Фаринелли, все думают, что жизнь царя подобна сказке, — рассказывает его величество. — Да, это так. Но сказка эта скучна и однообразна. Каждый день — одно и то же.       Я со вниманием слушал собеседника, ведь я почти не знал истории Египта, хотя и вынужден был петь арии некоторых политических деятелей «Черной Земли».       — Как вы проводили свое время? — спрашиваю я.       — Однообразно, — разочарованно сообщает мне царь Акменра. — Мой день начинался с того, что рабыни готовили мне ванну из молока…       При этих словах вдруг кое-что всплыло в моей памяти, и я закрыл глаза руками.       — Что с тобой, Фаринелли? — искренне вопросил юный царь.       — Простите… Ничего, — я старался быть учтивым, но слезы душили мое сердце.       Я вспомнил тот страшный день, когда я упал с коня. Мой брат принес меня домой и дал мне стакан воды… С опиумом. Далее я смутно помнил наш подвал, деревянный ушат, наполненный водой с молоком, как я позже узнал — для того, чтобы смягчить мои страдания. Я вспомнил… себя, погруженного в белую жидкость… И жуткую, ослепляющую боль…       Светлейший царь обеспокоенно посмотрел в мои глаза.       — Выйдем на свежий воздух, — отвечал светлейший фараон. — Здесь душно. Сегодня мы — сторожа музея, и мы имеем право на прогулку.       Я согласился, ничего другого мне не оставалось.       Мы вышли из музея, я почувствовал ледяное дыхание зимы. Мне стало лучше от холода, и я ругал себя за те воспоминания.       — Здесь прекрасно, — задумчиво промолвил царь Египта. — В моей стране никогда не было снега. А в твоей?       — В моей… лишь в Альпах, — отвечал я. — Но я в них был один раз. Я видел снежную бурю, когда ехал в карете в Дрезден. Я так надеялся, что Гендель будет там, но увы, маэстро не пришел на мой концерт.       — Сочувствую тебе, о Соловей Неаполя, — отвечает его светлейшее величество. — Хоть я не знаю, что такое Дрезден и «маэстро», но, видно, кто-то благородный не пришел тебя послушать.       Мы сидели молча на ступенях музея и рассматривали ночное небо.       Вдруг мы услышали шум или жужжание. Я обернулся и увидел, как из музея выезжает желтая карета, без лошадей, чему я уже не удивлялся, хотя по-прежнему не понимал, как подобное возможно.       Из кареты послышался радостный крик:       — Эй! Гигантор! Мы нашли твое — не знаю что!       Мы бросились к карете и увидели, что в ней сидели двое, и я их хорошо знал: это были благородный пастух Джедидайя и его августейшее величество император Октавиан.       — Джед, Октавий, вы нашли амулет Фаринелли? — радостно вопросил светлейший фараон.       Я подошел поближе и увидел, что миниатюрные, но великие герои держали в руках — о чудо! — мой орден Калатравы!       — О, синьоры, — обратился я к ним. — Я безмерно счастлив и готов благодарить вас до скончания века.       — Не надо, бедняга-гигантор, — возразил мне благородный пастух Джедидайя. — Мы увидели, что Декстер что-то поволок к себе в заросли, но точно не фрукты! Ну, я подумал, что-то здесь неладно!       — И мы, как доблестные воины, — поддержал разговор августейший император, — отправились спасать неизвестный предмет. Нужно же как-то убить время.       — Смотрю — я где-то уже видел эту штуку, но потом вспомнил — на тебе! — Джедидайя показал на меня пальцем.       Я был невероятно счастлив и благодарил своих верных друзей за возвращение ордена.       Вскоре мы увидели приближающийся силуэт всадников, и вскоре к музею приблизились синьор президент с донной Сакаджавией верхом на коне.       Синьор президент спешились и направились к нам.       — Приветствую вас, друзья, — обращается к нам синьор Рузвельт. — Решили прогуляться перед сном? — со смехом спрашивает его превосходительство. — Что ж, это весьма полезно. А где Никколас?       Царь Акменра поприветствовал его превосходительство и сообщил, что Никколас перепутал расписание и уехал, но в его отсутствие ничего серьезного не произошло, за исключением того, что обезьяна украла мой орден.       — Вы позволите? — его превосходительство взяли в руки орден и внимательно изучили его.       — Орден Калатравы… — со вздохом промолвили его превосходительство. — Карло, вы воевали на стороне Испании?       Но я, дабы не посеять недоумения и не ударить в грязь лицом, ответил следующее:       — Синьор, я никогда не воевал, — отвечаю я. — Этот орден его величество пожаловали мне лишь за успехи в театральной деятельности.       — В любом случае, — отвечает синьор президент, — завтра поговорим об этом. А сейчас я должен доставить свою единственную драгоценность обратно.       — Застегни пуговицу, гигантор! — крикнул Джедидайя вслед правителю, тот обернулся и пригрозил ему кулаком.       Мы вернулись в музей, и я, спустившись в ставший уже родным музейный подвал, продолжил изучение книг синьора Дэйли-младшего. Я уже имел небольшое представление о принципе работы того, что называлось здесь электричеством, и теперь мне предстояло подробнее изучить желанное механическое устройство, работающее за счет все того же электричества и состоящее из сотни маленьких схем. На этом закончились мои приключения сегодняшней ночи, но, на самом деле, настоящие приключения ждали меня впереди.

Искренне твой, Карло Броски «Фаринелли» Нью-Йорк, 2025 год