Между нами

— Я не совсем уверен, что хочу заняться с тобой сексом, Уэйд, — напрямую заявляет Питер, когда намёки Уилсона перестают быть… ну, просто намёками. — Во всяком случае, не сегодня. Мальчишка краснеет, задирает голову кверху и прожигает красно-черную маску своим нерешительным взглядом. У него припухшие, красные губы, искусанные дотошным Пулом, который любит все и всегда доводить до конца… До оргазма?.. Совпадение? Не похоже. «Рот говорит нет, а глаза — да», — вставляет Белый, который как бы жуткий извращенец. И кто, вообще, станет слушать его? Особенно, когда тот через слово повторяет «вставляет». «Вынужден согласиться с Белым. Малыш просто нервничает: первый раз, как-никак», — умиляется Жёлтый, любитель маленького миленького Спайди. Воу, эти двое нечасто соглашаются друг с другом. «Не часто» — это ни разу. Никогда. Вообще, нереально. Или «да вы что, прикалываетесь»? — И ты говоришь об этом прямо сейчас? — интересуется Дэдпул. Мужчина нависает над полуголым восемнадцатилетним Питером Паркером, который очень и очень ничего. Из разряда «валить и трахать, трахать и кончать, кончать и снова трахать». — Понимаю не самый лучший момент, но… Ох, Уэйд! — Питер снова кусает губы и смотрит на мужчину укоризненно, сверкая своими охуительными карими глазами. Уилсон только плечами пожимает, неловко убирая руку с паха мальчишки. Очень совершеннолетнего и очень горячего пацана. «Предложи альтернативу», — советует Жёлтый. — Какую? Паркер глаза закатывает, цокает языком, но Уилсона не отталкивает. Наверное, это стало бы ударом ниже пояса, запретным приемом — отвернуться от человека, который сам себя ненавидит. «Заплати ему, — фыркает меркантильный Белый. — Питеру всегда нравилась коллекция наших комиксов и фигурок. Ту штуку с автографом Райана Рейнольдса тоже отдай. Все равно актер из него просто отстой». «Он же не комиксная шлюшка». — Эй, Пити, как насчет того, что я продолжу, и если ты скажешь «нет», то… мы подождем! Мы умеем ждать! Как Хатико. Паркер изгибает бровь, опирается на острые локти, разглядывая взволнованного Дэдпула, и кивает: — Ладно, хорошо. В принципе, первый секс — это не конец света. В принципе… — Ты же меня не бросишь? — наёмник волнуется, соприкасается лбом, кожа на котором бугристая и неприятного грязно-розового цвета, с лбом Питера. Он дышит рвано, через раз. В унисон со Спайди. — Потому что мы готовы связать героя Нью-Йорка и посадить того в клетку. У нас «случайно» одна завалялась. Ебей, все дела… Иногда их ассортимент и скидки поражают! — Нет, не брошу, — мальчишка смеется, откидывается на спину. — Я почти уверен в этом! Только… Я не совсем уверен, что мне нужно делать. «Ещё бы он был уверен!» — ревниво бросает Белый, который прикосновения чужих (всех) людей к Питеру воспринимает, как осквернение частной собственности. И это часто оканчивается тем, что… «упс, кажется мы отрубили чьи-то шаловливые пальчики». Уэйд облизывает пересохшие губы, когда Питер закрывает глаза, предоставляя своему парню полную свободу действия. Делай — не хочу. Осознания вседозволенности не слабо бьет по самоконтролю Дэдпула. Ему до безумия хочется целовать Паркера, трогать его. Трахать. О да, наверняка, трахать Питера, как принимать героин — хочется ещё и ещё. До кругов перед глазами, до сорванного голоса и трясущихся ладоней. Трахать, пока не загнешься. Вгонять член до основания, шлепаясь яйцами о упругий зад Питера, растягивать тугой сфинктер и самому не кричать, но стонать так, что соседи взвоют от недовольства. — Окей, просто сделай так, чтобы и мне было хорошо, — шатен нервничает, ерзает под тяжелой тушкой супера, и только веки подрагивают. — Я могу поклясться, что ты кончишь сотню раз подряд! «Ты себя переоцениваешь». «Вот-вот в штаны спустишь, мачо». Уилсон целуется хорошо, ловко орудуя языком во рту Питера, скользит по небу, прикусывает губы. Ладони скользят по юному телу Паучка, запоминая каждый сгиб, мелкий шрамик. Ту мягкость тела, от которой на стену лезть хочется. А мальчишка обхватывает Пула за шею, притягивая того ближе, так, что они соприкасаются оголенной грудью. И это до охренения хорошо! Зубы изредка стукаются друг с другом. Пальцы проходятся по неровной, зарубцевавшейся коже. Движения чувственные, неловкие, скомканные. Питер совсем не уверен в том, что и как ему делать. Это ведь странно по-новому. Наемник давно не занимался сексом не за деньги. Спайди ни разу не спал с мужчиной. Это сейчас Уилсон знает, что Пити не брезгует целоваться с ним/касаться его мерзкого тела. А ведь еще полгода назад было по-другому: маска, костюм, двойной слой плотной одежды, чтобы ненароком личину свою не показать. Аксиома: у Уэйда — комплексы, у Питера — за грудиной слишком доброе сердце. — Ох, — выдыхает парень, не смея открывать глаза. Знает, что засмущается, покраснеет, начнет вести себя как отстойный комедиант. А это не есть хорошо. Дэдпул ведёт языком по шее Питера, будто пробует мальчишку на вкус. Прихватывает зубами тонкую кожу у самой ключицы, втягивая внутрь горячего рта и слегка посасывая. Оставляет яркие засосы, от которых в скором времени не останется и следа. Чертова регенерация! «Мы не получим эстетический оргазм?» — паникует Жёлтый. «Мы можем кончить прямо в Питера! А потом смотреть, как наша сперма вытекает из его узкой дырочки,» — шипит Белый, который и рад бы подрочить, но нечем. Уэйд дышит рвано, скользит изуродованными подушечками по ровной коже Паучка, тормозит рядом с поясом джинсов, трогает голую кожу. Каждое касание — как удар электрошокера. Встряхивает, волнует не на шутку. У Питера стоит. Железно стоит только от поцелуев и касаний, а это что-то да значит. Например, любовь? Зависимость, ломку или… О, да не важно! Взгляд у Уэйда такой тяжелый, жадный, требовательный и… осязаемый. Мужчина прижимает Питера к кровати, крадет жёсткие поцелуи, срывает вдохи-выдохи, стоны. Движется непредсказуемо, стаскивает с Питера его милые штанцы (про бельё не забыл, нет), хватает с прикроватной тумбы клубнично-банановую смазку, вместе с тем сбрасывая нехитрое барахло на пол, и приступает к основной части работы. Да-да, минету и растягиванию маленькой дырочки Пити-боя. Питеру неловко и до одури щекотно, когда Уэйд скользит вниз, оставляя поцелуи на оголенной коже, а потом смешки тонут в громком стоне. Губы Уилсона касаются головки полу вставшего члена самого Человека-паука! И это чисто духовное наслаждение. «Божечки, в жопу толерантность! Трахни его уже», — шипит Белый. Пул выдавливает огромное количество смазки на уродливые пальцы и гладит сжатые мышцы мальчишки. Именно в этот момент он наконец-то лижет головку, скользит языком вдоль щели до самого отверстия. Паучку должно быть приятно. Паучок обязан кричать от удовольствия! И он кричит, когда в разработанный анус входит толстый член Уилсона. Головка мягко скользит внутрь, пока горячие мышцы стискиваются вокруг члена. И громкие стоны мешаются с хлопками тел друг о друга, влажными шлепками. *** — У меня жутко болит зад, — выдыхает Питер, утыкаясь носом в подушку. — Я читал, что это нормальная реакция, но… — Ты читал? Неужели, — Уилсон накидывает на лысую голову полотенце, подражая женщинам с их бережливостью к волосам, и широко улыбается. — Не может быть! «Про секс?» — переспрашивает Жёлтый. «Спайди за просмотром порнушки, наверняка, выглядит сексуально». «Чтением, придурок». «Сам такой». — Ну да, — Питер зевает, трётся щекой о подушку и мечтает, наконец, уснуть. Потому что все эти сексуальные марафоны явно не для него. — Мы будем заниматься сексом много, много раз… Когда тебе станет лучше! И я надеюсь, что форма медсестры не станет для тебя шоком, Пити. Человек-паук обреченно вздыхает.