Я вижу, сегодня особенно грустен твой взгляд, И руки особенно тонки, колени обняв. Н.С.Гумилёв, «Жираф»
Вальгаав путешествовал с Ксеоной уже больше двух недель и чувствовал, что мог бы делать это бесконечно. Девушка уже немного привыкла к лесу и перестала через каждую дюжину деревьев убегать с дороги, и теперь они с ней просто шли рядом в спокойном и приятном молчании. Конечно, время от времени тишина нарушалась, но как-то незаметно, сама по себе. Никто не пытался специально заполнять неловкие паузы, поддерживать впечатление дружелюбного и общительного существа… Ну, почти. Время от времени Валь с ужасом замечал, что ведет себя как дурак. Но по меньшей мере дурак радостный. Желание покрасоваться перед Ксеоной было совершенно неосознанным, и он часто ловил себя на том, что буквально растопыривает перышки, стараясь произвести впечатление. Попытки этого не допустить были еще глупее, а драматизма в них хватило бы на десяток дешевых пьесок о Лине Инверс и ее товарищах. А все почему? А все потому, что с каждым днем Вальгааву все сильнее казалось, что в глубине этих нечитаемых черных глаз таится грусть. Он не знал, какова ее причина, но точно знал, что Ксеона ее не заслужила. Поэтому и делал все возможное, чтобы хоть ненадолго заставить девушку забыть обо всем и просто побыть счастливой. Ксеона. Тихая, молчаливая девочка, спокойная и собранная практически в любых обстоятельствах, но иногда такая по-детски любопытная и непосредственная. Тревожно-красивая и просто до безумия нежная. Теперь, когда она привыкла к нему и перестала улыбаться просто из вежливости, каждой ее улыбкой Вальгаав гордился не меньше, чем поверженным демоном или десятком найденных кладов. Кажется, он наконец-то влюбился. Вот блин.***
Очередной дневной привал был устроен на удивительно красивом месте: маленькое проточное озерце поблескивало спинами мелких рыбешек и разноцветных стрекоз, в воду смотрелись длиннокосые голубовато-седые ивы, у берега пылал кипрей, а мягкая зелёная травка пестрела мелкими белыми цветами. Ксеона сидела в рваной тени одного из деревьев, что-то вычерчивая пером в очередной тетради, и по её одежде прыгали солнечные зайчики, от которых девушка тщательно прятала свою работу: от прямого света на бумаге у людей быстро устают глаза. На девичью коленку, обтянутую неизменной чёрной кожей, села безмятежная белая бабочка, уже давно порхавшая над поляной, да так и осталась сидеть. Ксеона ненадолго подняла на чешуекрылую (ох, сколько же ученых словечек он за это время выучить успел!) красавицу взгляд, улыбнулась, но вскоре вновь принялась писать, сохраняя почти полную неподвижность, не считая кистей рук. Её светлая туника почти сливалась с отражённым в воде небом, и от этого казались ещё ярче чёрные пятна: волосы, перчатки, тетрадь… Бледно-голубой Ксеоне, конечно, шёл. Как и персиковый, и серебристо-серый с вышивкой… Вот только оказалось, что бледной она выглядит даже в них. Впрочем, Вальгаав к бледности девушки уже привык, и даже порой с самыми лучшими чувствами вспоминал ту старую тунику: Ксеона в тёмном казалась крайне загадочной, почти нечеловечной. Для создания этого впечатления всегда хватало одного темного плаща, который Ксеона ни на что менять не согласилась и носила до сих пор. Но теперь, снимая его, девушка мгновенно превращалась в нежное невесомое перышко. И при виде такого стоило огромных трудов оставаться строгим на тренировках, не выхватывать у неё из рук тяжести и тяжелую работу по лагерю… Нет, он бы, конечно, с радостью. Да вот только Ксеона предпочитала со всем, чем можно, справляться сама. Вспомнить, например, тот случай дней десять назад: когда дорогу перекрыло упавшее сухое дерево, они решили убрать его, раз могут и никуда не спешат. Ксеона сразу принялась за работу. Она упорно, как муравьишка, таскала по земле отломившиеся и отрубленные ветки, почему-то выбирая те, что побольше и потяжелее. Вальгаав, который с лёгкостью справился бы и в одиночку, не мог не предложить ей отдохнуть, но в результате нарвался на такой обиженный взгляд… В общем, именно после того случая он окончательно усвоил, насколько Ксеоне важно чувствовать себя независимой, и с тех пор старался помощь не навязывать. Но на самом-то деле должен был понять куда раньше: вспомнить только те атласские споры из-за меча и того, кто из них с принцессой должен был платить за одежду, а потом — за ночлег… И если сомнительное право потратить собственные деньги на туники Ксеона все же отвоевала, то комнату в гостинице ей, не слушая возражений, оплатил кронпринц Марк, отец Крисании, спешно призванный принцессой в качестве неоспоримого авторитета. В тот день, конечно, представители королевской семьи Сейруна устроили немало тяжёлых минут не только Ксеоне, но и ему самому…***
— Валентин, мне нужно с тобой поговорить, — не предвещающим ничего хорошего тоном начала Крисания, едва убедившись, что её подруга покинула пределы слышимости. — Очень серьёзно поговорить. — Я слушаю. — Вот и отлично. Слушай и запоминай: если с Ксеоной что-то случится, особенно — по твоей вине, то я лично сделаю все, что в моих силах, чтобы ты об этом пожалел. А сделать я могу, поверь, немало, — на этих словах девушка словно невзначай сверкнула тяжелым перстнем с семейным гербом. Ненавязчиво, но достаточно заметно. Ответил Вальгаав спокойно и уверенно, как от него и ожидалось. — Этого не понадобится, поверь. Обещаю, что твоя подруга вернётся в Сейрун в целости и сохранности. А если с ней что-то все же случится, то меня и самого, скорее всего, уже не будет в живых. В смысле, только через мой труп, — неловко перефразировал Валь, окончательно запутавшись в собственных словах. Вся эта оговорка, конечно, была пустой тратой времени, потому что Древнего дракона, пусть и очень молодого, кому-то убить вряд ли удастся… но как «полуэльф» он был обязан её сделать. В конце концов, люди часто принимают оправданную самоуверенность за неоправданную, а значит, за пустое хвастовство, и попробуй им что-то докажи. Ну уж нет, лучше порой немного поприбедняться. — Я, в конце концов, её телохранитель. Это моя работа. Вальгаав сам удивился, насколько уверенно прозвучали его последние слова. Казалось бы, он за эту «работу» не получает ничего, кроме кратковременного душевного спокойствия да чисто символической суммы, которую было бы в разы проще заработать как-нибудь иначе… а ведь откуда-то эта странная гордость взялась! Подлетевший край плаща какого-то волшебника, который быстро и крайне неосторожно шел мимо их полупустого столика, едва не смахнул со скатерти чашку Крисании, и девушка, прежде чем ответить, убрала свой кофе подальше от края. Вальгаав собрался было сделать нахалу замечание, но, оценив его шипастые наплечники в две ширины плеч и растрепанные космы, решил, что завязывать драку (а с такими типами это неизбежно) на глазах у принцессы-пацифистки — плохая идея. Тем более если заведение, в котором придётся драться (причём, скорее всего, в процессе куда-нибудь полетит парочка фаерболов), достаточно хорошо для того, чтобы в нем эти самые принцы и принцессы останавливались ночевать. Денег было жалко, так что Вальгаав решил промолчать, но с неудовольствием отметил, что маг сел за один из соседних столиков, к не менее проблемно, чем он сам, выглядящей компании. И кто их сюда, интересно, только пустил?.. Крисания, в голове которой сейчас наверняка пронеслись очень похожие мысли, наконец отвернулась от этой полудюжины подозрительных личностей. Личности продолжали гоготать приветствия, принцесса продолжала хмуриться. Да уж, это и правда неприятно… Интересно, что бы она сказала, если бы у неё ещё и драконий слух был, как у него? Эх, как хорошо сейчас Ксеоне: сидит себе в тишине, с книжкой, никто вокруг не шумит и ей нотации не читает… — Не знаю почему, Валентин, но я тебе верю, — в конце концов сказала Крисания. — Да и вообще ты мне с самого начала показался неплохим человеком… — Спасибо, — честно говоря, Валь такое слышать не привык. Обычно его тоже относили к разряду «проблемных личностей», особенно лет двадцать-двадцать пять назад… — Да не за что. Слу-ушай, а ты ничего не хочешь у меня спросить? — тон у девушки был капельку заговорщицким и вроде бы любопытным, но одновременно чем-то намекал на то, что ничего спрашивать не стоит. Вальгаав и не собирался, о чем сразу и сказал. — Точно? — Точно. — Во имя Цефеида, этот день войдёт в историю! — неизвестно чему рассмеялась принцесса. И только потом пояснила. — Ты, наверное, первый человек, кто при первой же встрече с нами обеими не спросил — «в порядке страшной государственной тайны», — не настоящие ли мы с Ксеоной сёстры. Почему? — Ну… — Валь не придумал ничего лучше, чем указать на очевидное, — у неё фамилия другая. А если бы она и была принцессой, то в чем смысл это скрывать? — Вот то-то и оно. Но представь, существует несколько десятков теорий на эту тему! Либо мы с ней близняшки, но от неё родители ещё во младенчестве отказались, чтобы в королевском роду остались только сильные маги, либо это она — настоящая принцесса, а я — похожая на нее девочка с улицы, выбранная на замену, опять-таки, из-за наличия магической силы… Ну и, конечно, говорят о том, что она папина внебрачная дочь. Или дедушкина, или бабушкина, или вообще моя юная тетя, лишенный магического дара четвёртый ребёнок короля с королевой… Я серьёзно, Валентин, есть люди, которые в это верят! Да уж. Интересно, что смешного Крисания в этом находит? А ведь смеётся почему-то… — Странные они, эти люди. Ведь если бы что-то из этого было правдой, то не было бы смысла оставлять Ксеону при дворе, разве не так? — Верно. Это чаще всего объясняют тем, что у моей семьи не хватило духа отослать куда-нибудь свою горячо любимую родную дочь. Но были еще версии о пророчествах и том, что так легче следить за королевской кровью и возможными наследниками. В общем, что-нибудь да придумывают, — Крисания отстранённо помахала рукой, а потом вздохнула. — Знаешь, а мне иногда так жаль, что это все неправда. Ксеона подходит на роль принцессы гораздо лучше, чем я, но мы обе совершенно точно знаем, что никто нас в детстве не подменял. Я помню маму и маленькую — ну, для меня тогда большую — Амели, которой в то время постоянно было скучно играть со мной, Ксеона помнит свою бабушку и любимую собаку… А встретились мы с ней только в восемь лет. Иногда задумываюсь об этом, и не верится, что мы почти половину жизни друг о друге даже не знали. А уж если бы Кси до тринадцати-четырнадцати не спасала меня от большей части позирования для портретов, от приёмов и прочей дипломатии, то я бы, наверное, попросту не выжила… Честно, мне иногда кажется, что боги в свое время что-то перепутали и отвалили ей весь запас терпения, предназначенного для десятка-двух нормальных людей. И для меня в том числе, — снова рассмеялась Крисания. В наступившей паузе Валю из-за соседнего — да, того самого! — столика послышалось что-то вроде слов «золотой дракон», и он мгновенно прислушался, сам не зная почему. — …вы же об этом тоже слышали, верно? Не знаю, что на уме у заказчика, но сумма просто сказочная. Пятьдесят тысяч за каждого дракончика! Золотом — ха-ха! — за золото. И ведь не врут, действительно платят, что самое удивительное! Я слышал, уже троим или четверым повезло. Главное — детеныша живым довезти. Я вот думаю: может, и мне попробовать? Деньги-то хорошие… — А знаешь, что печальнее всего? — неожиданно, едва не испугав Валя, спросила Крисания, доверительно наклонившись вперед. — Ксеона могла бы действительно, официально стать принцессой, если бы только захотела. Я когда-то просила родителей удочерить её, и они были согласны… но вот только сама Кси наотрез отказалась. Вальгаав сочувственно кивнул, изображая заинтересованного слушателя. Кажется, сработало… Нет, ему действительно было очень интересно, но в данный момент разговор за соседним столиком был гораздо — Валь чувствовал — важнее. Правда, слушать его было невероятно тяжело, даже отвратительно, и какой-то части Валя хотелось прямо сейчас встать и что-нибудь сделать. Например, заставить эту компанию замолчать — или, что лучше, заставить замолчать тех, кто дракончиков покупает. Желательно, навсегда. Возможно, было бы правильнее просто не обращать на все внимания — в конце концов, это Золотые малыши и проблемы Золотых, и ему, Древнему, сейчас даже злорадствовать положено, — но Валь сейчас едва удерживал себя от того, чтобы вскочить со стула и пойти разбираться с этими людьми. В основном благодаря тому, что понимал: один необдуманный поступок ничего в целой истории с дракончиками не изменит. А вот информация, которую он получит, если посидит тихо, может оказаться важной. — Ох, не нравится мне это все, больно уж на работорговлю смахивает. Золотые драконы ведь разумные, совсем как люди. Да и не каждый дракончик, говорят, покупателям подходит, только самые маленькие… — «Не старше двадцати пяти лет» — это, по-твоему, маленькие?! — Это те, которые размером не больше той бродячей собаки, которую ты пнул полчаса назад. Те, что с мягкой-мягкой чешуей и совсем ещё без зубов. Драконьи младенцы. Взрослые драконы берегут их получше, чем любые сокровища, за них любого чужака не задумываясь перекусят пополам. Тем более теперь, когда за детенышами люди действительно охотиться стали. Ох, не стоят эти деньги такого риска… — Я её и уговаривала, и часами убеждала, и плакала даже — все равно нет. Она говорила, что у неё уже есть своя семья — то есть одна-единственная бабушка — и нет права от неё отказываться, даже ради лучшей подруги. Это с ее стороны было благородно, конечно, но оби-идно… Я тогда была совсем ещё маленькой, избалованной и капризной принцессочкой, и несколько месяцев не могла с этим смириться. Но в итоге я наконец успокоилась, и мы сошлись на том, что просто будем называть друг друга сестрами, а Кси согласится хотя бы принять личное дворянство. Мы бы и магически побратались, будь у неё хоть какие-нибудь способности — но увы… Крисания, снова загрустив, оперлась на стол, направила невидящий взор куда-то за спину Вальгаава… и, не сдержавшись, зевнула, едва успев прикрыть рот ладошкой. — Уже довольно поздно, тебе не кажется? — вежливо заметил Валь. — И верно, темнеет. Пойду поднимусь, поболтаю с сестренкой, пока время ещё есть. Да уж, Кси очень многое должна мне рассказать… Доброй ночи, Валентин! — Доброй ночи, Крисания. Оставшись в одиночестве, Вальгаав поднес к губам пустую кружку, чтобы казаться хоть чем-то занятым, и снова прислушался к разговорам неприятной компании: — … так что, наверное, ты прав: в этом чересчур щедром предложении просто обязан был быть крупный подвох. Стая взрослых и злых Золотых — это не то, с чем мне прямо сейчас хочется встретиться. Хотя если бы до ближайшего их поселения было не так далеко, я бы, может, и попробовал… — Ты? Да ты от одного-единственного морского дракона совсем недавно бежал, сверкая пятками! Куда уж тебе на Золотых замахиваться? — А сам-то что? Вспомни лучше, насколько та змеюка была неадекватной. Ты от нее ещё быстрее меня улепетывал… — Это потому, что он за мной гнался! И я, отступая, хотя бы пытался его зарубить. — Да ладно? Если бы не магия Эдеуса, змеюка бы тебя просто сожрала и не подавилась… В общем, разговор плавно, но безвозвратно ушёл от интересующей Вальгаава темы. Дракону, конечно, хотелось узнать больше, и он мог бы как минимум попробовать подсесть к этим людям и расспросить их… но очень уж велик был риск нарваться на драку, а то и какие-нибудь проблемы посерьезнее. И если обычно подобное Валя совершенно не волновало, то сейчас приходилось думать ещё и о Ксеоне. Всё-таки он взялся беречь её от неприятностей, а не втягивать в них. Так что в итоге, после долгих и тяжелых раздумий Вальгаав просто молча встал из-за стола и направился в свою комнату, решив не ввязываться в это дело. По крайней мере, пока что.***
Это было относительно давно, но Вальгаав до сих пор нет-нет да и вспоминал о тех двух разговорах. По поводу драконят его даже пыталась грызть совесть, и он чуть не решился в то утро, пока была возможность, отправить Ксеону обратно в Сейрун и пойти всё-таки разбираться с этой проблемой… но вовремя осознал, что с новыми попытками похищений Золотые и сами справятся, а самовольно геройствовать и в одиночку разрушать чьи-то злобные планы он не нанимался. И вообще, он сейчас отвечает за Ксеону. Во-первых, он, раз уж пообещал, должен заботиться в первую очередь о ней, а во-вторых, его годовая норма альтруизма одним этим обещанием была уже выполнена, если не перевыполнена. Светлый герой на всю голову — определенно не его образ и не его философия. Даже если в последнее время его за этого светлого героя постоянно принимают. А Ксеона, отложив наконец тетрадку и перо, начала напевать одну из записанных на днях песен — почему-то не с начала, а с середины, тихонько и задумчиво. Она часто так делала.Ты вышел из голода, Из вечного холода, Из горной, железной тьмы, Из древней тюрьмы… Из сумрака севера Соцветием клевера, Последний весны росток Вплетется в венок.
Валю порой почему-то казалось, что она поёт специально для него. Слишком уж хорошо — до боли — образы песен совпадали с его жизнью. Как сейчас, например. Вечный холод в проблесках воспоминаний из далекого прошлого, все эти нежные строки о травах и весне, так напоминавшие прошлое недавнее… И, конечно же, слова о последнем ростке, каждый раз пробиравшие Древнего до самых костей. Но нет, Ксеона не может ничего знать. Это просто совпадения и шутки вредины-судьбы. Снова. Такое ощущение, что судьбе и поиздеваться больше не над кем… Он уже давным-давно выучил слова песни, которую сейчас пела девушка, и, по выработавшейся между ними традиции-привычке, в нужный момент подхватил припев.Роса рассветная Светлее светлого, А в ней живёт поверье диких трав. У века каждого На зверя страшного Найдётся свой однажды волкодав, Свой волкодав, свой на зверя волкодав…
Закончив петь, Ксеона привычным жестом убрала за ухо мягкие волосы (которые, как всегда, не позже чем через минуту упадут обратно), и солнечный луч, слепяще-белым пятном скользнувший по ее щеке, блеснул на острых гранях черной сережки. Она, кажется, говорила, что это морион… Странно как-то. Морион — черный кварц — всегда считался очень сильным камнем, но при этом крайне своевольным и опасным, и далеко не каждый хороший маг отваживался его использовать в колдовстве или хотя бы просто носить. Но у Ксеоны, судя по всему, от него проблем не было. Что весьма странно: светлые жрицы (а Ксеона, будь у нее магическая сила, стала бы одной из них) обычно уживались с морионом хуже всех остальных. Это ведь камень, прямо говоря, черномагический. Интересно, с чем это может быть связано? Может быть, с малой величиной сережек или тем, кто и как их делал; может быть, с чем-то вроде даты рождения или скрытых черт характера; может быть, наконец, так проявлялось ее отсутствие способностей к магии. Ведь у некоторых людей подобное перерастает в иммунитет к большему или меньшему количеству заклинаний и аур, и вполне возможно, что на влияние камней это тоже может распространяться… Да, скорее всего, все именно так и есть. По крайней мере, это самое логичное объяснение. Вообще, если честно, морион почему-то казался самым правильным камнем для Ксеоны… а все попытки Вальгаава придумать что-нибудь другое закончились ничуть не менее проблемными черными опалами и жемчугом. Ну хоть жемчуг безопасен, чес-слово… для девушек, по крайней мере. То же самое было и с её именем, и о нем Валь задумывался гораздо чаще, чем о камнях. Ксеона… Оно казалось странным и чересчур тяжелым для такой хрупкой девушки, особенно — человеческой. Имя Ксеона чем-то напоминало слово «космос», поэтому при его звуках Валю каждый раз вспоминались ночной холод, черно-синяя темнота, отстраненный свет звезд и бесконечность, вечность неба. Казалось, что нужно много сил, чтобы носить его, что нежное черноглазое чудо, которое по странному стечению обстоятельств звали именно так, давно должно было согнуться, сломаться под его весом — но нет, Ксеона не сгибалась, а несла свое имя с гордо поднятой головой, словно не замечая его тяжести. Оно ей безумно подходило, хотя почему, Валь не знал. Совсем затерявшись в своих мыслях, он едва не подскочил от неожиданности, когда Ксеона поднялась со своего места между старых извитых корней. Она самозабвенно потянулась, зажмурившись и смешно наморщив носик, немного постояла неподвижно, а потом неспешно зашагала к нему и присела рядом. — Не возражаешь? Скоро тень оттуда совсем уйдет, а тут она как раз появилась. — Конечно, нет, — ну, а что тут еще ответишь?.. Водная гладь впереди переливалась на солнце, расчерченная проволочно-тонкими кругами крошечных волн, но Вальгаав только делал вид, что смотрит на озеро: его глаза как-то сами собой скосились в сторону девушки. Он надеялся, что это не очень заметно… а впрочем, кажется, она и сама сейчас точно так же искоса поглядывала на него. — У тебя волосы совсем как полынь, — Ксеона неожиданно подняла руку и кончиками пальцев подхватила несколько длинных прядей из хвостика, лежавшего на плече Вальгаава. — Так красиво… Ты вообще очень красивый, я тебе говорила? — Кажется, нет, — каким-то чудом Валь умудрился сказать это обычным голосом, не шепча или (не дай Цефеид!) заикаясь. — Спасибо. Тонкие белые пальцы, легче и пугливее любой бабочки, не спешили покидать его плечо, и Валь замер, боясь даже вздохнуть, чтобы случайно не нарушить невозможную красоту этого мгновения. Нет, вряд ли в невинных словах и жесте Ксеоны была хоть капля романтического подтекста, который ему так хотелось бы там видеть. Это было совсем другое — искреннее признание его объективной красоты, как, например, у цветка или рисунка, и дружеское, доверительное прикосновение. Она, хоть этого сейчас и не видно, наверняка долго набиралась храбрости, переживала: вдруг он все поймёт не так?.. Значит, он должен показать Ксеоне, что она в нем не ошиблась. — Ты и сам на полынь похож… Ты же с юга, верно? — задумчивый, чуточку согретый улыбкой голос. — Верно. А ты? — Я? Ну… Если совсем точно, то да, но не такой уж это и южный юг. Чуточку выше Верлонского полуострова… — Я не об этом спрашивал, — как Валь и думал, даже от самого легкого наклона головы ее ладонь пугливым осенним листом слетела на землю. — Какой ты цветок? — Ипомея, наверное, — ответила Ксеона после довольно долгого молчания. — Темно-синяя, вроде той, что росла у задних ворот храма, и той, что оплетала одну из беседок в дворцовом саду. Мы с девочками очень любили там играть. Ипомея — она… Тонкая, вьющаяся и однолетняя — в отличие от, например, роз или лилий. Не то чтобы дикая, но и не совсем садовая… — А мне кажется, ты орхидея. Такая, знаешь… Редкая, необычная, хрупкая и безумно красивая. Родом из самых диких джунглей, но выросшая под стеклом оранжереи и бледным солнцем севера… — Валь сам не знал, что это на него сейчас нашло. Откуда взялось ощущение, сравнение — тоже. Просто… чувствовалось в ней что-то такое. Экзотичное, что ли? Несмотря на всю зашкаливающую скромность, на скучные ахроматические тона внешности, на почти точное соответствие ещё более скучному образцу хорошей девочки — чувствовалось. Ксеона непонимающе подняла бровь. Да, он и сам на её месте себя бы, наверное, точно так же повёл… — Что, переборщил с драматизмом немного? — Вальгаав виновато рассмеялся. — Это уж точно… — девушка тоже не смогла сдержать тихий смех. — Валь, послушай… — Да? Что такое, Ксеона? Стоп. Как-как она его сейчас назвала? — Только, пожалуйста, не называй меня больше Валем. — Но почему? — Ксеона непонимающе нахмурилась. — Валентин — очень длинное имя, а как его еще сокращать? Ну не Тином же тебя называть, почему не Валь? Ох, не объяснять же ей, как он это имя ненавидел раньше и как ему больно слышать его теперь? Единственной, кто двадцать лет подряд упрямо называл его Валем, была Филия. Все остальные говорили «Вальгаав». Дети и молодежь — ради дружбы и мало-мальски хорошего отношения к ним, взрослые — чтобы не злить его лишний раз, Зеллос — наоборот, чтобы злить. Филию. Да, конечно, были и исключения: например, его постоянно называли Валем при первой встрече, если до того были знакомы только с Филией. Она никогда не предупреждала людей о том, что он предпочитает другое имя, попросту делая вид, что никакого другого имени не существует. У нее это замечательно получалось. В чем-то она была права: его действительно звали Валь. То, как тебя назвали при появлении на свет — в какой бы раз это ни случилось — не меняется, до самой смерти остается с тобой. Вот только он никогда не чувствовал себя Валем. Готов был назваться как угодно, лишь бы не этим именем, и назывался… но никак не мог от него избавиться. Вальгаав, Вальтер, Валентин… На имена, не начинающиеся с этих трех-четырех букв, он попросту не отзывался. Никак не мог к ним привыкнуть, вне зависимости от количества времени, которое этому уделял. — Потому что я не хочу, чтобы меня так называли. Вот и все. — Как скажешь, — Ксеона, как всегда, не стала настаивать на своем. — Но мне все равно кажется, что так было бы удобнее. Как всегда, с ее логикой невозможно было спорить. Действительно ведь так гораздо проще… Но знала бы она, как сильно это «сокращение» напоминает ему о прошлом, которое он годами пытался забыть! И забыл. Ровно настолько, чтобы не понимать: действительно ли голос Ксеоны в то мгновение был почти неотличим от голоса Филии, или ему просто показалось? Он и черты ее лица-то вспомнить не может, что уж там говорить обо всем остальном… Но ведь теперь он, наоборот, должен ее вспомнить, насколько это возможно — дурак, дурак, зачем тогда вообще ушел, почему так долго не возвращался?! — и не забывать. Потому что больше ведь некому. И… И это тихое «Валь» было бы великолепным напоминанием. Которое ему сейчас действительно нужно. — Знаешь, Ксеона, ты совершенно права. Можешь называть меня Валем, я не против. — Но ты же только что сказал… — непонимающе начала девушка, крутя в пальцах какую-то давно измочаленную травинку — и когда она успела?.. — Все нормально, правда, — Вальгаав улыбнулся. — Просто не слишком хорошие воспоминания, и все. Думаю, что я переживу это без особого труда, да и привыкну скоро… — Ну, ладно, — Ксеона снова не стала спорить, но в ее голосе слышалась легкая нотка сомнения. — А ты, если хочешь, можешь называть меня Кси.