I love you now

      В момент, когда я понял, что влюблен в своего лучшего друга, происходящее вокруг как-то замедлилось, а потом и вовсе замерло. Должно быть, я и сам застыл с глупым выражением лица, потому что Мэтт пару раз пощёлкал пальцами у меня перед носом, прежде чем мне удалось выплыть из своих мыслей и взглянуть на него по-новому.       В процессе осознания происходящего я оставался странно спокоен. Тот факт, что испытываемые мною чувства к парню далеко не дружеские, нисколько не смущал. А всё потому, что это был Мэттью. Не думаю, что кто-то другой смог бы вызвать у меня такие же ощущения и эмоции, что вызывал он, заставляя сердце в груди сладко сжиматься от нежности.       Я стал часто украдкой разглядывать Мэтта, когда думал, что он не заметит этого. И до чего же теперь хотелось увидеть в его невозможных синих глазах отражение своих чувств, ощутить, как эти изящные пальцы ласково зарываются в мои волосы и треплют их, почувствовать прикосновение чужих тонких розовых губ к своим, объятия, долгие, бережные, от которых внутри все переворачивалось бы. Хотелось называть его ласковыми именами и прозвищами, и слышать в ответ то же. Я просто хотел его всего целиком и полностью, со всеми его раздражающими привычками и манерами, с его смешным носом, кривым зубом, диким, порой, смехом, со всеми этими дурацкими шуточками надо мной и совершенно поразительными размышлениями об устройстве мира и его содержании. И как бы смешно и сентиментально это ни звучало, но я действительно хотел принадлежать ему.       Я ревновал его. К парням, с которыми он играл в группе, к девушкам, вьющимся вокруг него до и после выступлений. И самому становилось горько от этой ревности. Бесполезное чувство, ничего кроме расстройства и ощущения безнадежности оно мне не приносило. Но я боялся что-то менять, боялся того, что Мэтт не примет моей любви, откажется остаться другом, и продолжал терзаться. Глупо, но кто бывает решительным, когда влюблен?       Думаю, мне достаточно хорошо удавалось скрывать происходящее внутри моей головы и сердца, потому что Мэттью ни разу не спрашивал, не случилось ли чего, и не выдавал комментариев о моём необычном или подозрительном поведении. Иногда, правда, мне казалось, что он как-то иначе смотрит на меня, внимательно, будто что-то считывая с лица, бывало, бросал мельком странные взгляды, но тут же отворачивался, продолжая своё занятие. Случалось и такое, что, бездумно следуя привычке и закидывая руку мне на плечо, Мэтт медленно поглаживал основание шеи пальцами, заставляя кожу покрываться мурашками, а меня молиться, чтобы это осталось незамеченным. В подобные моменты крошечная надежда внутри робко поднимала голову, но я списывал всё на то, что уже просто схожу с ума и принимаю желаемое за действительное.       А одним вечером он рассказал мне китайскую легенду о красной нити судьбы, что связывала двух людей, которым предназначено быть вместе. Тогда Мэттью подергал ногой* и, хихикнув, выразил надежду на то, что человек, с которым он связан, уже почувствовал его движение. На свои слова «я как-то не настроен ждать четырнадцать лет**, чтобы посмотреть своей судьбе в глаза» получил в ответ моё ехидное замечание, что таких нетерпеливых как он специально связывают с парой самой длинной нитью, что может быть. Но стоило мне остаться одному, как всё ехидство улетучилось, уступив место тоске, и прокручивая разговор в голове, я взял карандаш и начал рисовать. В итоге на наброске в разных углах листа находились я и Мэтт, а всё остальное пространство занимал узор вьющейся тонкой красной нити, что тянулась от меня к нему. То было на бумаге, а в реальности я не смел ожидать большего между нами, чем крепкая дружба. ***       Сейчас я сижу за столиком возле сцены в одном из клубов, где будет играть Мэттью с группой, и наблюдаю, как они устанавливают и подключают инструменты. Я всегда хожу на их выступления, когда есть возможность, отчасти для того, чтобы послушать пение Мэтта. Потому что вне сцены он не поет, говорит, что будет похож тогда на одиноко орущего маньяка.       Подошла какая-то смазливенькая официантка, принесла им воду. И вот она уже стоит рядом с Мэттью, что-то спрашивает у него, хихикает при этом и чуть ли не висит на его плече. Кажется, я мог бы прожечь в ней дыру своим взглядом, но этого не происходит. Она просто возвращается к работе, а я к мыслям о том, как я жалок и безнадежен. ***       По моим ощущениям вечер уже подходит к концу. Так и есть, звучат финальные аккорды, группа завершает выступление, благодарит публику в баре и отключает инструменты. Мэтт как-то незаметно исчезает из поля моего зрения, но скоро появляется с акустической гитарой. Я вижу, как он что-то говорит парням, те кивают, а затем он подходит к микрофону. – Я хочу исполнить песню. Для одного особенного человека. Зазвучали струны, я перевел взгляд на гитару, а затем снова вернулся к его лицу. Сердце замерло и ухнуло вниз, потому что Мэтт смотрел мне прямо в глаза. Неотрывно, с надеждой, и будто ждал моей реакции. There's a yearning inside And it's showing through Reach out your hands And accept my love Замершее сердце ожило и начало выбивать мне ребра, не давая нормально дышать. My heart is aching My body is burning My hands are shaking My head is turning Я сам сейчас олицетворение этих слов. Боже. Мэтт, что ты творишь со мной? Because I've got a love A love that won't wait A love that is growing       Мэттью не отводит взгляда, его голос едва заметно дрожит. А я поверить не могу. Растерянно вглядываюсь ему в глаза, и моё желание осуществляется, я вижу в них всё, что чувствую сам. Эмоции и чувства той же силы и глубины, и среди них не только любовь, страсть, восхищение и нежность. Он просит меня понять его, довериться, он боится, что ошибся, он надеется на взаимность. Чувствую, как губы растягиваются в улыбке озарения, и уже не вижу ничего и никого кроме него. I love you now       Песня закончилась. Мэттью прикрывает глаза, снимает гитару и, бросив на меня взгляд, спускается со сцены. Я слишком потрясен и взволнован, я будто пьян.       До квартиры мы добираемся в молчании, только Мэтт не выпускает мою руку из своей. Неужели я теперь могу куда-то убежать от него? И как только хлопает входная дверь, он сгребает меня в объятия и утыкается в шею. – Если бы я случайно не полез к тебе в шкаф и не увидел твой рисунок, то не решился бы сегодня ни на что. Он дал мне надежду на взаимность. Господи, да я был окрылен им. Скажи, правильно ли я всё понял тогда? Потому что я люблю тебя, Доминик, так сильно люблю… Я отстраняюсь и беру его лицо в руки, очерчиваю большими пальцами высокие скулы, рассыпаю ласковые поцелуи на бледной коже, разглаживаю морщинку между нахмуренных бровей. – Люблю, - шёпотом, - тебя. Легко касаюсь уголка тёплых шероховатых губ и добавляю: – Мой Мэттью.       Наконец-то его лицо светлеет, и в следующий момент он наклоняется и сминает мои губы своими, целуя так, как я мечтал все эти месяцы. Напористо, жадно, но аккуратно и так чувственно, что сердце заходится от нахлынувших ощущений, а тело наполняет истома. И нет в эти упоительные минуты никого счастливей нас.       Мэтт, давай продлим «сейчас» на всю оставшуюся жизнь..?