Тот, кто никогда не сдавался

      Странное, очень болезненное предчувствие терзало меня с самого утра. Дождь неистовствовал, заливался в пустую оконную раму, поэтому стена чего-то на подобие коморки набухла и насквозь пропахла мокрой штукатуркой. Конечно, мы легко переносим плохую погоду, но нам не приносит радости сидеть в сыром чулане на вонючих раскладушках, не имея возможности даже выйти по собственному желанию. Я понимаю, что мы просто музыкальные инструменты, созданные для людского удовольствия, вот только наше главное отличие от гитары или флейты - способность чувствовать, существовать. По сути, мы - те же люди, только более крепкие физически, но это не значит, что нас можно ломать, правда? Хозяин всегда был очень жестоким, с самого начала.       Когда впервые проснулась в этой отсыревшей комнатушке, на меня повеяло холодом, исходящим от этого человека. Как только я открыла глаза, он сразу же схватил меня за руку, так крепко, что от боли на глаза навернулись слезы, но его это ничуть не смутило. Хозяин повел меня куда-то, не ослабляя хватки, и пока мы шли, я постепенно стала понимать, что нахожусь не у кого-то дома, а в чем-то вроде музыкального центра: обшарпанные черные стены длинного коридора увешаны афишами, рекламами дисков и инструментов, из-за дверей доносились гулкие звуки гитары или ударных. Открыв скрипучую белую дверь, хозяин зашвырнул меня в забитую аппаратурой тесную студию звукозаписи, после чего властным голосом произнес слово, ставшее самым страшным в моей жизни - «Пой». С тех самых пор я вынуждена почти ежедневно орать в микрофон, пытаясь не согнуться под тяжелым взглядом хозяина. И не дай Бог, если во время пения я допущу хоть незначительную ошибку - крики, а порой и побои, да такие, что я дня на два выхожу из строя.       Но самым страшным оказалось то, что одной меня хозяину не хватило, и, вернувшись с очередной адской записи, я увидела, что напротив моей раскладушки стоит еще одна. Меня это напугало. А уже на следующее утро я и сама была не одна в комнатке. Кайто сразу смог проникнуть в мою душу. С первых же секунд он показал себя чистейшей души созданием. Когда наши взгляды впервые встретились, он сразу же улыбнулся мне теплой улыбкой, какой я до того момента не могла бы увидеть. Сначала я боялась его, умудренная горьким опытом «Подойдешь - побьют», но Кайто старался любыми способами приблизиться ко мне.       Когда хозяин впервые схватил его за руку и увел в ту самую роковую комнату, я с ужасом представляла, что он может сотворить с этим созданием, таким открытым и добрым. Полчаса тянулись болезненно долго, а потом дверь со страшным скрипом открылась, и хозяин одним резким движением швырнул Кайто на каменный пол лицом вниз, после чего быстро скрылся. Едва за ним закрылась дверь, я впервые в жизни прикоснулась к руке Кайто, холодной, как сама Смерть, но уже тогда такой приятной. Некоторое время он лежал неподвижно, сжимая мою руку, но затем вдруг резко поднял голову и посмотрел на меня. От взгляда его густо-синих глаз, в которых тогда отражался искренний гнев, стало не по себе. - С тобой… Эта мразь так же обходится? - его голос тоже внушал страх. Не имея сил говорить, я молча кивнула, глотая слезы. - Непростительно… С женщиной… позволь отомстить за тебя! - он был полон решимости, вскочил на ноги и сжал руку в кулак. Мне снова стало страшно: если он попробует что-то сделать, будет только хуже, неизвестно, чем такое может закончиться. Поэтому я тоже сорвалась с места, обняла Кайто за плечи, впервые почувствовав силы говорить, и горячо зашептала, уже не сдерживая слезы: - Не смей! Он убьет, уничтожит тебя… Обещай не мстить за меня! Я не хочу терять тебя! - в ответ последовало молчание и ответные объятия, но я знала, что он не смирится.       И не смирился. Я всегда молча переносила истерики хозяина, даже когда дело доходило до крови на сером камне, смирившись с положением «инструмента для общего веселья», но Кайто никогда не принимал этого, он боролся изо всех сил, пытаясь помочь мне, избавить от тирании хозяина, несмотря на все унижения и физические увечья, которых с каждым днем становилось все больше. Иногда, сидя в коморке, я слышала дикие вопли хозяина, страшные звуки ударов и болезненные вскрики, но даже после этого Кайто приходил, как ни в чем не бывало, делая вид, что он в полном порядке. В такие страшные дни я всегда очень крепко обнимала его за шею, уткнувшись лицом в его вечный мягкий шарф, а он всегда мягко гладил меня по волосам, что-то утешающе шептал. Так мы могли часами сидеть прямо на сыром полу, и это было самое светлое счастье в моей жизни. Больше всего в жизни я боялась, что оно оборвется.       Сегодня я боюсь особенно сильно. Уже два часа назад хозяин с боем и истерикой выволок Кайто из комнаты, плотно захлопнув дверь. Все во мне шептало о чем-то страшном. Наконец, дверь открылась, и Кайто медленно вошел в коморку, цепляясь за стену. Я хотела по обыкновению обнять его, но почти сразу поняла, почему все утро меня грызли предчувствия. Обычно скрывавший свою боль, Кайто резко переменился у меня на глазах: его чрезмерная худоба и изможденность сейчас стали заметны особенно сильно, он с большим трудом добрел до своей раскладушки, а опустившись на нее, болезненно согнулся, смотря в пол. После секундного замешательства, я соскочила с места и схватила бутылку с водой, стоящую в отсыревшем углу. Вода - единственное, в чем мы нуждаемся, а значит, единственное, что получаем. Эта сволочь раз в неделю швыряет нам одну бутыль воды на двоих, и Кайто обычно всегда старался уступить мне большую долю, но сейчас об этом не могло быть и речи. Взяв в руки бутылку, он молча посмотрел на меня виноватым взором, и только после этого сделал несколько глубоких глотков. После этого к нему вернулась способность говорить, но его голос заставил меня вздрогнуть: - Прости, что приходится видеть меня таким, - сипящий, хриплый голос внушал ужас, каждое слово явно давалось ему с большим трудом. Сказав это, он вдруг зашелся в приступе жуткого кашля, казалось, разрывающего его изнутри. Упав на колени, я изо всех сил обняла его за плечи, машинально пытаясь хоть как-то сдержать этот ужас. Спустя пару минут, его дыхание успокоилось, и он бессильно лег на злосчастную раскладушку, сжимая собственные плечи. Я ринулась к своей раскладушке, оторвала от подобия покрывала кусок жесткой ткани, намочив его водой из все той же бутылки, и приложила ко лбу Кайто.       Весь вечер я не отходила от него, пытаясь сделать все, что только могу. Бутыль опустела уже часа через два, а кашель становился все громче и надрывнее. Уже стемнело, люди давно покинули здание, никто бы не услышал, да и не захотел бы. «Мей, прости, правда, прости меня». Шепот Кайто заставил меня вздрогнуть. Он положил голову мне на колени и почти заснул, но эту фразу он явно произнес осознанно. Я мерно гладила его по волосам, стараясь не заплакать. От мысли, что я могу потерять самое дорогое в моей жизни, и от мысли, что тот, кто никогда не сдавался, не прогибался, сейчас лишился последних сил, позволявших ему сдерживать боль. Ночь уже давно сгустилась, дождь утих, и в коморке стало очень душно. Мне хотелось хоть как-то помочь Кайто, и я осторожно сняла тот самый мягкий шарф… Ничто не смогло бы сдержать мой крик. Слезы страха буквально хлынули из глаз. На шее Кайто зияла глубокая кровавая рана, похожая на сильный ожог, но самое жуткое - нечто подобное небольшой голубой кнопке осветило всю комнату. От моих воплей Кайто быстро проснулся, и сразу же взял меня за руку. Всё так же мягко и нежно. - Что… Что он сотворил с тобой?! - мой голос срывался. - А, это, - едва слышно прохрипел Кайто, - наверное, способ медленно убить меня, ему совсем перестало нравиться мое поведение. Смешно, - он искренне улыбнулся. Я не могла больше сдерживаться, слезы лились не переставая. - Прости, не смог я тебя защитить, - он снова горько усмехнулся, - продолжай противостоять ему, ладно? Не смей мириться со своим положением, и тебя не постигнет моя судьба, ты сбежишь отсюда, обретешь счастливую жизнь, полную счастья, избавишься от этого гнета. Я знаю, ты добьешься, ты ведь моя Мей, - он в последний раз мягко поцеловал мою руку, - позволь попросить твоей помощи? Это… очень легко, прошу тебя.       Голубоватое свечение, исходящее от кнопки, отчетливо освещало его лицо, выражающее искреннюю нежность, но и решимость одновременно. Захлебываясь слезами, я аккуратно прикоснулась к источнику света. Кайто тихо вскрикнул, но сразу же благодарно улыбнулся. И в его глазах, и в тесной комнате резко погас голубоватый свет. Он напоминал выброшенную куклу. По сути, мы очень похожи на кукол, вот только обращаться с нами следует чуточку бережнее. Сильный, чистый и такой открытый, он мог наслаждаться жизнью в каком-нибудь уютном доме, любя своего хозяина и получая ответную любовь и благодарность за пение, но люди - несправедливые твари. Я была бы рада страдать одна, оказаться сейчас на месте Кайто. Нет, я не добьюсь, прости меня, я не оправдаю твоего ожидания. Хотя нет, я добьюсь. Своего счастья. Сейчас оно для меня одно - отправиться за тобой. Как только темнота рассеялась, дверь скрипнула. Аккуратно положив голову Кайто на небольшую подушку, я впервые в жизни твердо встала на ноги. Как только хозяин переступил порог, я резким движением сбила его с ног, вырвалась в коридор и помчалась наугад, не зная своей цели. Я завернула за угол, открыла очередную дверь. Я оказалась в просторной комнате, на стене висело громадное зеркало. Тощая тварь с растрепанными волосами, одетая в рваную мешковатую одежду смотрела на меня испугано и злобно. Почему Кайто защищал тебя, отродье? Как смог полюбить? Мою спину пронзает резкая боль, по телу растекается что-то теплое. Я сразу заметила хозяина, подбегающего сзади с небольшим ножиком в руке, но мне не было смысла убегать. Ведь я совсем скоро добьюсь своего счастья.