мы продолжаем

Когда Намджун ни с того и ни с сего говорит, что до лета отчалит к родителям, Джин промазывает горлышком бутылки мимо рта. Алкоголь выплескивается на хлопковую футболку, но Намджун даже бровью не поводит и на ошалелый вопрос повторяет то-самое-страшное. Терпеливо повторяет, как для самых маленьких ребятишек, и весь джинов запал кутить всю ночь как рукой снимает. Он примерно прикидывает, сколько это, когда прям до июня, но получается, вообще-то, не очень. Без Намджуна не то, что до летних каникул невозможно — без него стремно переживать даже двое суток, в течение которых тот обожает пропадать в паутине города, никому не отзвонившись, никого не поставив в курс дела. Мистер гребанная загадка, и вот как хотите, но Джину обидно до спазмов в животе, о чем он торопливо сообщает. Как оказалось, зазря. Намджун разочарованно щурится в ответ, и слова из себя не вынимая, а Джин уже поспешно переводит тему. Стыдобище. Несомненно, это потрясение. И, конечно, в первые дни Джина опрокидывает. Он перестает впихивать в свой желудок что попало, чередуя нормальную еду и выпечку из ближайшей открывшейся пекарни. Он находит утешение в компьютерных играх, когда впервые скачивает не то, что изначально пожелалось, но то, что по графике вполне устроило. Вовлечение в иные миры без помощи запрещенных препаратов забирает его на все выходные, и как бы он ни гнал от себя дурные мысли, те настигали его в туалете при справлении нужды, или на кухне — это ведь надо оторваться от экрана, переместиться в другую комнату и еще с минуту мотать башкой в попытке выбрать годную лапшу. Ему просто не верилось, что Намджун — живой и настоящий — решил за всех, повел себя, как сукин сын, и в итоге даже не зашел попрощаться перед отъездом. Такие дела. Когда Джин выходит на улицу под предлогом купить роллы себе на ужин, судьба сталкивает его со знакомой красной курткой где-то возле светофора. Он озирается по сторонам, словно волк на охоте, и пальцы смежает на чужом объемном капюшоне, беззастенчиво притягивая к себе, и верно, предположения бьют в цель — на него в ответ глядит Намджун. Здоровый, как лось; целый, плоть и кровь, и дурацкая трендовая аляпистая шапка сверху, вишенкой на завершающем образе праздничного торта. — Я думал, ты уехал! — по величине возмущения Джин опережает самые высокие горы во вселенной, фырчет обиженно и пальцы убирает, не забыв их вытереть об свою штанину, противно якобы. Намджун мельком переводит взгляд на светофор /двадцать две секунды, ага, достаточно/ и улыбается ласково, как дауну. — Я же сказал, что задержусь. Рейс завтра утром. — Намджууун, — Джину плевать с высочайшей башни на оставшиеся семнадцать секунд до зажигания безопасного цвета. Он думает лишь о том, как можно так малосимпатично проебать все на свете, не выяснив с максимальной точностью, когда твой лучший друг собирается в отъезд окончательным порывом. — Ты перестал гамать в Варкрафт? Ты мне изменяешь, хен? На первый вопрос Джин неиллюзорно отшучивается, со второго же ловит что-то около иррационального смущения, и поспешно заедает это бургером, пряча искривившиеся в улыбке губы за этикеткой быстрого приготовления прямиком из Мака. У них до утра приблизительно несколько часов, а из Джина и слова не вытянешь наружу, потому что он занят изничтожением ночных эльфов. Ну и потому что бесполезно отговаривать Намджуна, а еще малодушно в край — к семье же едет, по матери наверняка чудовищно соскучился, с отцом хочет в футбик погонять, схлопотать леща от брата... дело-то житейское. Да вот за грудиной колется уже который день, и чем ближе приближение судного часа, тем большая апатия нападает на Джина, чье лицо сейчас выражает непомерный похуизм. Развалится планета? Допустим. Отключат свет во всем мире и порубятся все рабочие ноуты? Ах, стало быть, есть за что. Намджун уедет на четыре месяца? Бля... ну и скатертью дорога. Намджун чувствует себя неудобно, не в своей тарелке, ошибочно попав не на то блюдо в итоге, и поэтому стараний разговорить старшего не останавливает. Трогает того во время ожесточенного боя за спину, прикопавшись сзади к его стулу, получая в ответ дернувшиеся плечи; перебирает волосы на затылке, от нечего делать встряхивая темные пряди — Джин молчит по-партизански, возложив смертельную обиду в тишину, и кликает пальцем по мыши с таким успехом, что игра в итоге глючит, сливая комп в самостоятельную перезагрузку. Джин разве что не бьется лбом о стол обреченно, поворачивается к Намджуну и злостно тычет того в живот, получая мышечную твердую отдачу. Накачался, падла. Намджун улыбается бесяче, спрашивая про погоду, и двинуть ему по печени хочется больше, чем починить ноут. Парадоксально. — Говнюк, — сдаваясь, стонет Джин. — Ты умеешь говорить, — кивает Намджун, удостоверившись, и поднимает старшего за руку, чтобы увести от безвольно погибшего ноута к дивану, посадить на плоскую подушку и сесть напротив, большой шероховатой ладони из своей не выпуская. Джин глазеет на их пальцы удивленно, но рыпаться уже не смеет, выжидательно сидит и смотрит, пока Намджун подаст голос, а Намджун — вот смехота — ждет слов от Джина; так и сидят оба, застыв в нетерпении, пока оставшиеся пару часов пролетают мимо. Игра в гляделки не надоедает и имеет определенный смысл — запомнить друг друга такими, какие они есть сейчас, перед паузой в четыре месяца. У Намджуна рубец небольшой на подбородке, отливающий розовой гладкой кожей — поранился о лестничную клетку, когда тащил впервые напившегося вдрызг Джина от пролета к пролету. Джину совестно, он уводит взгляд на его губы, потом — на глаза, ответно посылающие сигналы, и здесь не выносит, пребольно, с предательской неожиданностью дергая младшего за большой палец. Намджун терпит, сомкнув рот в нитку, и контратакой стискивает чужую ладонь. Джин сглатывает разозленное шипение и вытаскивает свою руку из хватки, засовывая под свитер и баюкая с самым своим раздраженным выражением лица. — Иди же, — ломается он, вытаскивая руку и выдыхая на нее. В глаза Намджуну лучше не заглядывать и на тот рубец — вспыхнет же воспоминаниями, и хер Джин так запросто его отпустит. — Мне еще базу захватить надо. Нет, две базы... — Я забираю тебя с собой. — И скетчбук надо изрисовать до понедельника. Мне всекут, у меня дедлайн, че делать вообще, вот скажи мне... — Я. Забираю. Тебя. С собой. Джин замолкает, учуяв подвох. Он похож на замершего в прыжке волчонка, греет ладони между толстыми складками одеяла и недоверчиво клонит голову набок — каскадная черная челка скрывает глаза. — Познакомлю тебя с родителями. Это, кажется, то, о чем ты мечтал? — Я базу мечтал захватить, — растеряно и лживо сообщает Джин, когда его ладонь снова пережимают и тянут к губам. Пальцем он смазывает по рубцу, трогает намджунову щеку, не преминув возможностью дернуть за отращенные патлы сбоку, и уже знает, где можно запечатлеть следующий шрам. Джин соглашается.