Учитель спасает мир

С началом июня Павел последовал за Омаром в Турцию. Сперва в Стамбул, потом - в Анталью. Следовал на расстоянии, обвешанный указаниями и предосторожностями, в компании местных представителей власти. Омар сбрил свои усы и снова изображал из себя прожигателя жизни, чьи намерения не распространяются дальше получения удовольствия и, разумеется, не имеют никакого отношения к международной организованной преступности. За Омаром следили денно и нощно и теперь знали всё: куда он ходит, с кем и зачем. Что говорит, какие блюда заказывает и как часто отлучается в туалет. Здесь же, в Анталье, нашлись старые знакомцы - Закир и Ашхар, ещё две ступеньки на пути к верхушке преступной пирамиды. Не сказать, чтобы местные сотрудники были в таком уж восторге от прибытия Паши сотоварищи, но работе это не мешало - работали большей частью отдельно, обмениваясь значимой информацией и составляя совместные планы. Через неделю подтянулись сотрудники интерпола, а Павел начал считать дни до конца. Из России приходили короткие сообщения от Михаила Юрьевича или Серого. Расследование продвигалось, и вот-вот должен был грянуть финальный аккорд. В ожидании Павел слишком много сидел и слишком много думал. О деле. О себе. Об отце, которого едва помнил, но по стопам которого пошёл в Отдел не раздумывая. О матери, которую тоже почти не знал, потому что родители вместе разбились в машине целую вечность назад, Павлу тогда было шесть. И снова о себе, о своей прошедшей и будущей жизни, о том, что все планы, которые у него были прежде, теперь нужно менять, потому что в уравнении теперь была Катерина. И много, много этих мыслей в голове не помещались, толкались, ругались, но, наконец, уложились во что-то стройное и крепкое - в уверенность. Это не было планом, Павел не загадывал, какие именно шаги предпримет, но он знал, чего хочет и как это получит, а это давало ему возможность импровизировать и действовать по обстоятельствам. Как только кончится дело международной важности. День Х настал в середине июня. Всё сошлось в одной точке не хуже звёзд в параде планет: партии «работников» отправились в три южные страны, по всей России и зарубежью приготовились ловить и упаковывать в каталажку преступников, а Омар, Закир и Ашхар собрались культурно отдохнуть в ресторане. Пришло время действий. С самого утра все участники были как на иголках. Операция была спланирована филигранно, у каждого было своё место и своя задача. Ресторан был исследован вдоль и поперёк, все пути отступления отрезаны, и посетители заменены на серьёзных бойцов. Просто на всякий случай. Три товарища приближались к ресторану неторопливой походочкой хозяев жизни, наслаждаясь вечерней прохладой, пока их терпеливо ожидал интерпол и турецкие власти, сидящие вокруг ресторана. И глядя на всё это Павлу почему-то становилось дурно, ему решительно ничего не нравилось. Он прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, но в голову ввинчивался тонкий противный голосок интуиции. И в последний раз, когда такое было, Катерину сбили, а Омар испарился в неизвестном направлении. Павел бегло оглядел своих товарищей по засаде - те внимательно следили за тем, как ракообразные ползут в нескольких десятках метров вниз по улице, о чём-то болтая. И Павел точно знал, что что-то пойдёт не так. Ровно три вздоха он просидел на месте, потом открыл дверцу машины, в которой сидел. — Будьте здесь, — бросил он вместо объяснений коллегам и тихонько, стараясь не привлекать внимания, пошёл к выходу из переулка. Он находился сейчас через дорогу от ресторана. Там, как только ракообразные войдут, их хорошенько приложат по затылкам - и всё, на этом кончено, план был крайне прост. Но Павел точно знал, что что-то пойдёт не так. Не так пошёл Омар. Придурок уже на входе в ресторан увидел какую-то девицу, которой приветственно махнул рукой и которой пошёл навстречу, в то время, как его подельники входили в ресторан. Всё происходило слишком быстро, чтобы ребята внутри успели сориентироваться. В ресторан вошли только Закир и Ашхар, и чёрт его знает, что случилось, но из ресторана тут же послушались звуки борьбы. И Омар их услышал. Обернулся на секунду, что-то сообразил и сорвался бегом, отталкивая встреченную девушку, подальше от этого места. И Павел первым и единственным успел среагировать, рванув за Омаром ещё прежде, чем в голове успели пронестись все ругательства. Омар кинулся через дорогу, заворачивая в тесный проулок дальше по улице, в котором по чистой случайности уже не было никого из агентов. Двигался преступник резво, подгоняемый страхом, к тому же он, вероятно, знал, куда направляется. Павел же с самого начала стоял от него метрах в тридцати и теперь пытался сократить это расстояние, заворачивая за углы. В переулке Омар сбил несколько мусорных контейнеров, которые Павлу пришлось обогнуть, а за переулком Омар выбежал на людный двор, ввинчиваясь в толпу и проявляя чудеса ловкости. И он бы скрылся, если бы за ним не бежал Павел, который по жизни не сильно задумывался над составлением сложных планов. Оглядевшись и поняв, что бежит Омар к единственному выходу со двора, Павел рванулся мимо толпы, подрезая. Подстрелить гада не вышло бы, во дворе было слишком много народу, так что оставалось только бежать, и, к счастью, Павел бегать умел. Он и так двигался быстро, а без необходимости протискиваться через толпу значительно сократил расстояние, но Омар уже почти выбегал из двора, а там виднелась оживлённая проезжая часть... Не задумываясь над тем, что делает, Павел выдрал из-за пояса орущую благим матом на двух языках рацию и, размахнувшись, метнул. Рация тюкнула Омара по темечку, и тот полетел носом вперёд, спотыкаясь, пытаясь не упасть. Этих нескольких секунд Павлу хватило, чтобы в последнем рывке нагнать ракообразное и, размахнувшись, хорошо приложить носом о собственную коленку под радостный хруст костей. Омар кулем свалился, и Павел без особых экивоков приложил его ещё раз носом об землю и завёл руки за спину, жёстко выворачивая суставы и зацепляя наручниками запястья. Рация валялась где-то рядом и верещала, требуя сообщить, где объект и что происходит. Объект валялся в пыли и пускал носом кровавые пузыри, пока Павел сидел на нём верхом, пытаясь отдышаться. Со всего двора на эту картину смотрели перепуганные невинные граждане Турции. Павел очаровательно улыбнулся зрителям и задавил в себе желание помахать ручкой. Хватит с них потрясений.

***

Дальше были обалдевшие глаза местных полицаев, выслушивавших подробности поимки Омара, великодушное прощение игнорирования субординации и оставления определённого ему места, горячая благодарность за проявленную бдительность в деле поимки особо опасного преступника и прочее бла-бла. В конце концов, после взаимных отчётов, обе стороны расстались. Омара России выдать пока отказались, так что летел на Родину Павел один. И уже из Шереметьево его под белы рученьки препроводили в Отдел на очередную порцию отчётов. Рассказ о летающей рации уже, разумеется, успел прочно обосноваться в Отделе, так что кроме поздравлений Павла встречали шуточки разной степени остроумности, довольный Иванов, какие-то благодарственные бумажки и куча бумажек на подпись. Но всё перекрывало отзванивающее в голове прекрасное слово «кончено». Наконец-то закончилась эта вакханалия, наконец-то всё решено, наконец-то моральные уроды и ракообразные получат своё. Когда закончилась и вакханалия с бумагами, выяснилось, что Катерины в Отделе нет, она уехала с документами в университет. Чтобы не терять время и пережить отсутствие зазнобушки, Павел с размаху шлёпнулся на диван в кабинете Михаила Юрьевича и там замер, закинув руки за голову, а ноги - на подлокотник. Иванов рассматривал Павла с отеческой снисходительностью, собственно, он ещё и не такое видал в исполнении Рудного. — Дам тебе отпуск, какой надо, заслужил, — пообещал Михаил Юрьевич. — Ты только определись, когда и насколько. — Мне надо в Израиль. — Я в курсе. Всё сделаем, только с Катенькой сначала надо будет обсудить. Павел покрутил эту мысль так и эдак. Обсуждать что-либо с кем-либо кроме, собственно, Михаила Юрьевича, который был ему единственным близким человеком последние лет пятнадцать или сколько там, Павел не привык. Как не привык к тому, что что-то в его жизни теперь касается не только его самого. Вопрос пришёл спонтанно, но обсуждение назревало давно. — Как поженились мои родители? — Рудный повернул голову, глядя в лицо Иванову. — Не так, как женился мой отец? Как женился человек, который тоже работал в Отделе, подвергал себя постоянному риску, срывался по делу в любой момент и так далее? Павел вообще не слишком много знал о жизни родителей до него самого - принимал как данность, что какая-то такая жизнь вообще была, но подробностей не знал, рассказать особенно было некому. — О как. Михаил Юрьевич усмехнулся и откинулся на спинку стула, всем видом показывая, что готовится к обстоятельному разговору. Павел невежливо закатил глаза, как маленькое дитятко. — Можно только без комментариев? — протянул он. — Просто расскажи. — Обычно женился, как все, — пожал плечами Иванов. — Маму твою встретил, влюбился, решил, что жить без неё ему не нравится, вот и женился. — Ты знаешь, что я не об этом. Я про ответственность, сосредоточенность на деле и всё такое. Михаил Юрьевич всматривался в Павла пару минут, потом как-то особенно тяжело вздохнул и улыбнулся мягкой, чуть грустной улыбкой. — Ответственность и всё такое, Паш, я тебе привил. И сильно сомневаюсь, что что-то когда-то тебе помешает заниматься работой. А ты спрашиваешь о другом. Павел изобразил скептицизм, хотя Иванов был прав. Рудного он знал вдоль, и поперёк, и по диагонали. — Это о чём же другом? — О том, что изменится. А изменится, Паша, только то, что у тебя кроме работы в жизни появится что-то ещё, что сделает тебя счастливым. Теперь скепсис на лице у Паши приобрёл совсем уж гротескный вид. Что он, пятнадцатилетняя девочка, мечтающая о принце, что ли? Жить счастливо, умереть в один день и в промежутке иногда работать по настроению - прям розовая мечта, да. Иванов, впрочем, только головой покачал, игнорируя пантомиму. — Мы оба знаем, что ты уже всё решил, — вздохнул Михаил Юрьевич. — Могу тебе только подтвердить, что решение всячески одобряю и поддерживаю. — Какое такое решение? — пробормотал Рудный, отворачиваясь и гипнотизируя потолок. — Нет никакого решения. — Рудный, твоё желание всегда рано или поздно становится решением, так что кончай ломать комедию, — подбавил грозных ноток Иванов. — Придуриваться будешь с Костиком или Серёжей, если они купятся, а я тебя знаю. Воцарилось молчание. Павлу очень хотелось поломать комедию и попытаться сомневаться, метаться и волноваться, но не выходило. Михаил Юрьевич был прав, он уже всё про себя решил, вопрос был скорее в методах осуществления. — И что мне делать? Павел снова повернулся к Иванову, и тот улыбнулся ещё шире. — Что-что, Катеньку уговаривать. И в Израиль ехать, крёстной зубы заговаривать и улыбаться, — Иванов окинул Павла взглядом, словно оценивал, и притворно вздохнул. — Не знал бы я тебя, ни за что бы к Катеньке такого прохвоста не подпустил. Павел расплылся в улыбке кота, нажравшегося сметаны. Звучало, как комплимент, не смотря на то, какие именно слова были сказаны. Иванов Павла любил. Ну, и Павел Иванова, конечно, тоже. И Катеньку. — Ты не знаешь, долго Катерина будет в университете? Я успею доехать и изобразить сюрприз? — Ленточкой обвяжешься? — с сомнением поинтересовался Иванов. — Тоже вариант, но я думал о чём-то более классическом, вроде цветов и конфет, — хмыкнул Павел. — Но про ленточку подумаю. Иванов взглянул на часы. — Если поторопишься, то должен успеть. — А ты меня отпускаешь? — Если не поторопишься, сам дам тебе пинка, — проникновенно пообещал Иванов. — Давай-давай, иди, приводи свой план в действие, нечего на диванчике прохлаждаться. И Павел воспринял это как руководство к действию. Стоило поторопиться, чтобы всё успеть.