***
Нынешнее общество всё же узнало формулу чудесной панацеи, за которой гонялись миллиарды людей в прошлом, возжелавшие обманчивой возможности жить вечно. Прививку делали всем уцелевшим после Третьей Мировой Войны и это не обсуждалось, дабы устранить возможность дальнейшей смертности от облучения. Он прекрасно помнит это время, когда ещё мальчишкой прижимался к маминой юбке, в страхе смотря на огромное облако в небе, наваливающееся своей махиной на вымощенную плиткой площадь его города. Он помнит как чистые черты лица матери перекосились от ужаса и страха, как младшая сестрёнка Алина, держащая его за руку и прижимающая мягкого плюшевого медвежонка к груди, начала рыдать, не понимая происходящего. Он помнит те страшные дни в бункере, куда его с сестрой спрятала мама, а сама, слёзно попрощавшись, пропала за железной дверью. Сначала он ждал. Неделя. Вторая. Третья. На четвёртую страх закрался в его сердце, но он продолжал каждый вечер приходить к выходу из бункера, всё ещё надеясь. Но вот уже минул четвёртый месяц и он, наконец, понял, что мама уже никогда не вернётся. Детское сердце разбилось вдребезги. Алина же, даже по прошествии года, всегда спрашивала о маме, плача и моля о встрече с ней, Темнослав не мог сказать правду, поэтому, до скрежета стискивая зубы и кусая потрескавшиеся губы в кровь, врал, смотря в светлые глаза сестрёнки, после чего, чуть успокоенная, девочка засыпала на его коленях, доверчиво сжимая его руку. Так продолжалось в течение десяти лет... И вот, выйдя из бункера, они, с теперь взрослой Алиной, нашли истлевший женский скелет, прижимающий тонкую кисть к железной стене. Это была их мать, ценой жизни спасшая своих маленьких ангелочков, когда узнала, что место в убежище есть лишь для одного человека или двух детей. Но до последнего вздоха, она сидела у этих дверей, даже не зная, что по ту же сторону от неё сидит её сын, так же прижимая маленькую ладошку к холодному металлу. Выжили немногие. Но выживших было вполне достаточно, чтобы вновь отстроить некоторые города, образуя новую страну, где власть сосредоточилась у каждого в своём сердце. И если у кого-то оно было чисто как родниковая вода, то у другого - прогнило насквозь. Ограничителем твоих возможностей могла служить лишь твоя же совесть и то, сколько ты себе позволяешь. В итоге, люди начали вырезать друг друга, даже ради одной-единственной, уцелевшей после взрыва, банки консерв. Года голода и страха научили Алину и её брата бесценному уроку выживания: воткни нож в спину первым, пока его не воткнули в спину тебе. Людей опять оставалось всё меньше и меньше. Смерть распростёрла свои костлявые объятья над каждым выжившим из расы людей. Радиация достигла каждого, пусть она и была уже более слабой, по сравнению с той, когда были сброшены первые бомбы. Темнослав уже и не помнит как люди пришли к согласию, но суть идеи их была предельно проста: виноваты в их бедах лишь две нации, и их надо истребить. Вторая волна насилия, проходящая под лозунгом: "Смерть убийцам!" - вновь окропила выгоревшую под действиями ядов землю новой кровью. Многие бежали, но, говорят, что большинство погибло от голода и рака, вызванного всё тем же излучением, невидимым врагом, владения которого раскинулись по всем материкам Земли. Группы гонимых людей, что имели неосторожность когда-то сказать о своих русских и американских корнях, стали предметом облавы. Их забивали палками, дробили черепа камнями, загоняли в старое, порушенное здание, а затем подрывали его. Однажды, в один из таких "годов правосудия", по пустынной улице брели истощавшие и уставшие брат с сестрой. Они смогли выжить после первой волны убийств, но порой пропитание было добывать крайне сложно, а эта неделя, как назло, выдалась крайне скупой на еду. В надежде найти хоть что-то, они завернули в этот тёмный, узкий переулок. Если бы юноша тогда знал, чем обернётся их решение... Именно на этой улице Темнослав навсегда и попрощался с Алиной, с его маленьким светлым солнышком, так похожем на их маму. Был холодный ноябрьский вечер, в который, по злому року судьбы, случилось начаться новой облаве. На холодном асфальте лежал светловолосый мальчишка, с большими голубыми глазами. Костяшки его пальцев были избиты в кровь, тонкая бардовая струйка стекала по лицу, а не повреждённая рука, дрожа, сжимала маленький золотой крестик. Сверху над ним возвышалось пять огромных, враждебно настроенных фигур. Видно они уже наигрались с жертвой, потому что неожиданно один из них вытащил из-за пояса старый пистолет, наставляя дуло на молящего о пощаде мальчонку. Что произошло дальше, юноша всегда вспоминал как-то размыто, но он знал точно, что для него эти минуты стали ещё одним кошмаром наяву. Щелчок - пистолет снят с предохранителя. Внезапный громкий крик сестры, кидающейся в толпу. Испуганные, безумные глаза брата, когда Алина во всеуслышание говорит, что она и есть та самая ненавистная русская, и требует, чтобы её отвели к их начальнику. Но она не хотела понимать, что собравшиеся здесь люди никогда не будут слушать свою жертву, они пришли чтобы очистить эту местность от "убийц и гнусных отродий". Свирепый, дикий клич толпы, жаждущей крови и расправы, и два громких, оглушительных выстрела. Совсем рядом раздаётся преисполненный боли и отчаянья, истошный крик, пока Темнослав сам не понимает, что он принадлежит ему. Пять убийц смотрят на парня холодными, безразличными глазами, наблюдая как юноша, спотыкаясь, падая и раздирая ладони в кровь, бежит к своему солнышку, чьи остекленевшие глаза смотрят на мигающий свет уличного фонаря, а худая, тонкая рука сжимает пока ещё тёплую ладонь белокурого парнишки. Слёзы непрекращающимся потоком льются по бледным щекам парня, после чего тёплыми каплями падают на лицо Алины. Алое, словно цветок мака, пятно крови распускается на светлой кофте девушки. Дрожа всем телом, парень трепетно прижимает к себе мёртвую, неподвижную фигурку сестры, зовя её надтреснутым, сорвавшимся от крика голосом и моля открыть глаза. Казалось, что про него совсем забыли, но не тут-то было... Внезапно грубый, низкий голос раздался над его поникшей, опущенной вниз головой, заставляя голубые, чуть покрасневшие от слёз, безумные глаза встретится с мутными карими глазами одного из тех самых "охотников". -Парень, хочешь совет? Навсегда забудь, что ты русский. Иначе, закончишь как она, - брезгливо и без тени сочувствия произнёс мужчина. Сказав это, словно плюнув в лицо и душу Темнослава, "охотник", вместе со своими дружками, исчез, оставив три фигуры под холодным светом мигающего фонаря. Так он остался один. Сломанный, потерявший родных и смысл существования юноша с ледяными, как сами льды Арктики, безумными глазами. С того момента прошло два дня, но Темнослав всё так же сидел на холодном, потрескавшемся от времени асфальте, под тем самым фонарём, прижимая сестрёнку к себе и мерно раскачиваясь, мурлыкал себе под нос старую, хорошо знакомую ему песню. Как умрет богач над своей казной, По ночам все плачь да звериный вой, Злато-серебро не забрать с собой, Стережет добро словно пес цепной, Как не кончив песни, поэт умрет, Соловьиным стоном зальется ночь, Горек дар его - словно дикий мед, И сказать нельзя, и молчать не в мочь... Ночи становились холоднее, а во рту у юноши уже давно не было ни крошки, живот то и дело сводило голодной судорогой, но Темнослав лишь слегка морщил идеальный лоб и хмурил брови, стойко снося эту боль. Но тень, стоящая за спиной парня, ясно давала понять, что ему осталось недолго терпеть. Он ощущал, что скоро и за ним придёт Смерть, укутанная в тёмную, потрёпанную вуаль, прикрывающую её костлявые, тонкие руки с железной и беспощадной хваткой, которым было свойственно смыкаться на тонких шеях беззащитных пред её ликом смертных. Если я умру - на твоих руках, Ты меня оплакивать не спеши, Как могу уйти, возвратиться в прах, Не насытив глаз, не смерив души Не при звездах приду, да не при луне, В темный волчий час на твое крыльцо, Выйди, выйди, сердце мое, ко мне, Дай мне вновь увидеть твое лицо... Иногда, парень терял сознание, но никогда не разжимал объятий, держась за плечи давно мёртвой сестры как за спасительную соломинку. На третий день ему должен был прийти конец. Темнослав давно смирился с этим и даже ожидал скорейшей кончины, желая скорой встречи с мамой и Алиной. Голубые глаза смотрели в пустоту, а сам он, качаясь взад-вперёд, напевал тихо ту самую песню, расплываясь в сумасшедшей полуулыбке. Цветные круги плясали перед глазами, сознание то и дело давало сбои, сегодня он должен был умереть... Внезапно, мысли оборвались, а всё вокруг окутала ядовитая мгла, где не было места свету и теплу, везде царила всепоглощающая пустота и холод. И милее утро, светлее дня, Выйдешь ты, мой друг, привечать меня, Спроводить меня на далекий путь, Серебром в висок, да осиной в грудь...***
Юноша неслышно подошёл к распахнутому настежь окну, любуясь сверкающей вдалеке молнией, что мелькала на фоне местами порушенных многоэтажек, и, ощущая холодные, освежающие капли дождя своей кожей, вдыхал полной грудью свежий, пропахший дождём воздух. Внезапно раздался тихий стук в дверь. - Да-да, входите, - не поворачиваясь ответил темноволосый, доставая из чёрного бархатного халата пачку элитных сигарет, и, поджигая одну из них, сделал долгую, глубокую затяжку. - Господин Грей, вам не спится? - В комнату смущённо, переминаясь с ноги на ногу, вошла молодая девушка, с огненно-рыжей шевелюрой, одетая в чёрно-белый костюм горничной, но, увидев белые промокшие листы на ковре, она обеспокоенно посмотрела на хозяина. - Ах, господин Грей, ваша книга! Быстрыми и ловкими движениями она принялась подбирать странички труда её хозяина. - Не трогай их, это всего лишь листы, - отозвался парень, вновь делая очередную затяжку, устало прикрыв веки. - Но, господин Грей... - Это всего лишь бумага, Жанетт, - едко ухмыльнувшись, прервал девушку юноша, боковым зрением замечая замешательство на усыпанном веснушками лице служанки. Девушка смиренно опустила руки, потупив взгляд зелёных глаз в пол. Темноволосый выпустил серый дым изо рта и, потушив сигарету в кованой старой железной пепельнице, повернулся к ней лицом. Чёрная птица спикировала на плечо хозяина дома. - Жанетт, скажи, когда в последний раз ты танцевала вальс? - хитро сощурившись, произнёс обладатель голубых глаз. -Но, господин Грей, этот танец ведь запрещён. - Ах, а я и совсем забыл, что тебя ещё не было в то время, когда он был известен почти каждому, как и балет, танго, фламенко, - грустно улыбнулся молодой господин, гладя правой рукой чёрную птицу. - Тогда просто доверься мне, хорошо? - В холодных глазах плясали озорные чертята, словно он что-то задумал, это с головой выдавало юношу. Жанетт начинала заметно нервничать, она никогда не видела в таком состоянии своего господина. Вот он медленно, с грацией хищника подходит к, казавшейся миниатюрной по сравнению с ним, девушке, по-хозяйски кладёт свою холодную руку на тонкую талию горничной и, притягивая её к себе ближе, вовлекает в неведомый ранее для зеленоглазой запретный танец. По телу почему-то разливается приятная лёгкость, а на лице Жанетт появился едва заметный румянец, в то время как лицо Темнослава было умиротворённо спокойно. Молодой господин умело вёл горничную, направляя её движения в нужное русло, заставляя блаженно прикрывать веки, полностью отдаваясь танцу и своему партнёру. Раз-два-три, раз-два-три! Маятник часов качается в такт паре, а серебряный свет из открытого окна освещает вальсирующих. От Темнослава пахнет сигаретным дымом и горьким шоколадом и этот запах дурманит разум девушки. Жанетт не знала как относится к своему хозяину, он манил, но и в то же время пугал юную особу. Красивый, даже идеальный профиль, тёмно-шоколадные локоны, бледная, будто сделанная из воска кожа и холодные голубые глаза в обрамлении длинных густых ресниц, такие же холодные и отстранённые, как глаза полярного волка, хоть она никогда и не видела его в живую - всё в нём было чертовски притягательно, но в движениях, то и дело, чувствовалось напряжение, некая готовность в любой момент нанести смертельный удар. Внезапно, над ухом у неё раздалось спокойное, тихое пение: Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене, И я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине. Мне хочется плакать от боли или забыться во сне. Где твои крылья, которые так нравились мне? Где твои крылья, которые нравились мне? Где твои крылья, которые нравились мне? Невольно, но Жанетт ощущает, что из-за его голоса по её коже проходятся мурашки от удовольствия, а холодная рука на её талии делает этот момент наиболее интимным, от чего девушке становится неловко, но и в то же время сладостно. Когда-то у нас было время - теперь у нас есть дела, Доказывать, что сильный жрет слабых, Доказывать, что сажа бела. Мы все потеряли что-то на этой безумной войне, Кстати, где твои крылья, которые нравились мне, Где твои крылья, которые нравились мне? Где твои крылья, которые нравились мне? Голос юноши был везде, он держал во власти всё это пространство, бархатным, дурманящим туманом окутывая Жанетт. Улыбка тронула его спокойное лицо, и он медленно начал опускать руку к её пояснице, нащупывая тонкими длинными пальцами позвонки на ровной спине и заставляя дыханье девушки сбиться. Предательский румянец заалел на щеках служанки, что ещё больше позабавило её хозяина. Её пугала эта близость. В зелёных глазах мелькнул едва заметный страх, но это лишь рассмешило юношу, чья ладонь опять поднялась вверх, пальцами очерчивая витиеватые узоры и, как бы невзначай теребя ленты, завязанные на тугие банты, на коих держался белоснежный передник. Жанетт испуганно посмотрела в глаза хозяина, как раз тогда, когда он медленно приблизил своё лицо к ней, отчего запах горького шоколада полностью захлестнул сознание горничной. Голубые глаза лукаво поблёскивали из-под полуприкрытых век, а на губах расцвела едкая усмешка. Лёгкое движение пальцев и передник летит к его ногам, а девушка стыдливо пытается оттолкнуть от себя господина, прекрасно понимая к чему это всё может привести. Но танец ещё не окончен. Не сбиваясь с темпа, юноша медленно уводит девушку к близ находящейся стене, после чего, резко прижав её к ней, припадает к плотно сжатым губам. Слабые попытки оттолкнуть господина, лишь смешат его, а упрямость сильнее заводит. Наконец, сдавшись под напором хозяина, она обессиленно опускает руки и невольно приоткрывает губы, после чего сквозь них проникает острый язык парня, исследуя идеальный ряд белых зубов, нёбо и сплетаясь с язычком девушки. Когда же он разорвал поцелуй, чтобы приступить к дальнейшим действиям, то сквозь застилающую пелену желания увидел как по лицу Жанетт стекают прозрачные слёзы. - Н-не надо, - хриплым, словно надломившимся голосом произнесла девушка, отчего Темнослав испуганно отшатнулся, вмиг поменявшись в лице. - Н-не надо, братик... Ужас застыл в голубых глазах, а в горле, словно ком застрял. Схватившись обеими руками за голову, юноша отшатнулся от не менее напуганной девушки. - Уходи... - тихо и с каким-то отчаяньем в голосе произнёс Темнослав. - Господин... - Исчезни!!! - сорвался на крик бледный, как лист бумаги, парень. В глазах его проглядывались искорки безумия и животного, первозданного страха, заставляющего сердце девушки опасливо затрепетать. Жанетт испуганно вжалась в стену... - Сгинь! - не своим голосом прорычал Темнослав, с силой ударив кулаком близ стоящую стену, отчего висящая в стеклянной рамке картина упала на пол, рассыпаясь на маленькие острые осколки. Горничная начала осторожно и быстро отступать, а, достигнув двери, быстро закрыла её за собой. После чего, звонко стуча каблучками, спешно спустилась по лестнице, закрывая ото всех своё лицо, по которому непрекращающимся потоком бежали слёзы.***
- Н-не надо, братик! Отпусти его! - срываясь на хрип, кричала Алина, с ужасом смотря, как он нависает над истекающим кровью взрослым мужчиной, готовый нанести последний удар. - Молчи! Как ты не понимаешь, что он только что хотел убить тебя! Тебя это не волнует?! - зло щуря глаза, прорычал он, закрывая её своей щуплой фигуркой и ещё крепче сжимая в руке рукоять ножа. - Н-но так неправильно! - Неправильно то, что они охотятся на нас. Так почему бы нам не охотиться на них? - холодно осадил свою сестру парень, уже занося лезвие для удара. Но, вопреки его словам, девушка прижалась к нему всем своим дрожащим телом, тем самым сдерживая его руки своими тонкими запястьями. Голубые глаза широко распахнулись, ощущая сквозь истёртую, старую и грязную футболку горячие слёзы сестры. Нож со звоном выпал из дрогнувшей руки. Наконец, развернувшись спиной к своей жертве, Темнослав, уже более-менее совладав с собой, бросил напоследок: - Если ещё раз наши пути пересекутся, можешь не мечтать о пощаде. После чего, юноша медленно отправился прочь, заставляя свою сестру опомниться и броситься ему вслед.***
Темнослав невидящими глазами всматривался в свою руку, по которой алой струйкой стекала его кровь. Но, всего секунда, и глубокая рана от зацепившего его осколка на глазах начинает затягиваться. И вот, уже об этом порезе напоминает лишь кровь на ладони, которую юноша вытирает лежащим рядом с ним листком его бывшей книги. Минуту в его разуме сумбурным и бешеным потоком проносятся дикие, ужасные мысли, от которых зрачки Темнослава сужаются от страха и понимания своего сумасшествия. Дрожа всем телом от ярости и бессилия, молодой господин в остервенении хватает один из раскиданных по полу осколков и с особой жестокостью начинает им полосовать себе руки. Тёплые брызги окропляют всё вокруг: ковер на полу, стены, лицо и одежду парня. Острая, резкая боль поражает сознание, но он, лишь сильнее стискивая зубы, вновь и вновь наносит порезы. Кровь липнет и мерзко чавкает между пальцами, но это мало волнует Темнослава. Наконец, когда вокруг него уже натекла целая лужа багровой жидкости, он, почти теряя сознание валится в неё, смотря пустыми голубыми глазами в белоснежный потолок. Казалось бы, что должен придти конец и его песенка спета, но свежие раны вновь молниеносно затягиваются, а утраченные силы возвращаются. Темнослав заходится в безумном горьком смехе - жизнь для него теперь самое ужасное и мучительное проклятье. Он уже сам не знает зовут ли его Дорианом или же Темнославом. Ведь Темнослав умер на том операционном столе, когда на нём испытывали первую версию той проклятой панацеи, что сделала его абсолютно неуязвимым, а позже выбросили опять на улицу, сочтя мёртвым. Юноша вновь кривит губы в жуткой усмешке. "Неуязвимый... Хоть героем становись, ей Богу" - Ему смешно, но в то же время так страшно. Страшно быть вечно одиноким, вечно молодым, не зная спасения от этого проклятья. И вновь слышны раскаты грома, вот только Темнослав давно не слышит их. Где, твои крылья, которые нравились мне?