Принцесса и нищенка

У Эретрии порванные на острой коленке джинсы, затасканные, истоптанные кеды и кожаная клепаная куртка в любую погоду; пара ярких прядей в заплетенных волосах – в знак протеста, облупленный черный лак на коротких ногтях, и наплевательское отношение абсолютно ко всему. Она из тех, кто всегда получает желаемое, – неважно какой ценой, – не приемлет никаких правил и ведет себя вызывающе не потому, что хочет выделиться из серой толпы, а потому, что действительно выделяется. Эмберли – золотая девочка на тонких шпильках, с прекрасной репутацией, наманикюренными ноготками и учебником-самоучителем по иностранному языку в сумке Биркин. Она – единственная наследница сети ювелирных магазинов Элесседил, владелица очаровательного мопса по имени Чаки и верной свиты в лице ходящего по ее пятам Вила Омсворда – мальчика-умницы из параллельного класса. И, в общем-то, единственная вещь, которая хоть как-то может их связать – это отсутствие у обеих родителей, но тут опять же, с какой стороны на это посмотреть. Эмберли, например, выросла в огромном особняке под присмотром кучи нянь, чуткой заботой двух дядь (которые больше братья) и имеющего широкую власть дедушки. Эретрия же пятнадцать лет провела в детском доме, принадлежащая сама себе, и последние несколько лет – на улице. Впрочем, она не из тех, кто станет жаловаться на свою жизнь. Эретрия ловко вскакивает с пыльной лавочки, стоящей в тени старого дерева, и направляется прямиком к идущей ей на встречу и звонко болтающей по телефону Эмберли. Она несильно толкает девушку в плечо – ровно настолько, чтобы успеть воспользоваться секундным замешательством и ловко стащить цепкими пальцами с тонкого запястья дорогой браслет ручной работы. Эретрия правда не думает, что Эмберли станет сильно за ним страдать, и поэтому совсем не ожидает, когда та на следующий день неожиданно выдергивает ее из толпы в школьном коридоре и сильной хваткой тащит в ближайшую подсобку. – Ты забрала кое-что мое, – предъявляет Эмберли, когда Эретрия опирается на полку с коробками мела, складывает руки на груди и, вопросительно выгибая бровь, кривит пухлые губы в ухмылке. – Да? – в подсобке затхлый воздух и невероятно тесно. Она поддается чуть вперед и практически натыкается носом на щеку Эмберли. – И что же, твое сердце? – Эретрия вызывающе проводит пальцами по бедру девушки, от чего та издает удивленный писк, но, тем не менее, ничего не говорит. – Хочешь поцелую тебя взамен? Знаешь, я не то, чтобы против… – Не заговаривай мне зубы, воровка, – Эмберли осторожно отодвигается ближе к дверям, с неподдельным интересом в медово-карих глазах разглядывая девушку напротив. – Ты украла мой браслет, я хочу его назад. Верни. – А, ты об этом, – весело тянет Эретрия, словно обвинения совсем ничего не значат, – не думала, что безделушка тебе так дорога. Прости, принцесса, не могу, – она отмахивается, хмурит тонкие брови, словно ей и вправду жаль, а затем откровенно улыбается, будто насмехается, и чуть прищуривается, дерзко отвечая на вызывающий взгляд Эмберли. – Почему это, воровской кодекс не позволяет? – Эмберли плюется ядом и смотрит с отвращением, словно на отброса человечества, и Эретрия неожиданно и вправду чувствует себя ущербной. Она кривится, и почему-то выдает в ответ правду – ту, что никогда никому прежде не говорила и не собиралась говорить, тем более богатенькой выскочке, вроде этой Элесседил. – Нет, потому, что заплатила им за еду и неделю ночевки в старом, грязном лофте. Знаешь, это то, с чем сталкиваются люди, у которых нет многомилионного наследства и влиятельных дедушек. Удивлению Эмберли, кажется, нет предела. Она несколько раз открывает и закрывает рот, не зная, что сказать, а затем опускает растерянный взгляд в пол. И это то, почему Эретрия никогда никому об этом не говорит. Она ненавидит, как люди, смотревшие прежде на нее с презрением, начинают сочувствовать ей и говорить, как им жаль. Она ненавидит чувствовать себя еще хуже, чем обычно. – Я не.. я не знала, прости. – Мне не нужна твоя жалость, принцесса, – Эретрия уже собирается оттолкнуть Эмберли и убраться из этой душной подсобки к чертовой матери, но та снова хватает ее за руку и, развернув к себе, быстро целует ее сухие, обветренные губы. – Ты сказала, что можешь поцеловать меня, если я захочу. Я захотела. Эретрия в ответ лишь криво улыбается и наконец-то уходит, не сказав на прощание ни слова. Спустя ровно неделю (на протяжении которой они делают вид, что как и прежде не обращают друг на друга никакого внимания, воровато поглядывая из-под ресниц, каждый раз, когда никто не видит) Эмберли вдруг молча садится за парту рядом с Эретрией. Она весь урок, наигранно не замечая, играется с очередным толстым, золотым браслетом на ее руке, инкрустированным бордовыми драгоценными камнями, то снимая, то снова надевая его, а после, так и не сказав ни слова, быстро собирает свои учебники и уходит, словно случайно оставляя на парте украшение. Эретрия несколько секунд удивленно рассматривает браслет, и когда до нее доходит, что только что сделала Эмберли, хватает его и вылетает из класса вслед за девушкой. Она припирает ее к металлическому шкафчику, наверняка больно приложив об него затылком, и практически в губы рычит: – Мне не нужны твои подачки, принцесса, – Эретрия зло кидает в нее браслетом. Ее черные глаза пестрят разочарованием умело замаскированным под злобу, а на шее играют желваки, но Эмберли почему-то видит ее насквозь. – Это подарок, – спокойно поясняет она и улыбается, поддаваясь ближе, впечатывается грудью в грудь Эретрии, щекоча теплым дыханием ее щеку. – Хочу, чтобы он был у тебя. – Думаешь, я не понимаю, для чего ты это делаешь? Не надо меня жалеть, Эмберли. – Я не собираюсь тебя жалеть, Эретрия, ты сама способна о себе позаботиться, – кажется, это первый раз, когда они называют друг друга по имени. – Просто хочу быть рядом, – Эмберли невесомо касается длинными пальцами шеи девушки, проводит по щеке, и аккуратно заправляет за ее ухо выбившийся локон – смотрит с нежностью, и Эретрия позволяет себе поверить. – Позволь мне быть рядом. В этот раз Эретрия та, кто целует первой. Прямо там, среди шумной толпы в школьном коридоре. Обоим на это совершенно плевать: Эретрии потому, что бросать вызов обществу для нее цель жизни, а Эмберли потому, что она может себе это позволить. Впрочем, никому до этого нет никакого дела. – Возьми, – Эмберли протягивает Эретрии браслет, – пожалуйста, – Эретрия несколько секунд недоверчиво смотрит на девушку напротив, но все-таки принимает украшение. Позже она надевает его на руку, и улыбается своим мыслям, разглядывая сверкающие на солнце драгоценные камни. На следующий день Эмберли снова садится рядом с Эретрией, на этот раз приветственно кивая. Посреди урока ее взгляд случайно цепляется за поблескивающий на тонком запястье Эретрии из-под рукава кожаной куртки, подаренный ею браслет и не может сдержаться от умиленной улыбки. Она прочерчивает кончиками пальцев дорожку от локтя девушки до ладони, и берет ее за руку, позволяя их пальцам переплестись – красный, глянцевый лак неплохо сочетается с облупленным черным. Эретрия даже не разворачивается, лишь еле заметно усиливает хватку. После окончания урока она уходит первой, оставляя на парте рядом с Эмберли свою подвеску – дешевая побрякушка на грубой черной нитке. Она осознает, что это наивно и смешно, но это все, что Эретрия может предложить, – и она предлагает. Утром следующего дня Эмберли шагает по школьному двору, широко улыбаясь, и приветливо машет ей рукой. Эретрия едва вспоминает, как дышать, увидев на тонкой, изящной шее девушки, – контрастную на фоне тонкой золотой цепочки, – свою подвеску. Она неосознанно касается пальцами прохладного металла висящего на руке браслета, и широко улыбнувшись, увлекает подошедшую к ней Эмберли в мягкий поцелуй. Принцесса и нищенка – очень романтично, не находите?