Жанры и предупреждения с Королем-Солнцем

Гет. - Итак… с чего бы нам начать? – Людовик неторопливо скользил взглядом по коричневой странице. – Пожалуй… да, гет. Этот жанр нам по душе. Его величество пометил в ежедневнике выделенное на гет время и нажал кнопку «Вызов фаворитки». Признаться честно, за ежедневными государственными заботами король напрочь забыл, кого именно поставил на нее в последний раз. Он не пользовался ей уже давным-давно… целых полтора дня. И поэтому, откинувшись на спинку кресла, стал ждать не без некоторого интереса. Однако вошедшая дама определенно не была ни Монтеспан, ни Ментенон, ни даже Марией Манчини! Король с сомнением присмотрелся… - Мадам де Пейрак? А вы сильно изменились за лето. Увольте вашего портного, он вас уродует. На зеленоглазой и золотоволосой молодой особе с дерзко вздернутым носиком был надет сильно декольтированный лиф без рукавов и что-то, видимо, считающееся юбкой, не достигающее даже колен. От движения верхняя и нижняя части туалета чуть-чуть расходилась на талии, демонстрируя отсутствие корсета. И, самое ужасное – никаких чулок! Не то чтобы Людовику не нравилось видеть то, что он видел… ножки были очень даже ничего, хотя и худоваты, а бюст – и вовсе выше всяких похвал. Но всю эту «одежду» можно сорвать в одно движение, дабы немедленно предаться восторгам любви и взойти на вершину взаимного наслаждения… и что же делать оставшиеся час двадцать? - О нет, вы ошибаетесь, выше величество! – экзальтированно воскликнула недоодетая красавица. – Мое имя – Одетта-Жозефина-Пенелопа де Ле Руа-Мерлен, можно просто ОЖП, и я должна стать вашей фавориткой, причем самой любимой! - Должны? С чего бы это? – усмехнулся монарх. ОЖП впервые с момента своего появления несколько смутилась: - Ну… потому что авторка так написала. Пейринг Людовик XIV/ОЖП, рейтинг NC-17. - Даже так? - Людовик пожал плечами. – Ладно. Ложитесь. - Что?!!! – девица аж подскочила от возмущения. - Ваше величество! А как же любовь? Разве вы не должны за мной ухаживать? Вы не будете меня добиваться? И клясться в вечной любви? А как же комплименты… и цветы… целая комната алых роз? - Одетта-Жозефина-Пенелопа беспомощно зашмыгала носом, явно собираясь переместить глаза на мокрое место. – Автор мне обещала! По губам государя пробежала легкая тень улыбки. Пожалуй, эта особа его забавляла. А время в плотном королевском графике еще оставалось в запасе. - Что ж, пожалуй, я объясню вам, мадам. Король Франции – суверен и потому не должен ничего никому, кроме Бога. Король Франции не добивается своих подданных – если ему угодно, он приказывает. И ему повинуются. - Это тирания! - У нас абсолютная монархия, мадам. - Это тирания, варварство и сексизм! – ОЖП гневно потрясла маленьким кулачком. – Но возмущенный народ однажды разорвет оковы деспотии! Уже… - барышня призадумалась, похоже, вспоминания даты из учебника истории, – уже в конце следующего века, вот! И вообще, я не ваша подданная, я русская! И меня Таня зовут. Бунтарка круто развернулась на каблуках и с гордым видом процокала вон из комнаты. Король хмыкнул. Он позабавился… а ссориться с Московией из-за девицы определенно не стоило. К тому же такие тощие все равно были не в его вкусе. Он небрежно взмахнул рукой, проматывая к следующему жанру. Слэш (яой) - О, слэш? – в двери появилась оживленная мордашка королевского брата его высочества герцога Анжуйского и Орлеанского, сокращенно именуемого Месье. – Это про меня! – Филипп вихрем ворвался в кабинет, таща за руку миловидного юношу с чудесными белокурыми локонами. – У меня и пейринг с собой! Людовик вздохнул. Ну кто бы и сомневался. - О нет, - внезапно раздался голос из стены. Точнее – из парадного портрета Людовика XIII, висевшего над королевским рабочим столом. – Слэш-яой – это про меня. - Папа??? - Папа!!! – одновременно воскликнули Людовик и Филипп. - Да, - подтвердил Людовик Справедливый. И поманил к себе симпатичного темноволосого парня, демонстративно скромно державшегося в глубине картины. – Не так ли, Анри? - Если вам угодно, сир, - Анри де Сен-Мар появился на переднем плане. – Что ж, я совершил государственную измену, Вы меня казнили и затем сами умерли от горя – но теперь, когда мы оба мертвы, забудем прошлое, и да будет мир, любовь, слэш и яой! И абрикосовое варенье, - Сен-Мар игриво потерся щекою о королевское плечо. - Стоп-стоп-стоп, господа! Нет, нет и еще раз нет! – стремглав вбежавший Люлли неистово замахал смычком. Черные глаза итальянца горели огнем, белые кружева так и разлетались от каждого жеста, буйные кудри торчали во все стороны разом. – Это мой король, я его люблю, это наш фандом, и пейринговаться в нем будем мы с Луи и никто другой! - Хм… а нашим мнением никто не собирается поинтересоваться? – подал голос король. - Нет! – в один голос объявили два Бурбона. А три не-Бурбона энергично закивали, изо всех сил демонстрируя свою полную солидарность. - Братец, ты же ничего не понимаешь в слэше! – фыркнул Месье. - Корона делает человека королем, но даже корона не делает человека слэшером, - поддержал возлюбленного шевалье де Лоррен. - Сир, я могу просветить Вас, - живо предложил Люлли. – На практике. Философия. «До чего же трудно быть единственным натуралом в семье, - рассуждал Людовик XIV, расхаживая по кабинету взад и вперед и машинально делая на каждом повороте парочку фуэте. – Как и почему могло сложиться столь странное положение? И, быть может, Господь в Своей великой мудрости именно для того одарил меня великой склонностью к женскому полу, чтобы я осчастливил своей благосклонностью как можно большее число женщин, выполняя долг, от которого столь безответственно отлынивают все остальные мужчины моего рода?» Нецензурная лексика. - Vattone! Vecchio schifoso! Che cazzo vuoi? Sole mio! Brutte come lа merda de gatto! Ti amo! Bastardo! Ciucciami il cazzo! - Хммм… Батист, если память мне не изменяет, то я просил тебя научить меня итальянскому языку, а не итальянскому мату. - А нематерные слова я уже все перезабыл! Вы же сделали меня французом, сир. Повседневность. - Ну наконец-то эта банда утихомирилась… и можно заняться делом, - немолодой грузный мужчина с некрасивым, но чрезвычайно выразительным лицом и носом картошкой нахлобучил на голову белоснежный колпак и принялся готовить торт. - Господин Ватель! – в кухню сунул нос встревоженный поваренок. – Там у вас Месье декорацию свалил. Метрдотель принца Конде смачно и от души чертыхнулся. Все было как всегда. Инцест. - Черт побери, Луи, ты меня уже затрахал! – в подкрепление своих слов Месье энергично взмахнул дредами. Сегодня ленточки на них были навязаны ярко-желтые. – «Филипп, женись! Филипп, остепенись! Филипп, бюджет не резиновый! Филипп, принцу не пристало быть снизу!» - Гммм… мой дражайший брат, я могу сказать то же самое и о тебе, - Людовик с подобающей истинному государю сдержанностью отложил перо и строго посмотрел на младшего брата. – Ты затрахал меня своими выходками, своими мальчиками и своим раздолбайством. И ты прав, государственный бюджет не резиновый… а содомия, хочу напомнить тебе, незаконна. - Пффф! Ты король или кто? – Месье бесцеремонно уселся на край стола и принялся болтать ногами. – Декриминализируй ее – и дело с концом. - Это противоречит интересам государства. Тогда критики, которые в пух и прах разносят начинающих авторов за историческую недостоверность, лишатся половины работы… а король должен заботиться о занятости населения. Ах да… еще и декорации у Вателя свалил. Он, между прочим, с собой покончил из-за твоих шуточек. - И вовсе не из-за этого! – Филипп от возмущения аж подскочил и чуть было не сверзился со стола. – А из-за рыбы! Которая вовремя не пришла. А не пришла она потому, что на дорогах пробки! - Вот как? – король призадумался. – Мы видим, благосостояние наших подданных заметно возросло… раз на дорогах так много стало карет. Похоже, пора повышать налоги. - Ах да, твои налоги меня затрахали тоже! Хоть я их и не плачу. - Ну вот и отлично, - король решительно взялся за перо. – Таким образом, мы с тобой затрахали друг друга, и предупреждение «инцест» можно считать отработанным. Твинцест. - Как же я мог забыть… - Людовик с досадою отложил перо. – Еще же и «твинцест». А никакого брата-близнеца у меня нет… - Как это нет, когда есть! – младший брат короля развернулся прямо на столе и уселся, скрестив по-турецки ноги. – Он похож на тебя как две капли воды, и сидит в Бастилии в железной маске. Я тут говорил с господином Дюма, и он мне все рассказал! - С каких это пор господину Дюма известны наши государственные секреты… которых не знаю даже я? - А ты правда не знаешь? – Месье азартно потер руки. – Тогда я тебе сейчас расскажу! - Я вижу, любезный брат, ты слишком много болтаешь, - король нахмурился. – Смотри, понижу тебе форму допуска… - О-ёй, напугал! – нахально фыркнул Месье. - …и соответственно урежу надбавку. - Молчу, молчу! Я нем, как рыба. Как целый аквариум! Он пытливо взглянул на брата. - Ну так как, прислать его тебе? Тебе какого: который Ди Каприо или который Харатьян? Первый идет в комплекте с Депардье, второй с Боярским… - Того, который с Жаном Маре… - машинально откликнулся король. – Ладно, будем считать, что мой множественный брат-близнец уже затрахал меня заочно. Самим фактом своего множественного существования. Король вычеркнул отработанное предупреждение и пододвинул к себе счеты. В конце концов, в мире был финансовый кризис, и Франция, как передовое государство, не должна была отстать от других! Стёб и AU Жан-Батист Люлли, в стильных обтягивающих изумрудно-зеленых плавках, попробовал ногою воду и с огорчением убедился, что купаться сегодня холодновато. Плавок в середине XVII века еще не изобрели, поэтому всё происходящее являло собой совершеннейшее AU. - Жан-Батист! – позвал он. Из камышей высунулась разлохмаченная голова Мольера. Жан-Батист Мольер был артистом, комиком и истинным нестыдливым сыном своего нескромного века, но такого AU стеснялся даже он. И поэтому предпочитал сидеть в камышах. - Слушай, что я тебе скажу, дружище… - заговорил композитор. – Ты, как комедиограф, просто обязан написать обо всем этом стёб! Камыши зашуршали – Мольер пожал плечами: - Вообще-то, все происходящее с нами – это уже один сплошной стеб. Особенно вот это, - он все-таки вышел на свет божий и показал на себя. На драматурге были красные семейные труселя с Микки-Маусами. - А! Ну тогда ладно, - легко согласился композитор. И с разбегу плюхнулся в речку. Ничто и никогда не могло помешать ему купаться. Даже Мольер с его красными труселями. У них были давние, крепкие и стабильные ER – у Люлли и его любимой реки. Учебные заведения. - Филипп? – Король-Солнце оторвался от своих подсчетов и окликнул младшего брата, забавлявшегося в уголке метанием дартсов. На мишени был пришпилен двойной портрет улыбающихся мужчины и женщины, каждого – с толстой стопкою книг. Для несообразительных снизу было приписано: «Анна и Серж Голон». – Сколько у меня детей? - Девятнадцать. - Хмм… получается недокомплект – король задумчиво почесал в затылке кончиком пера. – А у тебя? - Шесть. - И когда только успел? – малость удивился Луи. – Так… еще плюс шесть… итого двадцать пять… отлично! Наполняемость в самый раз. Филипп, у меня родилась гениальная идея! - Да ну? И это единственная за сегодня? - Гляди: у меня куча детей… - с воодушевлением продолжал Людовик, не обращая внимания на насмешки неугомонного братца, - и всем им необходимо обеспечить соответствующее их положению образование и воспитание. Но воспитывать их по отдельности чересчур накладно и хлопотно… для каждой новой партии ребят нанимать новую воспитательницу, причем красивую… а потом еще на ней и жениться. Я, в конце концов, ловелас, а не турок! Так вот… слушай и оцени! Я открою для них школу королевских детей. - Брат, ты - гений! – Месье совершил восторженный пируэт и энергично тряхнул дредами. – Чур я буду там преподавать! - И какие же уроки ты собираешься вести? - Уроки отдыха и безделья. Людовик рассмеялся: - Это что еще за новый предмет? - Ну а как же! – на полном серьезе пояснил Месье. – Если есть учитель труда – то должен быть и учитель отдыха. - Ладно… будешь вести. Факультативно! – Луи улыбнулся и добавил в штатное расписание еще одну строчку. – Тем более что я тоже собираюсь там преподавать. - Искусство государственного управления? - Ну уж нет! Этим делом я и среди взрослых уже сыт по горло. Я буду преподавать танцы! А на государственное управление у меня уже есть кандидатура. Король сделал приглашающий жест рукой… Мистика … и из стены, кряхтя и ворча себе под нос, выбрался призрак в алой кардинальской мантии. - Добрый день, монсеньор! – солнечно улыбнулся король. – Надеюсь, что он добрый и на том свете. - Дздравствуйте, дздравствуйте, - Мазарини с интересом разглядывал своих повзрослевших воспитанников. – Как вы тут без меня подживаете? Луи, мой мальчик, я вижу, ты дзаматерел! Филипп, не удержавшись, прыснул: - Ваше преосвященство, откуда у вас такой дзабавный акцент? Кардинал воздел полупрозрачные руки в экспрессивном итальянском жесте: - Всё господин Дюма, дзабодай его ДЗидан! - И все-таки, монсеньор, - возвратил всех к делу король, - что вы ответите на мое предложение? - Государственное управление – нет, - Мазарини покачал призрачной головой. – Оно мне удже при джизни осточертело! Но я готов взять курс основ экономической теории, кредит и денеджное обращение, банковское дело и стратегический менеджмент. - Монсеньор, но куда вы набираете столько часов? – удивился Людовик. - Если столько работать, то когда жить? – поддержал его Месье. - А мне джить и не требуется. Кстати, какая у меня будет ставка? - Ставка? Так вы же уже умерли, зачем она вам? – изумился король. - И что с того? – не меньше изумился призрак кардинала. – Смерть смертью – а дзарплата дзарплатой! И да, вот еще что… поскольку на тот свет дзолота не дзаберешь, джалованье будете мне перечислять на карточку. Омегаверс. - Нет, нет и еще раз нет! – Люлли упрямо встряхнул кудрями. – Омега – последняя буква в алфавите! Я, между прочим, тоже чего-то да стою! К вашему сведению, сир, я – реформатор французской музыки и создатель национальной оперы, и без меня не было бы Бизе и Гуно! Ну уж нет! Омега… король, королева, - бормотал он вполголоса, считая на пальцах, - брат короля, фиг с ним, его зрительницы любят… - вот, сир! Меньше чем на дельту я не согласен. И вообще, прерывать музыкальную карьеру ради декретного отпуска – что я вам, Нетребко, что ли? - Было бы предложено, - король пожал плечами. Надо признать, не без некоторого облегчения. - Так это что - действительно было предложение? Музыкант вцепился обеими руками в свои кудряхи и застонал. Смерть персонажа - Итак, господа, я собрал вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие, - его величество обвел суровым взором кружок своих малость притихших приближенных. – Невозможно держать королевство без грозы. Королевство без грозы подобно коню без узды. Измена повсюду, измена свила гнездо в самом нашем дворце… и истинно говорю вам: измену мы будем карать беспощадно! «Ну вот, - вздохнул про себя Люлли. – Всего-то на минутку заглянул в соседний фандом – поболтать с Прокофьевым, а оттуда уже успело надуть вредных идей.» Все остальные молчали, молча офигевая. - Сир, мы ничего не понимаем, – наконец озвучил всеобщее мнение Месье. – Это не ваши мысли и не ваши слова! - Это так… - Людовик, в свою очередь, тяжело вздохнул. – Но дело в том, что у нас по графику предупреждение «смерть персонажа». Никто не хочет умереть за своего короля, а? Можно даже своей смертью. Господин Мольер, вы так подозрительно кашляете?.. - Ну уж нет, сир! – драматург, точно щит, выставил перед собой исчерканную рукопись. – У меня еще «Мнимый больной» не дописан! И писать я его буду долго… очень и очень долго! – он многозначительно посмотрел на композитора и показал ему кукиш. Внезапно в тишине раздался звонкий детский голосок: - Господа, у меня родилась гениальная идея! Маленький принц важно прошествовал между рядами придворных и остановился перед его величеством, глядя на него снизу вверх со своего невеликого детского росточка. - У нас ОЭТ ведет привидение, профессор Мазарини… ужас какой нудный, и уроки у него самые скучные в школе! - Это всегда так бывает, когда предмет ведет привидение, - вопреки этикету, но со знанием дела вставила Одетта-Жозефина-Пенелопа. - Давайте ему «смерть персонажа» и устроим! Он же как раз помер. - Устами младенца глаголет истина, - его величество с довольной улыбкой потрепал малыша по волосам. – Но, Луи, обращаю твое внимание, что про уважаемых людей следует говорить «скончался». Наследник набычился: - Я будущий король! И все будет в моей власти, даже французский язык. Как хочу, так и буду говорить, и так и будет правильно! - Хмм… пожалуй. Однако пока ты еще королем не стал. - Ну так надо ж заранее тренироваться! Флафф Маленький Луи сидел на коленях у Луи большого, с детской серьезностью распутывая пальчиками его длинные локоны. - Деда, а почему у нас в школе девочек нету? - Как это нет? – удивился Людовик XIV. – А твои сестры, кузины и тетушки? - Нууу… это не считается, - малыш, точно котенок, щекой потерся о прадедовское плечо в синей с золотом парче. – Я вот думаю, девочки обязательно нужны! - Зачем? – Людовик XIV с трудом сдерживал смех. - Потому что женщины украшают жизнь! – глубокомысленно изрек будущий Людовик XV. – Когда я вырасту и буду королем… деда, я знаешь что придумал? Я тоже открою школу. И там будут только девочки. Только-претолько, вот! И назову ее «Олений парк». - А кому же они тогда будут украшать жизнь, если мальчиков не будет? – полюбопытствовал Людовик-старший. - Мне! Я же буду король. - Весь в меня, – с растроганной гордостью заключил Король-Солнце. И нежно чмокнул правнука в макушку. BDSM - Вот это мне прислали сегодня по почте. Без обратного адреса, - Людовик XIV выложил на стол довольно большую плоскую коробку серого цвета, на которой была нарисована богато украшенная полумаска. - Сир, не открывайте ее! – придворный музыкант сегодня был – само воплощение бдительности. – А вдруг там сибирская язва? - Вздор! – когда Бурбону попадала под хвост шлея любопытства, даже его неусыпные заботы о государственной безопасности, вздохнув, дружно укладывались спать. - Латюд еще не родился… да и он, идиот, все равно насыпал пудры! Король решительно откинул крышку. Внутри, в серых бархатных гнездышках, уютно покоились две плетки разной толщины, наручники, моток ремней и еще полдюжины устрашающего вида и неопознаваемого назначения фиговин. - Однако… - король нахмурился и поднял на Люлли холодный и пронзительный взгляд. – Батист, это твои шутки? - Как можно, сир! – темпераментный итальянец даже взмахнул руками. – Как вы могли хотя бы на миг заподозрить, что мне придет в голову подобная вульгарность! Всем известно, что я подарки для короля упаковываю только в красную упаковку. - И тем не менее, что бы это могло означать? – король брезгливо подцепил ногтем вложенную внутрь карточку. На ней характерным почерком человека, который писать учился сразу на клавиатуре, было «аккуратно» «выведено»: «Мои вкусы слишком специфичны. Ты не поймешь». - Это БДСМ, сир, - Люлли неожиданно смутился. Опустил свои черные бархатные ресницы и даже зарделся, прямо как девушка. – Я должен вам кое-в чем признаться, сир… но боюсь, это вам не понравится… - В чем же? - Я иногда хожу в соседние фандомы! Луи от души расхохотался: - Да боже ты мой, зачем? - Чтобы узнать, что нового в мировой музыкальной культуре, Между прочим, оказывается, в нашей с вами Франции ставят классные мюзиклы! – с воодушевлением сообщил композитор. – Так вот, в некоторых… пожалуй, я бы даже сказал, что во многих, фандомах барышни-фикрайтерши с помощью таких вот приспособлений заставляют своих самых любимых персонажей причинять боль и унижение друг другу… точнее, один другому. - Зачем? – не понял Людовик. – Их пороли в детстве и им понравилось? - Напротив, сир. Их в детстве не пороли. Видите ли, в двадцать первом веке пороть детей признано непедагогичным… - И вот результат, - заключил король. И захлопнул крышку. – Отправьте это коменданту Бастилии. Пусть опробует новое оборудование на узниках. - Но, сир, в Бастилии сейчас нет узников. Ну, разве что кроме того, который в железной маске. - С какой это стати нет? – удивился король. - Потому что вы – наш король-солнышко, - с влюбленной улыбкой объяснил солнечный музыкант. – И у вас кавайные кудряшки. - Вздор, - отрезал основатель французского абсолютизма. – Подай-ка мне – там в шкафу на второй полке – штук пять бланков леттр де каше. Хотя нет… давай сюда всю пачку. Оборудование не должно простаивать! Занавесочная история Пока Людовик подписывал пустые бланки, Люлли прошелся по кабинету, разглядывая такую привычную и такую дорогую сердцу обстановку. Оборвал пару увядших листиков с букета розовых роз в позолоченной вазе, смахнул пыль со статуэтки Аполлона, подумал, что кушетка в углу протерлась просто до неприличия, надо бы ее перетянуть… интересно, Луи одобрит малиновый бархат? Или лучше синий? Сам он на его месте предпочел бы все-таки синий… За спиной что-то звучно громыхнуло, точно жестяное ведро. Люлли резко обернулся… - И ходют, и ходют… - почтенного возраста и не менее почтенных габаритов особа, небрежно повязанная косынкой из дорогущего индийского хлопка, макнула в ведро здоровенную швабру и принялась за мытье, громогласно бурча себе под нос, - то прынцы, то музыканты, то энти, прости господи, мушкетеры. Целый день взад-вперед только и шлындают, будто другого дела нету. И хоть бы кому стукнуло в голову ноги вытереть! Для кого, спрашивается, коврик постелен? Вот в чем в чем, а в умении держать лицо его величеству нельзя было отказать с малых лет. Поэтому осведомился он с полной невозмутимостью: - Это что еще за явление? - Мари-Сюзон Рено. А так баба Сью зовите, - тетка обтерла ладони о передник и перехватила поудобнее свое внушительное «оружие». – Подымите-ка ноги, сир, я под креслом помою. Ошарашенный король покорно вытянул над полом ноги. Надо сказать, весьма стройные, не без удовольствия отметил про себя Люлли. И, предвидя, что к нему самому обращение будет «Понаехали тут, Версаль не резиновый», итальянец от греха подальше добровольно заскочил на кушетку с ногами. Прошло не менее четверти часа после того, как грохот ведра и ворчание стихли в отдалении, прежде чем оба ведущих деятеля французской культуры заново обрели дар речи. - Ч-что это было? – очумело пробормотал Люлли. - Мэри-Сью… - Людовик XIV уставился на сверкающий, как зеркало, свежевымытый пол. Никогда еще в Версале не было НАСТОЛЬКО чисто. – А знаешь, пожалуй, это предупреждение мне по душе. Джен Король прошелся по саду, огляделся, убеждаясь, что он в полном одиночестве, плюхнулся на скамейку и стащил с головы парик. Приятный легкий ветерок заставлял шелестеть листья, приносил запах роз и левкоев… где-то в ветвях, невидимые, чирикали-перекликались птички. Людовик с удовольствием откинулся на спинку, наслаждаясь тишиной и безмятежностью сада… в конце концов, король тоже имеет право на отдых! Кстати, и на обеденный перерыв... как раз прямо над головой, только протяни руку, свисали несколько небольших, но весьма аппетитных на вид румяных груш. - Месье де Ла Кантини! Месье де Ла Кантини! Я привезла вам на обмен отборные многолетние растения. Людовик перевел взгляд. Прямо перед ним стояла симпатичная, малость растрепанная блондинка с засученными рукавами. - Я Сабин де Барра, я прочитала все ваши книги, кстати… Саженцы у меня там в телеге, пойдемте смотреть? Людовик улыбнулся. Его явно приняли за кого-то другого… но что ж, маленькое приключение обещало быть занятным. Он поднялся. - Пойдемте, мадам. Король галантно предложил даме-дизайнеру руку, и они отправились смотреть саженцы. Да-да, именно смотреть саженцы отборных многолетних растений. Это был джен, детка! Ангст. - Мое солнышко меня совсем не любит, - плакался Люлли шевалье де Лоррену, сочувственно вздыхавшему и кивавшему головой. Кабатчик уже успел принести мужчинам доброго анжуйского, потом старого бургундского, и сейчас на заляпанном дубовом столе красовалась наполовину опустошенная бутылка молодого бордо. – А у него такие реснички… а ямочка на подбородке… и такие ноги… ах, если бы ты знал, какие у него ноги! Пракситель и Беневенуто Челлини повесились бы на соседних ветках с досады, что никогда не сумеют изваять ничего подобного. Когда он танцует… когда он танцевал – сердце замирало и все переворачивалось внутри. Знаешь, я ведь никогда особо всерьез и не претендовал… знаю, что он не по мужской части, что ж тут поделать, кроме как принять как данность? Но в прежние времена, когда он еще танцевал – мы, по крайней мере, были друзьями. Мы вместе делали одно общее дело, и мы были нужны друг другу. Я писал для него музыку – именно для него, я знал каждое его движение, его дыхание, его желания, его возможности… знал – вот здесь он сделает шаг, а вот здесь – нужна пауза в два такта, перевести дыхание. И это было счастьем – писать музыку для него, под него, и счастьем – видеть, как исполняет он эти движения, как естественно попадает в музыку, написанную тобой для него, и как оживляет твою мелодию собственными яркими красками. Знаешь… это было счастье, это было единение, какого не достичь даже двоим любовникам. Он танцевал… пойми… не знаю, можно ли это понять… Я дирижировал и он танцевал, и мы были в эти минуты единым целом, мы понимали друг друга, без слова, без взгляда, мы чувствовали друг друга, и мы сливались друг с другом в музыке… это – как оргазм! Только гораздо лучше. Куда всё это делось? Скажи, куда? Ведь если это было, действительно было – как могло исчезнуть оно без следа, растаять всё без остатка? Или и не было ничего, все мне пригрезилось, все намечтал себе влюбленный, самовлюбленный осел – а на самом деле не было ни-че-го? Всего-то – королю было угодно танцевать, Люлли писал удобную для него музыку, король, почему бы и нет, его музыку милостиво принимал. Он он-то, дурак, чего-то еще пыжился, чего-то воображал себе, мол, что-то он из себя представляет… как же, мордой об пол – знай свое место! Теперь король не танцует – и Люлли ему больше не нужен. Люлли можно небрежно откинуть, как использованную салфетку… Что о нем думать? Задвинуть в кладовку и забыть, как любую наскучившую вещь, пусть пылится там, может, и пригодится еще когда-нибудь, тогда достанем. Слушай, я всё понимаю, кому это понять лучше меня – ему сейчас тяжело, ему даже еще тяжелее, чем мне. Он не может больше танцевать, а ведь для него это было… не забавой, не политикой… танец для него – истинное призвание, танец для него – сама жизнь! И вот, сейчас, когда он достиг уже полного мастерства, когда мог бы воплотить свои самые смелые мечты и создать нечто невиданное – и не может. И не сможет уже никогда. Мастерства достаточно, а вот сил больше недостает. И сейчас, вот именно сейчас – уйти, так и не создав своего лучшего танца. Он – как бабочка с оборванными крыльями, как птица, подбитая в высшей точке полета. Но, черт побери, я-то – я в этом виноват? Мне – легко и весело? Я – не делаю для него всё, что только возможно, не бьюсь днем и ночью, пытаясь хоть что-нибудь придумать, хоть чем-то помочь? У него – тридцать два года и сорок восемь растяжений… я, что ли, в этом виноват? Мне так же тяжело, может быть, еще тяжелей, чем ему – и непременно надо меня добивать? Неужели это так трудно, скажи, это так невероятно трудно, что невозможно вытащить из себя никакими усилиями – время от времени пару неравнодушных слов? Хоть изредка – дружескую улыбку? Самую маленькую каплю внимания? Хотя зачем… подумаешь, какой-то Люлли. С высоты своего величия замечает ли солнце, что спалило былинку? Да вот только я – не былинка! Я тоже, черт возьми, не пустое место, уж кое-что, а все-таки из себя представляю. Знаешь, это невыносимо… не знаю, что хуже – когда он тискает баб у меня на глазах, когда проходит мимо, не считая нужным даже кивнуть. Ранит нарочно… ранит походя, не замечая. За что? Он унижает меня, и что хуже всего – он унижает меня перед всей этой камарильей. А я все это глотаю. А я бегаю за ним, как собачонка, а только и думая, что бы для него еще сделать, чем бы ему угодить. И знаешь, почему? Потому что если я от него уйду – у него же совсем никого не останется. Как я могу бросить его одного? - Вот то-то же и оно, - понимающе покивал де Лоррен. – То-то же и оно… - он досмотрел, как из бутылки тяжко выползают последние рубиново-бордовые капли, и зашвырнул ее в камин. – Мой вот такой же. Мне даже мигалку на карету выбить не хочет. А на дорогах вечно такие пробки! Экшн (action) и ОМП. - Ступенчатые фонтаны – это отличная идея. И, главное, она совершенно нова, - вслух рассуждал Людовик, подписывая акт приемки и принимаясь изучать смету на новый этап. – Но зачем нам эти большие желтые цветы из Нового света? - У них семечки вкусные, - жизнерадостно отозвался Месье. - Тем более! Чтобы наши придворные грызли их круглыми сутками и заплевали шкурками весь дворец? – государь взял перо, намереваясь вычеркнуть строчку… как вдруг дверь кабинета с грохотом слетела с петель, хищно лязгнула сталь и, перекрывая все звуки, загремел грозный клич: - Смерть тирану! В один миг, прянувши дикой кошкой, Месье повис на нападавшем. С другой стороны того уже хватал, выкручивая за спину руку, Люлли. Шевалье де Лоррен проворно подобрал шпагу, выпавшую из пальцев сего нового Равальяка. На лице короля не дрогнул ни один мускул. Несостоявшийся цареубийца, оказавшийся совсем безусым мальчишкой, отчаянно дергался, силясь вырваться из захвата, и орал дурным голосом всё то, что полагается кричать в таких случаях. - Кто вы? – холодно осведомился король. Парень перестал дергаться и гордо вскинул голову: - Я – Рауль де Сен-Тропе, граф де Шевроле, жених несчастной мадемуазель Ле Руа-Мерлен, которую вы… вы… вы подло, гнусно и тиранически обесчестили! «Однако. Мы, конечно, уже привыкли, что подданные бранят и ненавидят своего короля за то, что сделано им во имя государственных интересов… но чтобы меня пришли убивать за то, чего я как раз не сделал!» По счастью, у Людовика достало самообладания не произносить этого вслух. Юный граф, сочтя, что главное сказано, драматически умолк и выпрямился, насколько это было возможно. Из кармана у него торчал, норовя выпасть, листок бумаги. Внимательный де Лоррен извлек его, что вызвало новую порцию дерганий и проклятий. - Что это, шевалье? – заинтересовался король. – Список заговорщиков? - Нет! Это фанфик!!! - И правда фанфик, - подтвердил де Лоррен, разворачивая листок. - Какой еще фанфик? - Про меня! Откуда я пришел! Про то, как вы… как я… как моя прекрасная, нежная, божественная, верно любившая меня больше жизни Одетта-Жозефина-Пенелопа в одну секунду бросила меня ради вашего блеска и титула! - Тебя это удивляет? – фыркнул Месье. - О нет… нет… - де Шевроле уронил голову на грудь и обвис в крепких руках своих тюремщиков, так, что дергать наверх теперь пришлось уже его самого. По лицу его заструились потоки слез, отчего Люлли неуместно подумал, что зря не отнес вчера башмаки в ремонт, воду-то они пропускают… - Еще бы… ведь он – король, а я – всего лишь простой заурядный граф, род которого древнее даже эпохи Крестовых Походов и восходит к легендарным Астериксу и Обеликсу… - Одновременно, что ли? – хихикнул принц. - Не в том дело, - Люлли в кои-то веки надумал проявлять рассудительность. – Ты в зеркало на себя смотрел? Какая дуреха в тебя такого влюбится, особенно больше жизни? - А что не так с зеркалом? – всполошился ОМП. И даже ненадолго перестал реветь. – Я в него в первой главе подробно смотрелся! - С зеркалом-то все так, а вот с отражением… - Месье тяжело вздохнул и заговорил своим самым занудным учительским голосом, уже отработанным на самых бестолковых из племяшей. – Посмотри на себя: тощий, хлипкий, ручонки как соломинки, кандалы надеть не на что, ножонки – еще тоньше… - «…тонкие, такие трогательно хрупкие лодыжки…» - тут же нашел в фанфике подходящую цитату де Лоррен. - Глаза – как у охреневшего лори… - «Огромные, жгучие, пронзительные и одновременно ласковые, полные нежной задумчивости и затаенной печали, бархатистые карие глаза, обрамленные удивительно длинными и пушистыми, почти девичьими, ресницами». - …патлы до задницы… - «Тяжелый водопад струящихся по спине волос цвета золотистого авантюрина». - …впрочем, сама задница очень даже ничего. - Про задницу в фанфике ни слова, - ревниво уточнил де Лоррен. - Вот потому и ничего, - логично заключил Месье. - Отстаньте от моей задницы! – взвизгнул мальчишка. – Вы ее не видели! Ее вообще еще никто не видел! - Эммм… - Филипп со значением посмотрел на Люлли. – Маэстро, это ведь то, что я думаю? - Очень похоже на это, мой принц, - согласился музыкант, отвечая Филиппу не менее многозначительным взглядом. - Что «это»? Вы про что? – всполошился пацан. – Вы же не про то, что я думаю? Нет, нет, нет, только не это! - Ммм… весьма занимательно, - брат короля продолжал тактильно исследовать пленника, не обращая внимания на его негодующие вопли. – «Хрупкие косточки ключиц», так, шевалье? - Примерно. - «Мальчишески-узкие бедра»? – активно подключился к обследованию и обсуждению Люлли. - В точку. - Мммм… какая прелесть… «гладкая и нежная кожа без единого волоска»? – как полагается, при аресте батистовая рубашка пленника драматически разорвалась до самого пояса, чем Месье не постеснялся воспользоваться, запустив в прореху свою свободную руку. – А что это у нас тут такое? «Отвердевшая горошинка соска»? - И почему это у фикрайтерш соски всегда горошинками? – проворчал де Лоррен. – Они что – других овощей не знают? Целомудренный пленник тем временем визжал уже так, что стекла дорожали в окнах, поскольку Месье уже профессионально отработал все авторские изыски, касающиеся «впадинки пупка» и «шелковистой дорожки волос» и двигался дальше, а Люлли не столь быстро, но не менее профессионально работал с другой стороны. - Вы не имеете права! Это тирания… - Ага… - со вкусом промурлыкал принц, - у нас тирания. И обнаглевшая развращенная знать безнаказанно творит, что пожелает. -…но возмущенный народ… - Ага… через двести с хвостиком лет, - промурлыкал музыкант на мотив «Карманьолы» в миноре. – Мы успеем. - Ах да… хоть сколько тебе лет-то? - О, много, сударь, много – восемнадцать! - Какой Underage сорвался! – с досадой брякнул Люлли. - Ничего, в нашем распоряжении еще много предупреждений! – азартно отозвался Месье. – А посторонних предметов – так и вообще полон Версаль. - А это мысль. Между прочим, у меня есть отличная трость… Мужчины понимающе переглянулись. Граф де Шевроле на удивление тихо пискнул. Месье покрепче перехватил его за руку и потянул в сторону выхода. Люлли напоследок обернулся, кинув на Людовика красноречивый взгляд, определенно означавший «Сами напросились, сир!», и двинулся следом. - Вот же кобели озабоченные… - протянул де Лоррен, меланхолически наблюдая, как удаляются предупреждения Изнасилование, Групповой секс и, судя по всему, Кинк. - И не говори… - машинально согласился Людовик. Насилие. - Что?! – с Людовика разом слетела вся меланхолия. – Шевалье, как вы только что назвали брата короля Франции? - Самым подходящим именем, сир! – де Лоррен почтительно склонил голову, но отступать от своих слов решительно не собирался. – Уж поверьте мне, я-то его знаю – именно такой он и есть. Король нахмурился было… но вдруг призадумался… и обратил на дерзкого придворного холодный и твердый взор – взор властителя, в чьих руках судьбы всех и жизнь любого из подданных. - Монарху не пристало действовать под влиянием суетных чувств и терять контроль над собой, подобно извозчикам, делящим мостовую, - очень медленно и очень спокойно проговорил король Франции, так же медленно, палец за пальцем стягивая с руки перчатку. – Однако у нас не отработано еще одно предупреждение. А золотое правило монарха: хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – сделай его сам. И он от всей души двинул де Лоррену в челюсть. Драма. - Ну, господин Дюма… вот только попадитесь мне… - невнятно, из-за скомканного платка, но оттого не менее угрожающе бормотал шевалье де Лоррен, шмыгая носом и промокая батистовым платком с монограммою кровь, сочащуюся из разбитой губы. – Я вам покажу, как издеваться над честными персонажами! Нет, ну Дюма, ну гений словесности… когда он мне тогда хвастался, что написал меня таким, что так прямо и хочется трахнуть… мог бы и уточнить, что подразумевается «трахнуть по морде»! ООС и стихи. Жан-Батист Люлли, придворный музыкант его величества короля Франции Людовика XIV, крутился перед высоким стоячим зеркалом с выпрямителем для волос в руках, выглаживая свои непокорные итальянские кудри, и с выражением декламировал: - Я сильно изменился, И к лучшему, конечно: Я лопаю печеньки, И пончики с повидлом, И вредные бигмаки, И мне не нужен секс! - Ты это чего? – заглянувший в дверь Мольер изумленно уставился на сие невероятное зрелище. Примерно треть иссиня-черных прядей были совершенно прямыми, как черные палки, треть – закручивались в жизнерадостные черные спиральки, а остальные – находились в состоянии обратного перехода от первых ко вторым. И все до единой стояли дыбом. – Никак в конкуренты подался, сам пьесу в стихах сочиняешь? - Нет! – Люлли взмахнул выпрямителем, точно дирижерской палочкой. – Я отрабатываю ООС. А заодно, чтобы два раза не вставать, и стихи. - Эээммм? – драматург озадачено почесал в затылке. - Между прочим, знаешь как трудно? – капризным тоном пожаловался музыкант. – Никак эти заразы не распрямляются, хоть ты тресни. А уж эти бигмаки… - он поглядел на друга с каким-то странным выражением лица… чертовски странным. Как будто внезапно увидел его с какой-то новой и неожиданной стороны. – От них почему-то секса еще больше хочется! - Э, э, э, чего это ты удумал, макаронник? – Мольер опасливо попятился к двери. – Это, пожалуйста, без меня. Моё предупреждение другое, а инцест у нас уже был! Итальянец облизнулся с такими видом, точно видел перед собою полную тарелку дымящихся спагетти… классик французской литературы, позорно взвизгнув, пулей выскочил вон и захлопнул за собой дверь. - Ну и ладно, – Люлли довольно рассмеялся и с наслаждением вышвырнул в окно ненужный больше выпрямитель. – Зато ООС получился на славу! Фэнтези и/или Фантастика - Ваше величество! Я нашел способ решить нашу с вами проблему! – придворный музыкант буквально лучился счастьем, торжествующе размахивая перед собой самым обычным на вид флаконом синего стекла. - У нас с вами есть общие проблемы, Люлли? – холодно осведомился король. Последнее время композитор что-то начал наглеть. Пора было в очередной раз ставить на место. - Мне сделали его на заказ в Шармбатоне, - Люлли не могла сбить с восторженного тона даже королевская холодность, - это зелье для перемены пола! - Что??!! – Людовик резко встал с кресла. – Так чего ж ты молчишь! Живо в опочивальню!.. Смена пола (gender switch) - Scemo! Fesso! Coglione! - Я вижу, ваше величество, вы все-таки выучили итальянский мат? - Чертов кучерявый долбозвон! – припечатал глава государства и яростно одернул на себе камзол… который был теперь тесноват в груди и бедрах и вопиюще велик – во всех остальных местах. – И как я теперь править буду? У нас, между прочим, салический закон! Люлли кинулся к своей королеве и подхватил ее за талию… очень вовремя. Ибо странно было бы не навернуться с ножками где-то тридцать шесть если не тридцать пять с половиной в туфлях сорокового размера на десятисантиметровом каблуке. - Простите, сир… клянусь вам, я не знал… ведьма ни слова не сказала о том, что поменяет пол не тот, кто выпил зелье, а его партнер! - Инструкцию надо было спрашивать, а не ведьмам глазки строить! – Луиза Четырнадцатая… хотя теперь, наверное, уже Первая, со злостью сошвырнула с ног злополучные туфли. – Она хоть симпатичная была? - Первые красавицы Шармбатона не стоят единственного вашего локона, госуда… рыня! – немедленно и пылко заверил Люлли, ничуть не покривив душою. Ибо (признаемся читателям под большим секретом) он был не чужд и гету, а камзол у кое-кого на груди натягивался весьма аппетитно, и ножки в грозящих сползти чулках определенно стали даже еще стройнее, хотя прежде это казалось решительно невозможным. – Умоляю, не беспокойтесь так… зелье действует всего лишь час. - Вот как? И прежде чем Люлли успел что-либо ответить, королева схватила флакон, в котором еще оставалось зелье, и одним духом осушила его до дна. - И запомни, Жанна-Батиста! Во-первых, монарх Франции всегда будет сверху, какого бы пола он ни был. И во-вторых, следует уметь всякую неудачу оборачивать в свою пользу. И мы сейчас закроем фемслэш (юри). POV и PWP ...твое дыхание у меня над ухом делается частым и прерывистым, и для меня это звучит божественной музыкой. Торопясь не упустить ни капельки наслаждения, я беру в руки твой внушительный каменно-твердый член, оглаживаю головку, большим пальцем веду вдоль выступающих венок… ты рвано стонешь от наслаждения, твоя сильная рука стискивает мое обнаженное плечо до восхитительно сладостной боли. Я наклоняюсь над тобой и беру твой пенис в рот… - Луиза! Какое счастье, вы одни! А я только получил отпуск – и сразу к вам… Луиза? Что ЭТО???!!!!! - Это… Рауль… понимаете, я… - Луиза де Лавальер, застигнутая врасплох и не успевшая спрятать бумаги, краснела, бледнела и нервно теребила оборку белого платьица, не смея поднять глаз на своего шокированного жениха. – я… я пишу фанфик! - Фан…что? - Фанфик! – уже увереннее повторила девушка, хватаясь за спасительную соломинку. – Ах, милый Рауль, я так рада вас видеть, но, право же, вы там в своей армии совершенно отстали от жизни! Нынче это самое модное увлечение при дворе. Все пишут фанфики, и даже, вы не поверите, РПС… - Что-что? – Рауль де Бражелон крутил головой и хлопал глазами, как вытащенная в самый июльский полдень из дупла сова. – Луиза, погодите, объясните все по порядку… - Прелестные вымышленные чувственные истории про реальных особ. Как, неужели вы в самом деле никогда не слышали этого слова? Ах… вы, конечно же, будете смеяться надо мной, бедной провинциальной простушкой, но у меня, увы, не хватает смелости описать нашего обожаемого государя в объятьях мужчины. У меня всего лишь РПФ, - вдохновенно щебетала блондинка, - рейтинговый гет, пейринг Людовик XIV/ОЖП, миди, 28 частей… - При чем тут мидии? - не понял Рауль. И тут же устыдился за свой неромантический организм здорового двадцатипятилетнего парня, проскакавшего единым духом сорок миль и завтракавшего в четыре утра. Причем вином и бисквитами. - То есть... то есть, Луиза, вы хотите сказать, что это - всего лишь книга? - Конечно же! - А почему героиня названа Луизой, и у нее пепельные локоны, мягко обрамляющие перламутровые щечки? - спросил все еще не до конца убежденный юноша. - Так это же Мэри-Сью. Ах, как хорошо, что вы мне напомнили, совсем забыла проставить предупреждение. А Мэри-Сью и полагается быть идеализированным воплощением автора. Видите - у нее бюст пятого размера, и она даже ни капельки не хромает! Психология и статьи. "Милая, чудесная Луиза, мой нежный прелестный ангел! - думал счастливый де Бражелон, шагая в направлении трактира. Он все еще ощущал на своей щеке прикосновение нежных розовых губок невесты, легчайшее и теплое, точно летний зефир. - Создание такой небесной чистоты, и с такой богатой фантазией! Эта девушка составит истинное счастие своему будущему мужу... Стоп. А если я осрамлюсь и не сумею осуществить все ее замысловатые фантазии? - внезапно осадил он сам себя. - Да нет, ерунда! Быть такого не может." Он заказал себе жареного каплуна, бараньи ребрышки с беарнским соусом, шпинатный суп с крутонами и, разумеется, вина и бисквитов. Наследственность де Ла Феров была железобетонной. Сердце его пело и таяло от нежности, и ему самому ужасно хотелось тоже написать что-нибудь эдакое. Но, увы, Рауль де Бражелон был настолько серьезным юношей, что все, что смогло прийти ему в голову... Пока готовились заказанные кушанья, он попросил письменный прибор и, макая бисквит в вино, другою рукой обмакнул перо в чернильницу и вывел заголовок: "Невеста-фикрайтер - зло или благо?" Эксперимент - А что это у нас тут такое? - черноволосая и черноглазая хохотушка выхватила у зазевавшейся мадемуазель де Лавальер рукопись, со времени предыдущих событий заметно увеличившуюся в объеме. - О, энцочка... ммм... ого! Однако. - Ора, Ора, отдайте сейчас же! - тщетно взывала к совести подруги блондинка, чьи прелестные щечки сделались совершенно пунцовыми от смущения. Вредная брюнетка, хихикая, проворно спрятала листки за спину. - Объявляю эксперимент! Как скоро наш милый виконт догадается, что твой фанфик основан на реальных событиях. - Как вам не стыдно! - Говорить стыдно, а писать не стыдно? - Ора, вы... вы так жестоки! - Говорить - жестоко, а делать - все в порядке? - Вы... вы ничего не понимаете! - вскричала Луиза со слезами на глазах, в отчаяньи ломая руки. - Вы никогда не любили! И вообще, ничего он не на реальных событиях. Так мы с моим Луи еще не экспериментировали... - она шмыгнула носом. - Я как раз хотела дать ему почитать... чтобы... ненавязчиво навести на мысль... вот! Черноглазая Ора была насмешница, язва и ехидна... но все-таки неподдельное страдание лучшей подруги тронуло ее сердце. Она спрятала вздох за смешком и шмякнула рукопись на стол. - Ладно уж. Твой Бражелон, конечно, самый близорукий и покладистый из женихов... но вот если об этом узнает его папа! Они ж вчетвером Версаль по камушку разнесут, и табличку поставят "Здесь танцуют". Кстати, а почему при дворе теперь не танцуют? - Ах, мой Луи такой заботливый... - фаворитка скромно потупилась. - Он не говорит, но мне кажется, это потому, что он видит, что я не могу танцевать, и не хочет ставить меня в неловкое положение. Учебники истории не всегда врут. Во всяком случае, когда утверждают, что фаворитизм вызывает неконтролируемый рост ЧСВ. Великодушная брюнетка махнула рукой. - Ладно, тогда эксперимент будет другим: кто из читателей первым вспомнит, кто я такая и что делаю в данном фандоме! Она обернулась в сторону невидимых читателей и присела в шутливом реверансе: - Подсказка: Ора де Монтале, к вашим услугам! Романтика Вечерний ветер ласково шевелил листву, навевая покой и прохладу, такие приятные после жаркого и суматошного дня. Узкая лента реки переливалась живым серебром, и пара ярко-коричневых воробьев наперебой звонко чирикали, пристраиваясь клевать семечки к большому желтому цветку, нашедшему-таки себе место за пределам дворцового парка. Людовик лежал на траве, закинув за голову руки и наблюдая, как плывут по вечернему небу белые облака. Люлли, привалившись спиной к стволу дерева, негромко наигрывал на скрипке какую-то лирическую мелодию. - Как хорошо здесь, - задумчиво проговорил король. - Так... безмятежно. Хорошо, что ты привел меня сюда. - Это мое любимое место, сир, - откликнулся музыкант. - Теперь оно будет нашим. Шелестели деревья. У горизонта протянулись первые, еще легкие, розово-золотые полосы заката. Людовик молчал, глядя в небо. Люлли вполголоса напевал: "Луч солнца золотого с глаз скрыла пелена..." - Быть может, Батист, в этом и суть? Что иногда бывает нужно просто вот так отрешиться от всего? Просто - сидеть у реки, и слушать тихий ветер в кронах деревьев, вдыхать запахи речной влаги, смотреть на облака, слушать музыку? "...ночь пройдет, наступит утро ясное..." Цикады начали свою вечернюю песню - дружно, в один момент, как по команде хорошего дирижера. "...знаю, счастье нас с тобой ждет..." Вечерело, далекий шум дворцов и парков совсем утих, и яснее и ближе сделались вечерние звуки - ветер, цикады, птицы, плеск воды, набегающей на песок. - Истинное величие короля не в том, чтобы отрекаться от счастья… - так же задумчиво проговорил Луи. - Быть может, именно в том, чтобы находить его, несмотря ни на что, несмотря на долг и труды? В плеске реки и песне цикад... "...ночь пройдет, пройдет пора ненастная, солнце взойдет..." Людовик приподнялся на локте: - Батист! Ты поешь? - Для вас я готов петь, танцевать, стоять на голове... Луи рассмеялся, легко и весело, совсем как тот мальчик, когда-то надевавший туфли с пряжками в виде солнца: - Правда? Покажи! - Ээээммм... - Люлли призадумался. Вообще-то брейк - это был не его стиль... - Сейчас... - огляделся по сторонам, высматривая место поровнее. Романтика плавно перетекала в пародию. Мифические существа. По мрамору Версаля звонко процокали копыта, и перед взором его величества предстало прекраснейшее существо такой белизны, что мрамор под его ногами перестал казаться белым. Да что мрамор - рядом с ним и только что выпавший снег показался бы не чище половой тряпки. - Ух ты, живой единорог! - восторженно завопил Месье и в два прыжка оказался рядом с чудесным созданием. За ним мчался де Лоррен. - А можно погладить? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Единорог фыркнул, вскидывая прекрасную гордую голову: - Но-но, мальчики! Руки прочь. Не люблю я лягаться, давайте обойдемся без этого. - Вау! Еще и говорящий! - Стойте, стойте, погодите! Он правда вас к себе не подпустит! - к ним неслась со всех ног, подобрав пышные юбки, мадемуазель де Ле Руа-Мерлен. - Единороги предпочитают женскую руку, и скорее позволят подойти к себе ведьме, чем волшебнику, так у Роулинг написано. Она робко протянула к белой шее маленькую ладошку... - Во-первых, не он, а она, - единорожица встряхнула гривой, звучно сделала пару шажков назад. Подалее от ОЖП и от греха подальше. - А во-вторых одно из двух: либо ваша Роулинг до неприличия толерантна, либо переводчик вопиюще непрофессионален. Без обид, мадемуазель, - она иронически выделила голосом это слово и подмигнула. - Не стоило соглашаться на рейтинг NC-17. Растроенная Одетта-Жозефина-Пенелопа ретировалась, вполголоса браня этих авторок, которые совсем не думают, что сочиняют, а персонажкам за них отдувайся. А мифическое существо уже окружила многоцветная щебечущая стайка фрейлин ее величества, их камеристок, танцовщиц и артисток... - Ах, какая миленькая! - Шарман! - Ой, девочки, мимими! - Ну хоть одним пальчиком! Барышни крутились вокруг единорога, ахая и пища, наперебой тянули к нему руки, тоненькие и изящные, беленькие и пухленькие, унизанные кольцами, в перчатках и даже без... Луиза де Лавальер бочком-бочком протискивалась сзади, отчаянно надеясь, что пышные юбки фрейлин представляют достаточное укрытие, и молясь про себя, чтобы не попасться на глаза ни белогривому детектору девственности, ни виконту де Бражелону. Единорог всхрапывал и шарахался, прядая ушами и недобро косясь аметистовым глазом, взмахивал длинным хвостом... - У, ироды, стыда у них нет! Совсем зашугали животинку... - сквозь толпу решительно протискивалась, ворча, как всегда, баба Сью. - Кыш, мокрохвостки! - могучим плечом она отодвинула в сторону училку из Сен-Сира. - Ох ты, бедолага, натерпелась от этих... - бабуся пошарила в кармане своего замызганного передника, - на тебе печенюшку, погрызи-ка... Среди придворных послышались смешки. Единорог настороженно вытянул морду, принюхиваясь... и шелковистыми губами аккуратно взял угощение с протянутой ладони. Король Франции вытянул шею не хуже единорога, вглядываясь и не веря своим глазам. Единорожица ткнулась носом в передник и замерла, блаженно прикрыв глаза, пока баба Сью чесала ее за ушами. Нет, определенно Король-Солнце лицо держать умел безупречно! Мысленно он вцепился себе в волосы и, раскачиваясь из стороны в сторону, стонал: "При моем дворе! Недоработка.... какая недоработка!!!" А внешне - с невозмутимо царственным видом прошествовал сквозь расступившуюся толпу придворных и, остановившись в двух шагах от фантастической группы, объявил: - Мадемуазель Рено, мы жалуем вам патент на кормление единорогов. Songfic Между тем из-за колонны беззвучно выступила неизвестная, но, похоже, чрезвычайно важная для сюжета персона. Лицо ее (его?) надежно скрывал капюшон темного плаща. - Отлично, как раз все собрались, - проговорил загадочный незнакомец (а может быть, незнакомка) с усмешкою. - А теперь... остальные жанры и предупреждения мне все равно не нравятся, обойдемся без них... финита ля комедия! А всякая приличная комедия должна заканчиваться одной большой дискотекой. И поэтому… а теперь - Songfic! Злобный автор – а это был конечно же он – извлек из-под плаща волшебную палочку (на вид она больше всего походила на обычный, хорошо заточенный карандаш ТМ с истертой резинкою на конце) и направил ее на придворного композитора. Люли немедленно звучно стукнул в пол тростью и провозгласил: - Король танцует! Повинуясь знаку дирижера, оркестр заиграл гавот. Цвет французской аристократии постепенно разбивался на пары, кавалеры галантно склонялись пред дамами, дамы изящно приседали в глубоком реверансе, и пара за парой включались в танец. Нетерпеливый автор активно подгонял их палочкой. Музыка сменилась на бойкое «Ça marche». Все дружно отплясывали. Месье, встряхивая дредами, кружил, обхватив за талию, раскрасневшегося и сияющего де Лоррена. Одетта-Жозефина-Пенелопа и Рауль – тот, который де Шевроле – танцевали вместе, вполне довольные друг с другом, причем юноша отнюдь не выглядел подавленным или смущенным, что определенно свидетельствовало, что дело о цареубийстве разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Танцевали уже все, и даже на парковых деревьях расселась компания привидений, болтающих призрачными ногами в такт музыке. Однако автор все еще не был полностью удовлетворен. Приоткрыв дверцу в соседний фандом, он поманил палочкой бойкого молодого блондина в переливчатом алом камзоле. Тот, выслушав просьбу, согласно кивнул и вприпрыжку подбежал к дирижерскому пульту. Они о чем-то зашептались с Люлли… - Австриец, которого играет итальянец, поющий на французском? – заинтересованно уточнил Люлли. – Неисповедимы пути мюзикловые. Ну что ж – дерзайте, маэстро! Моцарт занял место дирижера, и оркестр заиграл менуэт соль мажор. Люлли своим легким шагом профессионального танцора подлетел к королю и изогнулся перед ним в поклоне, предлагая руку. Людовик нахмурился, но автор поднял волшебную палочку, и, повинуясь ей, руки Короля-Солнца практически сами собой легли на талию солнечного музыканта… Оркестр наяривал «Place je passe». Месье и Лоррен на пару выдавали в центре танцпола буйный хип-хоп с прыжками. Рауль – тот, который де Бражелон – подал руку Мари-Сюзон, и та, смущенно хихикнув, приняла приглашение. Мадам де Монтеспан и мадам де Ментенон, плюнув на прежние раздоры, топтались в обнимку и хихикали, нашептывая что-то на ушко друг дружке. Король с Люлли давно уже уплясали в направлении опочивальни, но никто не замечал этого среди всеобщего веселья. Абсолютная монархия определенно дала трещину… Впрочем, автора это вполне устраивало. Он все равно собирался писать «Жанры и предупреждения» по Великой Французской Революции.