Hello from the other side

Себастиан помнит каждую деталь так, словно это было вчера. Рыжий кот с ободранным ухом мяучит так же противно и так же настырно путается под ногами, прося ласки. И люстра та же, по-прежнему старая и выглядящая до смешного нелепо из-за своих больших размеров на фоне крошечный комнатки. Окна занавешены все теми же ужасными шторами, которые они купили вместе по дешевке, а потом еще несколько ночей разрисовывали тысячами звездочек, чтобы сделать их хоть немногим привлекательнее. Хантер долго отказывался и заявлял, что это порча имущества, а под конец рисовал их один, потому что Себастиан стал жаловаться, что у него устала рука, и просто повис на шее Кларингтона, сваливая на него всю работу. Здесь все так же пахнет свежестью и кофе, таким крепким, какой пьет один только Хантер, никто больше. Себастиан замечает на старом диване царапины, которые лично он на нем оставил, и улыбается широко, но горько, с сожалением, как можно улыбаться только от того, что вызывает слишком много чувств. Он прекрасно помнит, как в один момент перестал заглядываться на звездочки на шторах и стал смотреть на звезды на экране маленького телевизора, который Хантер непонятно где отрыл и притащил в их комнатку утром в воскресенье, когда Себастиан еще и не думал просыпаться. Прекрасно помнит, как вот такие неожиданные подарки Хантера стали чем-то привычным и обыденным, чем-то, на что не так уж и сложно закрыть глаза или вовсе их закатить, если уж очень хочется. Помнит, как их крошечная комната впервые показалась ему тесной. Казалось, здесь совершенно негде развернуться, движения становятся скованными и даже дышать труднее. Хантеру так не казалось, конечно. Он просыпался раньше рассвета, варил себе кофе, а потом будил Себастиана поцелуями или подарками, такими маленькими и мимолетными, что в один момент Себастиан просто напросто перестал их замечать. Порой Хантер работал семь дней без выходных, чтобы оплатить бесконечные счета, а Себастиан мог похвастаться лишь семью пятницами на неделе, меняя планы и мечты, одну за другой. Заменяя дикие еще более дикими, невозможные – еще более невозможными. Они обычно смеялись над его идеями перед сном, когда приходилось прижиматься друг к другу как можно крепче, чтобы не околеть от ветра, пробивающегося сквозь щели на окнах. Себастиан выдумывал самые разные варианты их дальнейшей жизни, порой фантазируя даже о том, что они просто возьмут и ограбят банк, сменят внешность и улетят на острова. Останутся жить там без всяких забот, заведут попугая – почему-то Смайт принципиально хотел именно попугая и от других животных отказывался – и будут самыми счастливыми на свете. Потом он, конечно, отказывался от подобных идей, потому что, по его мнению, они оба были слишком красивыми, чтобы вот так просто менять внешность. Да и сложно было представить, что можно быть более счастливым, чем когда Хантер обнимает за талию под одеялом и без перерыва шепчет на ухо, что любит. Острова и попугай в такие моменты казались совершенно ненужными компонентами счастливой жизни. А затем однажды, когда Хантер в очередной раз стал смеяться над идеями Себастиана, Смайт не рассмеялся в ответ. Лишь отвернулся и зарылся носом в подушку, думая о чем-то большем, чем крохотная комната с кроватью и холодильником, о чем-то более значительном, чем звездочки на шторах. Он помнит, как Хантер злился потом, как кричал, как ругался, сбивая вазу с полочки. Винил Себастиана в легкомысленности, в несерьезности, в глупости. А Себастиан даже не слушал, лишь стоял и думал о том, что там, за дверью, за пределами их общей привычной зоны комфорта, которую прежде, ему думалось, он бы не променял ни на что на свете. Себастиан проходит вглубь комнаты и вдыхает полной грудью аромат крепкого черного кофе, чувствуя, как тысячи мурашек бегут по коже, заставляя его слабо вздрогнуть. На стене висят несколько рамок с фотографиями, и среди них Себастиан не может не заметить вырезку из журнала, на которой изображен он, держащий очередную награду, которая именно в этот момент почему-то кажется ему просто ничего не стоящей безделушкой. В замочной скважине поворачивается ключ, и Себастиан вздрагивает снова, оборачивается и видит Хантера с рюкзаком на плече и пакетом из магазина, из которого торчит батон. Хантер стал гораздо шире в плечах и, кажется, даже еще немного вырос, и его лицо по-прежнему становится каменным и сухим, когда он чего-то не понимает. Например, не понимает, что в его квартире забыл Себастиан. Сейчас. Спустя столько лет молчания, когда Хантер, кажется, наконец-то привык к тишине и научился радоваться, видя лицо Смайта на экране крошечного телевизора. Хантер смотрит долго, молчит, а потом сводит брови к переносице и скидывает рюкзак с плеча, оставляя его на стуле. Он проходит вглубь комнаты, словно не замечая Смайта, и это бьет по Себастиану так больно, что он спешит протянуть руку и коснуться длинными бледными пальцами широкого плеча. - Привет, - улыбается Себастиан, слегка сжимая пальцами ткань рубашки на плече Хантера, и Кларингтон поднимает на него взгляд снова, но по-прежнему молчит. – Наверное, стоило дождаться тебя снаружи, но я не смог удержаться от соблазна зайти, ты прости. Голос слегка дрожит, и Себастиану впервые совершенно не стыдно за это. Лицо Хантера покрыто щетиной, а глаза снова уставшие, потухшие. И они не становятся ярче от взгляда на Смайта, но Себастиан понимает, что не имеет права обижаться на это больше. Он упустил момент, когда мяуканье кота за спиной Хантера стало таким значимым, как и упустил момент несколько лет назад, не заметив, как возле ног ему захотелось иметь весь мир, а не только цветы от Кларингтона. Он понимает лишь только, что сейчас готов отдать любые деньги за все это, готов пожертвовать чем угодно для того, чтобы взгляд Хантера не был так сильно похож на взгляд человека, который давно перестал чувствовать что-то, кроме боли. Единственное, чего действительно хочется Себастиану, это не вернуться, не быть прощенным, не быть принятым и любимым вновь. Ему хочется лишь знать, что Хантера больше не терзает ничего изнутри, когда он думает о Себастиане. - Привет, - слишком бесцветно отвечает Хантер, и Себастиану кажется, что он готов тысячу лет подряд без перерыва извиняться за то, что разбил сердце человеку, у которого каким-то образом получалось любить Себастиана больше всего в жизни. - Мне так жаль, - шепчет Себастиан, сильнее вцепляясь пальцами в плечо Хантера, и теперь он действительно видит в глазах Хантера отголоски боли. Смайт разрывается от одной только мысли, что эта самая боль когда-то была острой, нарывающей, не дающей вздохнуть, ведь Себастиан просто закатил скандал и хлопнул дверью, заявив, что ему слишком мало, слишком просто, слишком тесно. Недостаточно. – Я должен был звонить тебе каждый день, чтобы просить прощения. И каждый час, чтобы напоминать, что я тебя люблю. Хантер молчит. А Себастиан открывает и закрывает рот, пытаясь найти слова, и, наверное, выглядит совершенно жалко, стоя посреди комнаты, которая когда-то была его домом, а теперь стала лишь местом, где ему вряд ли когда-нибудь снова будут рады. Ему невыносимо сложно говорить что-то, сложнее, чем перед тысячей и перед миллионом зрителей, хочется, чтобы Хантер понял его без слов, просто прочитал все во взгляде, потому что Кларингтон – Себастиан уверен – никогда не разучится читать мысли Бастиана по его глазам. Но Хантер не понимает. Или делает вид, что не понимает. Просто стоит столбом. А у Себастиана слезы наворачиваются, когда он думает о том, что все могло бы быть иначе, что он мог бы жить здесь все это время с Хантером, мог бы каждый день видеть его лицо, а не вспоминать, собирая по крупицам и представляя, как он мог измениться за столько лет. Кажется, что прошло несколько тысяч жизней с тех пор, как Хантер заваливал его на кровать, которая почему-то никогда не казалось недостаточно широкой, хотя таковой и являлась, и целовал его лицо, шею, живот, руки, ноги, улыбаясь так счастливо, словно это все, что ему нужно в жизни. Кажется, что кто-то другой не мог перестать дурачиться, пока красил стены после переезда, кто-то, но не они, выбирал комнатные цветы, чтобы было уютней. Кажется, что все это было лишь сном, а жизнь в столице, шумная жизнь, настоящая – это просто шлак, ради которого Себастиан зачем-то решил проснуться. - Хочешь чай? Ты, должно быть, устал с дороги, - нарушает затянувшееся молчание Хантер, и Себастиан так невозможно благодарен ему за это, что снова, уже в который раз чувствует себя маленьким, незначительным и жалким на фоне Кларингтона. Все кажется безнадежным, нелепым и глупым, но Хантер вдруг улыбается. Ведет себя так, словно не помнит криков Себастиана о том, что он устал быть никем и жить в дыре. Наливает чай и разрешает погладить кота, которого когда-то Смайт сам же принес с улицы во время сильных морозов. Себастиан не может перестать извиняться, сам не в силах толком объяснить, за что просит прощения, но Хантер, кажется, давно его простил. Наверное, в тот самый момент, когда научился радоваться за его достижения, смотря на такого далекого человека в телевизоре, который совсем еще недавно засыпал рядом с ним. Или же смог простить его только сейчас, когда, спустя столько лет, согласился даже выслушать пару историй из новой жизни Себастиана. А, быть может, не простил и не простит никогда, потому что смотрит так серьезно, будто ни на секунду не может перестать думать обо всем, что натворил Смайт. Себастиан ломает голову, пытается понять, не грызет ли больше Хантера обида и боль, которую Смайт ему причинил. Не понимает, почему Кларингтон так добр к нему, что позволяет остаться на ночь после всего, что Себастиан сделал. Когда за окном светает, Себастиан просыпается от запаха кофе, такого крепкого, какой пьет один только Хантер, и находит на прикроватной полочке маленькую коробочку с подарком от Кларингтона, который тот непонятно где нашел в половину восьмого утра. На секунду Себастиану вновь кажется, что он спит. Но на этот раз ему совершенно не хочется просыпаться.