Pieces

Он любил ее до беспамятства. До щемящей боли в груди. Одно лишь ее имя — четыре буквы и два слога — вызывали учащенное сердцебиение и доселе неизвестную ему радость. Каждый момент, проведенный с ней, он, с особой бережливостью, откладывал в памяти, а от ее легких случайных касаний он был готов умереть от счастья. Он помнил их первую встречу, словно она была вчера. Ежедневно он в своих воспоминаниях перемещался в тот холодный и пасмурный день, когда был вынужден приехать за сотни километров, чтобы проститься со старой студенческой подругой, а заодно и встретиться с хорошим другом. Тогда, стоя около погребальной ямы, он внимательно слушал длинную речь мужа Лейлы Хартфилии Джудо. Рядом с ним стояла его дочь. И сам того не понимая, его взгляд зацепился за медленно скатывающуюся по щеке слезу, а в карих глазах отражалась боль утраты. Она подняла глаза к верху, смотрела на затянутое серыми тучами небо. И это было так прекрасно. Ей было всего четырнадцать. А он разменял уже четвертый десяток. В тот день он вызвался успокоить ее, пока расстроенный Джудо запивал свое горе алкоголем. Хартфилий на автомате отвечал на надоедливые соболезнования близких родственников и друзей покойной. Она сначала недоверчиво отнеслась к новому знакомому, но потом отбросила все сомнения и доверилась ему, рассказала о наболевшем, о том, в каких муках умирала мать, оказавшаяся не в том месте и не в то время. А он внимательно слушал и успокаивающе гладил по золотистым волосам. Он понимал ее… В следующий раз они встретились ровно через год. Люси сильно изменилась с того времени. Стала выше, красивее. А в уголках ее прекрасных глаз засела печаль, что очень не нравилось ему. Он хотел, чтобы она всегда была счастлива. И он даже не знал, как описать чувства, которые он испытывает к этой юной, несовершеннолетней особе. Отцовский инстинкт? Симпатия? Быть может влюбленность? Он понимал, что все это неправильно, что за любую неосторожность его могут посадить, потому что такие отношения караются законом. А как же знаменитая фраза «любви все возрасты покорны», которую так любят повторять люди старшего поколения? И тем не менее, в день отъезда он предложил Люси отправиться с ним. Она замялась, несколько минут молчала, а после нерешительно кивнула, объяснив тем, что отец стал невменяемый по отношению к ней. Они уехали темной ночью. В машине было тепло и уютно, а из проигрывателя доносилась спокойная мелодия. Она едва касалась ушей сбежавшей девушки, убаюкивая ее. Мужчина сжимал руль, кидая незаметные взгляды на спящую Люси, а на его губах играла еле заметная теплая улыбка. Он еще не знал, как объяснит знакомым присутствие несовершеннолетней девушки в своей маленькой однокомнатной квартирке. Но к чему загружать свои мысли ненужными вещами в такой момент? Люси у него нравилось. Мужчина уделял ей намного больше внимания, чем родной отец, старался ей дать то, чего у нее не было, интересовался ее проблемами, жизнью. А в его квартире было чертовски уютно. Время шло. Он открыто заявлял о своих далеко не отцовских чувствах, а она отвечала ему взаимностью. Тогда она думала, что это любовь, которую красиво и красочно описывают в ее любимых книгах или показывают в фильмах. И он стал ее первым во всех смыслах. Они оба понимали, что их отношения нельзя назвать правильными и они далеко не идеальны. Но им было плевать. Он был готов на все, только бы еще раз услышать свое имя, с особой нежностью спавшее с ее уст. Он впервые чувствовал себя живым, а она себя — свободной. Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. Люси уже шестнадцать. Она с отличием окончила среднюю школу и перешла в старшую, где у нее появилась куча друзей и поклонников. Нацу часто наблюдал картины заигрывания совсем неопытных юношей к его Люси. Они дарили цветы, невкусные конфеты, приглашали в кино, открыто намекали на интимную связь. И он, сам того не понимая, начинал ревновать. Он усомнился в верности возлюбленной. И это было его роковой ошибкой… Сколько бы раз девушка не говорила, что между ней и парнями из школы не может быть ничего общего и она любит только одного человека – его, он ей не верил. Ежедневные скандалы, проверки, едкие замечания, а после — примирительный секс на шершавой поверхности кухонного стола или пружинистой кровати. Нацу с ужасом осознавал, что нежность ушла на второй план, уступая место жестокости. Он оставлял на ее хрупком теле синяки. И самое ужасное, что ему это нравилось.

Но он все равно любил…

А вот Люси уже давно перестала верить в их светлое и счастливое будущее. Она все чаще ловила себя на мысли, что хочет сбежать из дома, ставшего ей родным за этот прекрасный год, а на заигрывание парней с радостью отвечала, желая позлить Нацу. Девушка на все сто процентов была уверена, что он не узнает. Он заметил, что теперь по утрам Люси дольше обычного проводит в ванной комнате, прихорашивается. Ее наряды стали откровенней, а на губах сияет ярко-красная помада. Речи стали более пафосными, поведение — легким. Сейчас ее не отличить от девушек, вынужденных зарабатывать собственным телом. Он уже не был уверен: его это Люси или жалкая копия. Но окончательно убедился он в том, что Люси уже давно не та невинная девочка, которую он забрал у медленно скатывающего ко дну Джудо с его постоянной подружкой — водкой, когда пришел с работы уставший и обнаружил использованный презерватив рядом со своей кроватью и двоих подростков предающимся плотским утехам в ванной. Он наблюдал за тем, как его любимая находится в объятьях другого парня, чувствуя необъятную боль в области сердца. Оно было разбито… Снова. В порыве чувств, он выставил этого парня на улицу, не дав одеться и забрать свои вещи. Просто схватил за ухо и вывел на улицу, голого на лютый январский мороз. Он не обращал внимания на крики Люси, на любопытно выглядывающих из окон соседей. Он был зол. Теперь он уверен, что те славные дни остались в прошлом. Но они будут призраком преследовать его. Его будто облили липким предательством с головы до ног, но он все еще не переставал любить и верить в то, что она изменится. Наступив себе на горло, он простил ее. Первые несколько месяцев она была идеальна: хорошо училась, выполняла домашние дела, повторяла слова любви. Но это оказалось всего лишь прекрасной игрой. Она снова принялась за старое. — Мне только шестнадцать! Я хочу развлекаться, а не коротать вечера с тобой и каким-нибудь нудным сериалом, — она впервые за все время повысила на него голос. И это было так непривычно. Мужчина понимал, что прежней Люси уже никогда не будет, как и тех сладких минут, проведенных вместе. — Но это не дает тебе право наряжаться как шлюха! — он нервно сжимал кулаки, вена на шее запульсировала, а на лбу выступило несколько мелких морщинок. Ему хотелось ударить ее и избивать до тех пор, пока последний вздох не сорвется с ее прекрасных губ, внезапно ставшими такими отвратительными под толстым слоем немного смазанной ярко-красной помады. — Это мое чертово право! — выкрикнула она и тут же схватилась за пульсирующую щеку. Он сорвался, не выдержал, дал ей пощечину. В глазах Люси стоял неподдельный ужас. Она еще никогда не видела его в таком состоянии. — Монстр! — выплюнула она и убежала в комнату, закрывая ее на замок. Нацу понимал, что совершил непоправимую ошибку, но ему было совершенно не стыдно. Наоборот он даже радовался, что решился на это. Он устало потер переносицу. Взгляд случайно упал на небольшую баночку из белого пластика без каких-либо отличительных черт, скрытую за ребристым стеклом кухонного шкафа. Нацу одним шагом преодолел расстояние от стола до шкафа и резким движением открыл его, доставая баночку. На его лице заиграла безумная улыбка. Он, не отдавая отчета своим действиям, налил в бокал красное вино, расплескав немного на столешницу, и высыпал содержимое баночки в алую жидкость. Вино зашипело. Подхватив бокал, он направился к комнате, дверь в которую недавно шумно захлопнулась. Постучал костяшками пальцев. Из комнаты доносились едва различимые всхлипы. Она никогда не позволяла себе громко рыдать. Девушка никак не реагировала на мерный стук, продолжала сидеть на мягкой кровати, запустив длинные окровавленные пальцы в растрепанные волосы, и смотреть в одну точку — их совместную фотографию, сделанную каких-то несколько месяцев назад возле знаменитой статуи Свободы. Она немного покосилась, а на осколках красовалась свежая кровь Люси. Стук все продолжался. Ей казалось, что он стучит ей по мозгам, а не по белой двери с потрескавшейся краской в некоторых местах. Внезапно все прекратилось, а через некоторое время хлопнула тяжелая входная дверь. Он ушел. Теперь Люси могла спокойно выйти из комнаты и умыться. Смыть с себя всю косметику, запекшуюся кровь… грязь. Рядом с дверью, на тумбочке, стоял одинокий бокал, доверху наполненный ее любимым красным вином, а рядом с ним лежал помятый чек из супермаркета, на котором было написано всего два слова:

«Прости меня»

Она залпом осушила бокал… Он тупо бродил по ночному городу, не обращая внимания на летящих в глаза снежинок. А холод на него не действовал. Ему было плевать на давно посиневшие кончики пальцев и иней, осевший на малиновых волосах. Он кинул мятую десятку местному попрошайке, за что он разразился в бесконечных благодарностях. В окнах горел свет, в парке куча влюбленных парочек, а из уличного магазинчика фаст-фуда приятно пахло свежими хот-догами, и Нацу невольно вспоминал все приятные моменты, проведенные с его любимой Люси. Когда-то они сидели на той скамейке, в свете фонаря. Люси ела сладкую вату и без устали трещала про понравившуюся цирковую программу, а Нацу любовался ей и пропускал половину разговора, из-за чего она потом обижалась и наигранно дула губы, старательно игнорируя его. Рядом играл уличный скрипач, создавая романтическую атмосферу. И Нацу жутко хотелось поцеловать ее, но множество прохожих заставляли его опомниться и терпеть до самого дома. Снег неприятно хрустел под ногами, а каждое прикосновение мокрого снега к побледневшей коже казалось ужасно тяжелым. Вернулся домой он лишь через несколько часов — замерзший и спокойный. Он уже и забыл, что совершил непоправимую ошибку, подсыпав яд в вино, но лежащий посреди коридора окоченевший труп девушки, заставил его упасть на колени и громко взвыть. Он вырывал клоки волос, кричал, что есть мочи, умолял ее очнуться. Но она продолжала неподвижно лежать… Он ненавидел себя. Через несколько дней ее похоронили. Он снова стоял возле погребальной ямы, слушая долгую речь Джудо, который перед этим хорошенько избил Нацу. И все было, как тогда. Только теперь он не увидит четырнадцатилетнюю Люси, печально смотрящую на серое небо, не будет успокаивать ее на каменной скамейке напротив могилы ее матери. Он уже никогда не позовет ее отправиться с собой в далекий Нью-Йорк и не будет наблюдать умилительную картину сна в машине. Он больше не будет покупать ей сладкую вату и слушать ее прекрасную речь. Не будет целовать мягкие, совсем еще юные губы с терпким привкусом прозрачного блеска. И он понимал, что это только его вина. Он кинул горстку влажной земли на закрытую крышку гроба. Весь остаток дня он провел в одиночестве, не желая присоединиться к родственникам покойницы. Она наверняка обвиняли бы его, расспрашивали о ее таинственном исчезновении более года назад. Оставив машину на парковке, мужчина медленно шагал по тротуару, допивая бутылку дешевого виски. За металлическим ограждением шумел и виднелся бескрайний океан. Отбросив бутылку в сторону, Нацу облокотился руками на ограждение и смотрел вдаль. Ему казалось, что впереди маячит призрачный образ Люси, облаченной в белоснежное струящееся, словно живая вода, платье до пят, а в ее прекрасные золотистые волосы вплетены полевые цветы. Она легко улыбалась, протягивала ему руку и звала с собой. Он посмотрел вниз. Ветер неистово гнал волны к берегу. Дна не было видно. И эта неизвестность манила его. Нацу аккуратно перелез на другую сторону и крепко держался за холодную металлическую трубу. Его сердце бешено колотилось, а мозг отказывался работать. Он хотел лишь одного — быть всегда рядом с ней. Теперь он окончательно осознал, что это была не банальная влюбленность, а самая настоящая любовь. Он глубоко вдохнул морозный воздух и прикрыл глаза. Сквозь веки он видел ее. Мужчина медленно отпустил руки… Он любил ее до беспамятства. До щемящей боли в груди. Одно лишь ее имя — четыре буквы и два слога — вызывали учащенное сердцебиение и доселе неизвестную ему радость. Каждый момент, проведенный с ней, он, с особой бережливостью, откладывал в памяти, а от ее легких случайных касаний, он был готов умереть от счастья.