***
В газете куча статей, еще больше — фотографий. Маяковский сжимает кулаки, пинает какое-то ведро и с размаху врезается в кресло, по пути опрокидывая банку, подставленную под протекающую крышу, и чуть не поскальзывается на растекающейся по полу воде. Есенин ему однозначно слишком дорого обходится. Владимир устало кривится, наливая себе чай и садится за рабочий стол. Он еще мокрый от недавнего потопа сверху и, кажется, немного вздулся. Сухие рукописи в ящике бесформенной кипой вываливаются на подстеленную газету, аккуратно перебираются, складываются в красивую стопочку и убираются обратно. Настроение на нулевой отметке. Маяковский принимает душ, насухо обтирается жестким полотенцем, царапая кожу, и ложится на скрипучую кровать. Его немного лихорадит, чертова погода, как это не вовремя, но жить еще можно. В новую банку (та все же разбилась по пути к раковине) гулко падают капли, на улице снова дождь, чертова осень, боже, чертова осень, крыша ветхого общежития катастрофически не справляется. Несмотря на то, что он живет на предпоследнем этаже, до него еще что-то доходит. Интересно, не утопли ли соседи сверху? Он переворачивается на бок, поджимает ноги, пытаясь уместить их под маленьким квадратным покрывалом, и клацает зубами от холода. Завтра день рождения Марины, нужно купить подарок. Только денег на этот самый подарок бы еще наскрести, а там он разберется. Обязательно со всем разберется.***
На приеме в честь дня рождения Цветаевой, он то и дело ловит на себе прожигающий взгляд новой пассии Есенина, боже, сколько их уже было, и сердито хмурится, делая глоток дорогого вина из личных запасов поэтессы. Пассия нервно кусает губы, в сотый раз настороженно обводит помещение взглядом, ненадолго останавливаясь на каждом незнакомом лице, и дергает Сергея за рукав, видимо, прося рассказать о том или ином человеке. Тот преувеличенно радостно улыбается, отпуская какую-нибудь колкую шуточку в адрес указанного, и улыбается, слушая заливистый смех девушки. Маяковский расслабленно улыбается, какое же чудесное вино, и заводит диалог с каким-то подающим надежды парнишкой из газетной редакции. Мальчишка мнется, краснеет, глупо хихикает, почти как девушка Есенина, и захмелевший владимирский мозг не без удовольствия замечает колкий сверлящий взгляд, направленный в его сторону. Не стоит быть великим трезвым гением, чтобы догадаться, что аристократический пальчик пассии указал на него. Интересно, что Сергей скажет? Что они друзья? Враги? Или просто то, что они спят в одной кровати, когда особенно хреново? Есенин же говорит что-то, что заставляет девушку побледнеть и выбежать из комнаты. Поэт за ней не идет, лишь кидает многозначительный взгляд на Маяковского и выходит на улицу. — Подышать свежим воздухом, — объясняет Марина, — ты бы тоже вышел, уж очень красный. Тебе плохо, Володя? Он отрицательно качает головой, но на улицу все же выходит. Сергей стоит с запрокинутой головой и смотрит на звезды. Действительно потрясающие звезды, отмечает Владимир, поднимая взгляд на небо. — Правда, красиво? — выдыхает Сергей. Из его рта выплывает небольшое белое облако, тут же растворяясь в воздухе. — Что ты ей сказал? — Маяковского звезды интересуют меньше всего на свете, поэтому он переводит взгляд на Есенина и неодобрительно качает головой — тот слишком легко одет для такой холодной ночи. — Что ты самый потрясающий человек, которого мне доводилось встречать, — в голосе поэта скользит улыбка, и он даже не вздрагивает, когда на его плечи опускается теплое тяжелое пальто, продолжая сверлить взглядом звездное небо. Лирик, что с него взять. Маяковский улыбается. Внутренний Станиславский верит.