Откуп

Выходит Луна из-за туч, блестит сыпкий снег самоцветами, морозы крепчают... А в лесу еловом, в чаще непролазной, волчий вой слышится. И ветер холодный ему вторит, снежинки колкие в воздух поднимая, в ночном танце кружа. А в деревне людям не спится – не затушены лучины в горницах, матери детей своих к груди прижимают, мужчины кто с чем – кто с топором, кто с ножом, кто с вилами сенными... Все сидят, ждут, молчат, волчью песню слушая. А волк в чаще не унимается, все громче, надсаднее воет – ветру не соперник. Жертву сегодня он себе выберет - ребенка малого. Мать пусть чадо свое до совершеннолетия нянчит да воспитывает, а потом он опять в деревушку наведается... Тихо по снегу ступает волк, цепочку следов глубоких за собой оставляя. Из леса вышел – ни одна птица не вскрикнула, ни одна веточка не шелохнулась. Тишина над деревней – даже собаки молчат, чуют зверя сильного. Только Луна опять за тучи спряталась, волк завыл напоследок и человеком обернулся. Вместо одежд – волчьи шкуры, а глаза волчьи, серые. В волосы свои длинные, черные кутается, словно в плащ, словно волчьи шкуры не греют. Идет по деревне, прислушивается, жертву выбирает... Босые ноги по снегу ступают, хвост волчий по снегу волочится, волосы длинные ветер развевает, спутывая пряди смоляные... А в доме на отшибе детский плач слышится. Улыбнулся Волк. Значит, выбрана его жертва... В люльке плакала девчушка маленькая, а отец, как ни старался, дитя свое унять не мог. Да и как тут, мужские руки грубы, а голос хрип для колыбельных... А матери у девочки нет – забрала ее хворь еще в летнюю пору. Даже знахарка ничем помочь не могла: все зелья какие-то стряпала, заговоры заговаривала - а толку-то... Не стало девицы красной, хозяюшки да мастерицы... Горевал по ней муж, нелюдимым совсем стал... Один свет у него остался – дочурка малолетняя... Да и та на мать не похожа – вся в него пошла... Волосы что солнечные лучи, а глаза синие, что небо в конце лета. Улыбнулся мужчина дочери своей, люльку раскачивает, даже колыбельную запел – тихонько, убаюкивая... Успокаивается доченька, уже не плачет почти, лишь глаза покраснели. Поздно. Уж крыльцо поскрипывает от шагов, дверь в сени скрипит тихонько... И спасу нет – разве засовы деревянные Волку преградой будут? А оружия и вовсе нет в горнице, разве метла только. Да и та старая, обтрепанная, прутики тонкие в разные стороны торчат, щетинятся... Схватил мужчина метелку, перед люлькой встал, Волка ждет... А тот все так же ступает осторожно по дощатому полу босыми ногами, в дверях задержался: всякое видывал, а чтобы метлой его отгоняли, еще нет. - Нечего тебе делать тут, оборотень лесной! Уходи подобру-поздорову! – от голоса отцовского, грозного да сильного, малышка расплакалась опять, а мужчина только ручку метлы поудобнее перехватил... - Ну что же так гостя встречаешь? С метлой да за порог гонишь... Неужто обычая не знаешь? – Волк улыбнулся, жемчугом зубов блеснул, а потом на хозяина посмотрел глазами серыми своими. - Не гость ты мне! И не звал я тебя, прОклятый! Уходи отсюда, не отдам я дочку свою! - Отдашь. В ученицы ко мне пойдет. Волчицей станет, красивой, лунной... С шерстью серебристой и глазами синими. - Не отдам тебе дочку! Моя это кровинушка, не бывать ей волчицей! Убирайся из дома моего! – мужчина метелкой замахнулся, да только Волк как стоял, так и стоит, не шелохнувшись. А метелка по прутику рассыпалась, прямо к ногам отцовским. - Ах ты, чародей... - Чародей, чародей, - еще шире Волк улыбается. – И ребенка твоего заберу, можешь даже не стараться... Луна мне тебя одолеть поможет, а ветер холодный следы на снегу заметет... - Не отдам ее тебе, зверь лесной! - Отдашь. Она по праву моя... - Нет! Пощади ее, не губи жизнь девичью! Ну, хочешь, я за тобой пойду? Хоть волком стану, хоть зайцем серым... - Не положено это. Дитя твое заберу. Расти ее и воспитывай, а в срок и я приду. - Умоляю тебя, волк лесной, оставь ее! Выбери себе другую жертву, свет у меня не отбирай! – тот на колени упал, прямо на прутья хрусткие. – Оставь ее, молю сердечно! Прогоняли Волка, убить пытались, проклятьями сыпали... Но никто еще, у него, у зверя лесного, страшного, ничего не просил. Дрогнуло все же сердце его. Не камень, значит, в груди бьется. - Поднимись с колен, да ныть прекращай! - мужчина на него во все глаза посмотрел, но с колен так и не поднялся. – Я по весне приду, ученик... А это, чтобы помнилось тебе лучше... Наклонился он к нему, в губы поцеловал коротко. А потом, не дожидаясь, когда опомнится нерадивый хозяин, чародей волосы свои длинные за плечо откинул, в ладоши хлопнул и волком стал. Большим, черным, с серыми глазами мудрыми. А через мгновенье уж и след его простыл – только вой за околицей слышится, а ветер студеный в распахнутую дверь снежинки заметает. На улице темень – Луна-красавица лик свой за полог из туч спрятала, показаться не желает. Снежинки крупные кружатся, морозец трещит. Зима холодная да снежная нынче выдалась. И снегири всю рябину объели в прилеске, нечем больше дочурку баловать... Только яблоки сушеные и остались... Холода отступать начали, ночи короче становились. Вот уже и птицы прилетают, снег сходит – хлябь кругом, как бы паводка не было. А девочка маленькая толком понять не может, от чего отец ее печалится-кручинится, от чего все чаще на лес смотрит, на крыльце сидя... Он ждал. Откуп принят был, значит придет за ним зверь лесной, заберет с собой, учеником сделает... С дочерью разлучит... А у нее уже зубки режутся, растет девчушка! На диво смышленая. А глазища синие-синие, совсем как отцовские... Уже и паводок сошел, трава зеленая поднимается, а волка все нет. Сам не свой мужчина стал. Все ждет, когда расплачиваться надобно будет. Все боится с дочерью разлуки. Но вот и полнолуние. И ветрено, и дождь с неба капает. Опять Луна за тучами сокрыта, ни единого лучика землю не освещает. А из чащи волк выходит – черный-пречерный, глаза белым в темноте горят... Опять к деревушке идет – собаки не лают - поскуливают, на лапах припадая да хвостами виляя. Только на крыльце он в человека превратился – постучал в дверь трижды и ждать стал. А отец услышал, ждал ведь... Дочь свою спящую в лоб поцеловал, да так и ушел, не взяв ничего. Поутру бабушка ее придет, она о девочке позаботиться. А сейчас... Тихо дверь скрипнула, к Волку мужчина вышел. Поклонился слегка учителю своему. Стоит, ждет, что скажут ему... У самого поджилки трясутся, мол, передумает лесной зверь, не захочет его в откуп за дочь брать. Но нет, не передумал – тряхнул волосами своими длинными, за подбородок мужчину приподнял и поцелуй подарил. А потом с места сорвался, бегом побежал по улочкам деревенским – только пятки босые и сверкают. Что еще оставалось ученику его? Только лишь побежать след в след, учителя своего догоняя... В лесу, в самой чаще поселились, в пещере маленькой, прикрытой валежником. Многому Волк учил, много премудростей показывал, много чудес творил. А ученик сам не заметил, как полюбил его. Долго храбрости набирался признаться, а когда посмотрел в серые глаза лукавые, то понял, что слова и не нужны. Опрокинул Волк ученика своего наземь, да давай ласкаться, слова ласковые шепча, тела их соединяя, слезы соленые слизывая... В деревню каждое полнолуние два волка наведывались: серебристый да черный. Мимо псов сторожевых тихонько прошмыгнут к хижине на отшибе. Там к ним и девочка выходит, по мордам гладит, улыбается... Тот, чья шкура в лунном свете серебром отливает, человеком становится, девчушку на руки подхватывает, кружится, смеется. Рад дочку свою повидать-проведать, да и она отца своего не забывает... Потом, после разговоров долгих, засыпает девочка черного волка обняв, носом тому в загривок уткнувшись... А отец ее их сон сторожит, колыбельные тихо напевая...