"И чувствую я огонь в жизни моей.."

Их руки украшали кольца браслетов, юбки пестрели россыпью цветов. Смуглая кожа лоснилась на солнце, а волосы были густы и темны. Я никогда не видел цыган так, как обычно их видели другие. Мне было странно — притягательно находиться рядом с ними. Не припомню, чтобы я вообще получил от них вреда. Я сбегал из дома, когда на землю опускались сиреневые сумерки, и тайком пробирался к роще, среди деревьев которой мерцал свет. Их костры были большими, вокруг сидели семьями. Здесь меня принимали за своего. Люди, у которых не было ничего и они обладали всем одновременно. Они не боялись сквернословить, говорить резко, своими густыми вибрирующими голосами, а их песни, под которые танцевали молодые девушки, звучали на давно умерших языках. Тут, среди буйства красок и прелести жизни я чувствовал себя живым. Едва отсиживая уроки в классной комнате гимназии, я мечтал поскорее попасть обратно, на зеленый круглый луг, попробовать маисовых лепешек и сесть на теплые бревна, любуясь на огненные рыжие языки. Город, где я жил, был серым и скучным до моей встречи с цыганами. Изо дня в день такая жизнь может показаться каторгой. Дома меня ждала вечно чопорная и строгая мать, равнодушный отец, куча бестолковой и вороватой прислуги и сестры, которые были слишком заняты собой. Я был предоставлен самому себе и рос как дикое деревце, полный тоски и жажды настоящей жизни. По ночам, до первой настоящей встречи с этими разноцветными бродягами, я лежал и горестно думал — неужели здесь и пройдет вся моя жизнь?! И тогда мое сердце сжималось в ужасе предстоящей разлуки с юностью и я горько заливался слезами до тех пор, пока не проваливался в беспокойный горячечный сон. Табор моих знакомых цыган должен был уйти с первыми заморозками, потому что наступало голодное время и люди не могли больше найти пропитания, а развлечения становились никому не нужны. Я в страхе ждал этого дня. Иногда мне казалось, что время течет неумолимо быстро и оно сыпется сквозь мои пальцы, как песок. Я многому научился за это лето. Теперь я мог ориентироваться по звездам и мху, если заблужусь, могу отличить лисьи следы от волчьих и сказать, по какому пути пробежал заяц. Я научился отличать ядовитые грибы от плодоносных, а в сборе яблок и груш я мог дать фору знакомым цыганятам. Кроме того — завернувшись в лохмотья и наложив грим, я научился просить милостыню и иногда обворовывать незадачливых прохожих. Эти мелкие криминальные выходки никак не мешали моему счастью и я смутно предчувствовал, что делаю все это не напрасно… Когда на полях по ночам стал лежать белесый налет инея, а роса превращалась в лед, цыгане быстро начали собирать свои пожитки. Не было больше костров — дрова не могли разгореться из — за ночной сырости. Пляски и песни не звучали больше из табора — вместо этого девушки и юноши проверяли кладь и заворачивали тюки. Я по — прежнему приходил к моим друзьям ночью, но уже не оставался надолго. Я видел, что они скоро уйдут. Время теперь текло так быстро. Наконец, в прохладный октябрьский вечер, пан (как все его звали), подозвал меня к себе и сказал, что на рассвете табор покидает город. Помолчав, он спросил, хочу ли я отправиться с ними. Я ничего не ответил и тогда он дал мне время подумать до первых лучей солнца. Я согласился и побрел домой как в тумане. Мои ноги дрожали, ужасная слабость охватила меня, но я чувствовал, что моя жизнь теперь будет зависеть от моего решения. Меня бил озноб, но я решился. Вернувшись домой, я методично собрал все пожитки, которые у меня имелись, в маленький ручной саквояж, подаренный матерью на шестнадцатилетие. Проверил все укромные места в моей комнате, стряхнул пыль, а потом и вовсе сделал всю уборку сам, отослав горничных. За ужином я больше молчал и ел, чем вызвал даже небольшое удивление отца. Мать, справившись о моем здоровье, больше не расспрашивала меня. После ужина, проскользнув в уборную, я увидел себя бледного, но мои глаза были полны решимости. И тогда я вернулся в комнату. На часах была полночь, дом погрузился в глубокий сон. Я сидел возле открытого окна и жадно смотрел на сад, растущий за стенами. Я так хотел запомнить отчий дом, чтобы вспоминать его только добром. Потому что с восходом солнца я уйду навсегда из своей комнаты и не знаю, что ждет меня за пределами этих стен. Огромный прекрасный мир лежал перед моим взором и я услышал, как в чернильной темноте раздался тихий протяжный свист. Это был позывной сигнал. Я взял в руки саквояж и в последний раз обвел взглядом мою комнату. Эта клетка сдерживала меня семнадцать лет и я был готов покинуть ее. Потому что меня ждала моя настоящая семья и сверкающее звездное небо над моей головой. Я вылез из окна и устремился к лесу, шагая прямо и ровно. Потому что я решил, что больше не вернусь к этим старым серым стенам. Не вернусь никогда.