Обнимай меня крепче

I       — Доброе утро, — до чего же здорово позволить себе эту маленькую блажь, коснуться чужой щеки ладонью и с замиранием сердца наблюдать за начавшими трепетать ресницами, чёрные иголочки которых вот-вот вспорхнут вверх, сметая последние остатки сновидений.       — Доброе, — голос ещё хриплый спросонья, заставляющий пропитываться неосмысленностью ласкового шепота чуть дольше, чем позволяет время. — Который час?       — Секунда, до исполнения желаний, пять — до безысходности, — отчего-то тоже выходит вполголоса, но так даже лучше — предательские полутона восторга не выдают дальнейшего замысла и целовать получается почти не настойчиво, мимолётно будто бы.       — Я… — действительно секунда, а после Шихён удивлённо, с широко-распахнутыми смотрит за моими быстрыми перемещениями с его кровати к краю комнаты, к самой двери. — И что это было?       Ответить я уже не успеваю — пять секунд проходят ожидаемо быстро и дверь распахивается, пропуская в комнату Докюна. И с одной стороны, спросить бы его какого чёрта так не вовремя, но с другой — это и его комната тоже, это я тут всего лишь гость. Вошедший косится на меня с подозрением, но не получив и единого намёка на шутку расслабляется, переводя уже удивлённый взгляд на растрёпанного Шихёна, который уже успел приподняться на локтях, наблюдая за происходящим.       — И правда разбудил, — обращается он ко мне даже с долей какого-то уважения что ли, — поделишься секретом?       — Нет, — задорно показываю язык обоим и выбегаю прочь из комнаты, предоставляя парочке возможность разбираться уже наедине.       А сердце в груди стучит как бешеное — опомнившись, компенсирует все упущенные сердцебиения разом и, кажется, подкатывает к горлу. А может быть, устремляется и в совершенно ином направлении, побуждая продолжать дурачества и сбегать в ванную, мимо ворчащего на кухне хёна и причины его ворчания в лице Иджона. Они даже на какое-то время замолкают, прислушиваясь к топоту, созданному мной, и мне даже кажется, что мы с мелким успеваем пересечься взглядами, прежде чем я скрываюсь за дверью, уже из-за неё прислушиваясь к ехидным комментариям младшего об этой пробежке. И если по правде, то не слышно ничего, в том числе и бесшумного, в противоположность мне, приближения Шихёна.       Опять эти игры в ниндзя. Пробирается мимо кухни незамеченным, что очевидно. И даже дверь умудряется открыть и закрыть, уже за собой, без единого скрипа той, подводящей обычно в самый неподходящий момент. Хочется сказать, что ему недостаёт только той чёрной маски, что так точно дополняет образ, но нет — он и её умудряется нацепить, прежде чем сорваться с пригретого ложа сюда. Следом. В одних только наспех натянутых джинсах.       — Это было нечестно, между прочим, — бормочет он, силясь непослушными от волнения руками также бесшумно закрыть дверь на замок, позволяя в это время с него, потерявшего бдительность, стягивать этот ненужный клочок ткани, что прячет улыбку — широкую и светлую. — Ты прервал такой восхитительный сон, что я даже не знаю с чем сравнить моё огорчение.       — Значит сон? — левая бровь вопросительно приподнимается вверх, и я чуть приближаюсь, ожидая продолжения и заглядывая в кофейный океан озорных глаз. В них отражаюсь я сам, какой-то слишком уж счастливый и на себя не похожий, что почти смущает.       — Сон, — кивает он охотно, и чёрная чёлка спадает на глаза, силясь спрятать от меня этот лукавый взгляд. — С замечательным таким, знаешь, милым блондином в главной роли.       — О, даже так, — протягиваю будто бы возмущённо, но — боги! — как же сложно играть, когда дыхание уже одно на двоих, и расстояние до чужих губ так притягательно малó.       — Мы с ним целовались, — выдаёт Шихён горделиво, и в этот миг главное не прыснуть со смеху, чтобы не стать в глазах находящихся поблизости согруппников сумасшедшим. Им ведь только повод дай.       — И как? Понравилось? — устав стоять на цыпочках и уравнивать разницу в росте, опускаюсь, кусаю его за ключицу несильно, но и нельзя к этой чувствительной на синяки коже прикасаться иначе — чрезмерно грубо нельзя. Увы.       — Очень понравилось, — облизывается игриво, завораживающе просто, и всё следит за реакцией, явно выжидающий чего-то большего. И я, наверное, сдаюсь.       — Больше чем со мной? — интересуюсь, уже более честно изображая изумление и ужас, а Шихён давится воздухом, точно бы ожидал чего-то другого. И ведь правда ожидал, оказывается. Выясняется, когда в нелепое открытие и закрытие рта вплетаются слова.       — Я вообще-то о тебе и говорил, — замечает как-то обиженно, будто бы я действительно мог не понять его замысловатые намёки. И сейчас бы засмеяться в голос, но у нас нет времени на это. Его всегда недостаточно, когда оно действительно так нужно. — Ты что не понял, Дже…       Вот так всегда. Проще самостоятельно прервать поток слов, силясь не задохнуться от потребности поцелуя в затянувшейся игре, чем ждать, когда решиться сам Шихён. Но это даже не жалобы, нет. Есть что-то завораживающее в этом томительном ожидании большего и, в тоже время, в нежелании переступать черту. Меня устраивает. Его? Наверное тоже. Хотя последнее всё чаще ставится под сомнение, в момент, когда поверхностный и нежный поцелуй перерастает в глубокий и чувственный. Когда уже Шихён вжимает меня в прохладную гладкость стены. И начинает казаться, что та раскалится под страстным напором в единое мгновение, но отчего-то ещё терпит, позволяет ластиться к ней неосознанно, как к единственно-прочной опоре, что ещё остаётся в мире, когда тает абсолютно всё остальное. Губы Шихёна, руки Шихёна, запах Шихёна… он рушит мой мир, и подменяет его размытой иллюзией, где правят лишь бесконечно-приятные ощущения и он сам.       Впивается в шею. До мурашек. Оставляет влажные отметины, спускаясь ниже, совсем не стремясь причинить боль, а только дразня — языком по чувствительной коже, словами краткими — по нервам. И приходится прикусывать ребро ладони, лишь бы не выдать отчаянно рвущийся наружу всхлип, когда футболка оказывается поднята до шеи, а всё тело трепещет от его настойчивости. И всё же, в этот миг, до чёртиков приятно понимать, что всё не зайдёт дальше пламенных поцелуев и обжигающих сознание слов. Убийственная пытка. Может, слишком жестокая, но я никогда и не скрывал своих склонностей к садизму и мазохизму, что в одинаковой степени равны.       Когда Шихён отстраняется, самым сложным становится не утонуть в пьяных омутах его глаз, подёрнутых поволокой желания. Самым сложным становится не сорваться туда, позволяя разорванной на клочки реальности вновь собираться в единое целое, но лишь на мгновения. В глазах Шихёна голод, какой-то пугающий, древний и первобытный, от подобного не избавиться простыми словами. Он ждёт от меня ответных действий, позволяя невесомо проходиться ногтями по изгибающейся спине, позволяя прижиматься в мгновение пересохшими губами к выступам рёбер под молочной кожей, хочется язвить. Напоминать, что кое-кому не понравится это чрезмерное отсутствие смуглости, но… к чёрту всех! Куда приятней заставить его не возмущаться нелепой шутке, а стонать, от лёгких покусываний, что отдаются лёгкими судорогами по телу. Безумец! Какого чёрта он терпит эту игру, если хочет уже давно иного — большего?       Спросить бы, отдаляя очередной сводящий с ума поцелуй, но нас прерывают невольно. На кухне раздаётся пугающий грохот — звук падения — и крики Иджона, совсем не болезненные. Скорее… испуганные, стремительно перерастающие в причитания.       — Нужно проверить, что там, — настаиваю, пытаясь справиться с замком, но мои руки перехватывают нежно и всё-таки целуют, заставляя тонкую едва восстановленную реальность покачнуться вновь.       — Джехо, там три взрослых мужчины. Ну… два с половиной так точно, сами разберутся, сами всё решат, — и возразить бы… обязательно возразить! Но только чуть позже, а пока ещё пара украденных друг у друга вздохов, шкалящий градус раскалённой крови по венам и всё. Посмотреться в зеркало, привести себя в порядок и выскользнуть первым, обеспокоенно приближаясь к арке кухонного проёма.       — Хён! Хён, ты в порядке?! — этот голос… да Иджону можно давать Оскар за такую драматичную и правдоподобную сцену отчаяния! Или не сцену вовсе? Замираю в проходе, так и забыв спросить что случилось, потому как последствия шума очевидны: сломанный стул, Кёниль в полулежащем положении на полу и рассыпанные всюду осколки вперемешку с конфетами. На самом деле неудивительная картина. Более того, я знал, что однажды что-то такое случится.       — А я тебе говорил, что прятать сладкое на самые верхние полки — плохая идея, — с укором высказываю растерявшемуся Докюну, что стоит рядом и нерешительно поглядывает на Лидера, подоспев только к концовке представления. И даже не нужно лишних объяснений, чтобы понимать, как именно всё произошло: Кёниль пожалел малыша, полез в святая святых Докюна и, возможно, не рассчитал, что его вес несколько превышает весовую категорию главного обитателя кухни, а может просто слишком вытанцовывал на стуле, а может…       — Больно! — рычит на младшего, когда тот прикасается к голове Кёниля, и теперь каждый, даже запоздало подоспевший Шихён, может заметить растущую на голове Лидера шишку. Это проясняет ситуацию ещё больше, наглядным образом подтверждая, как вредит сладкое здоровью.       — Прости, — Иджон снова превращается в ласкового и послушного котёнка, осознавая свою вину, смотрит в пол растерянно и ждёт выговора, который как-то опаздывает по времени. Это, между прочим, кажется самым странным.       — Хён, может скорую? — всё же интересуюсь я, когда эти остолбеневшие истуканы вокруг меня так и продолжают стоять и ничего не делать. — Давай ты пройдёшь в свою комнату, полежишь, а мы тут всё приберём?       — Я ещё не решил, до какой степени сильно хочу наказать его, — запаздывая с ответом кивает в сторону мелкого и вновь морщится, шипя от боли или же головокружения, чего сразу со стороны и не разобрать.       — Но я правда не думал что так выйдет, — младший чуть не плачет и мне даже жаль его становится на мгновение, а потом я вижу проскальзывающую на губах Иджона улыбку. Мелкий бесстрашный дьяволёнок!       — Я, пожалуй, и правда прилягу у себя, — сетует Лидер и осторожно, едва покачиваясь встаёт, заставляя моё сердце пропустить удар, когда правая рука упирается об пол, замирая на крохотном расстоянии от одного из множества разбросанных по полу осколков.       — Хорошо, отдохни, — доверительно кивает Докюн, будто бы его мнение здесь действительно что-то решает. Единственное, что сейчас может он, так это заставить Иджона в наказание убираться одного, ведь помимо банки со сладостями на столе покоится ещё пара разбитых склянок с сахаром и, кажется, какао. Хотя, будь лично я волен выбирать наказание, то заставил бы макнэ съесть все конфеты разом. Чтоб не хотелось сладкого потом неделю.       Мы все провожаем Кёниля сочувствующими взглядами и только после решаемся пошевелиться. Странно, но все остались живы, если не считать сладкие запасы и попорченную мебель, ножки которой лежат под столом, отдельно от основной части стула. Когда дверь, ведущая в комнату Лидера, захлопывается, и все окончательно оживают.       — Вот это сейчас было действительно страшно, — облегчённо выдыхает Докюн, сползая на пол и следом за Иджоном начиная прибирать осколки. — Вы видели этот взгляд? Видели? Я думал, он убьет тут всех.       — Опять преувеличиваешь, — Шихёну скучно. Вот, в буквальном смысле, попой чувствую, что он сейчас с куда большим интересом утащил меня обратно в ванную, да только вместо этого проходит вглубь комнаты, усаживаясь за стол в ожидании чего-то. Видимо чуда.       — Пять-десять минут и я организую завтрак, — не отвлекаясь напоминает Докюн и отбирает осколки у младшего, шипя что-то про опасность порезаться ими, хотя сам тут же и вскрикивает, пряча подушечку порезанного пальца в рот. Невольно закатывая глаза: и это взрослые люди, развивающаяся группа, кумиры тысяч людей… И тут бы изобразить героя, бросаясь на поиски аптечки, но приходит мысль чуть поважнее, заставляя сорваться к холодильнику в поисках льда. Того ожидаемо нет, но есть небольшой кусок не истраченного фарша, больше напоминающий сейчас камень, но, завёрнутый в полотенце, он тоже весьма годится для оказания запоздалой медицинской помощи.       — Ты куда? — улыбка Шихёна мрачнеет, когда до него доходит, что искать еду я ему и не собирался, он привлекает ко мне внимание остальных, занятых порезом Докюна, и те тоже ждут ответа. Как будто бы здесь есть варианты.       — Хочу убедиться, что всё в порядке с Лидером, — бормочу, отчего-то смущаясь, и ухожу из этой обители хаоса и неосторожных вокалистов.       — Мы будем помнить тебя бесстрашным, — доносится вслед голосом нашего рэпера, и тот явно полнит и насмешка. Этот человек вообще отчего-то полностью уверен, что у меня с Кёнилем уже было абсолютно всё, разве что исключая любовь, в которую не верим мы оба — ни я, ни Шихён.       Он думает, что это я только с ним такой весь из себя неприступный и загадочный, а на деле… На деле немножечко тошно становится от обвинений, которые я не в силах оправдать, даже если бы очень хотел. Хён… он вообще вряд ли занимается чем-то подобным. Если подумать, то у этой троицы, во главе с Кёнилем, есть вполне проработанный план по захвату девичьих сердец, к чему им парни и уж тем более собственные согруппники? У них всё просто: младший пишет песни с соответствующими случаю и основной аудитории слушательниц текстами, Докюн в плане вокала вытягивает их несомненно, а сам Лидер достраивает визуальную картинку идеальных парней, что заставляют фанаток едва ли не в обморок падать от восторга. А что мы с Шихёном? Так — массовка для фона и полноты картины. Странно, что все эти бредовые, чуть грустноватые мысли успевают посетить мою голову по пути в комнату Лидера и развеиваются также быстро, как и посмели явиться, стоит только открыть незапертую дверь, предварительно в неё постучавшись.       — Хён, я принёс тебе лёд, — ну как лёд… ну, да. Пусть это будет называться льдом — не всё ли равно, когда истинная сущность холодящей ладони ледышки скрыта под тонкой тканью?       — Спасибо, — протягивает руку ко мне, и я даже вздрагиваю, от столь неожиданного шевеления. Почему-то вначале думалось, что Кёниль спал. Но, нет, это просто обман полумрака комнаты, плотные шторы в которой не пропускают утреннего солнца, хён смотрит на меня внимательно, даже когда прикладывает лёд к ушибу.       — Как себя чувствуешь? Может, стоит вызвать врача? — опасность сотрясения, это совсем не шутки. Лично меня пугает подобная перспектива, на что сам Кёниль устало отмахивается.       — Да что со мной будет? Полежу с полчаса, и всё снова придёт в норму, — он даже умудряется правдоподобно улыбнуться, прежде чем зашипеть уже знакомо и вновь прикрыть глаза. — Голова кружится немного. На этот раз у мелкому почти удалось совершить покушение на меня…       — Он не держит на тебя зла, — отчего-то начинаю выгораживать младшего, хоть по сути-то и любви к нему особой не питаю, как и ненависти, впрочем. — Уж что-что, а до покушений, думаю, у нас в семье никогда не дойдет. И всё же, с чего такой настрой?       — Да за ноги эта мелочь обняла меня не вовремя, — чуть смутившись признал хён и тут же открыл глаза, будто бы силясь выследить момент, когда ситуация начнёт меня смешить. — Вроде как поблагодарить за щедрость хотел, а я растерялся и… вот.       — Да уж, — представляя всю картину перед собой, да ещё и в красках, я вдруг отчего-то прекрасно осознал, что так смутило Кёниля в положении мелкого, обнимающего на таком уровне. Не сдержав тихого смешка, я поспешил покинуть комнату с накаляющейся в ней гневной атмосферой, и даже ахнул от неожиданности, когда почувствовал, как собственная рука попадает в плен чужой крепкой хватки.       — Стой, — в глазах старшего был страх. Мне хотелось провалиться сквозь пол от неверия, но — да — страх, самый настоящий и самый дикий, что когда-либо выражало это лицо. Если вообще выражало.       — Что-то случилось? Голова? Где болит, хён? — я на тот момент даже не сообразил сразу, что это может быть подвох — ловушка для меня — посмевшего повеселиться над старшим, но Кёниль и не собирался меня отчитывать за излишнее веселье вовсе. Он просто потянул за руку вниз, заставляя присесть на колени перед кроватью, притянул к себе и обнял, позволяя слышать учащённое сердцебиение его встревоженного сердца. И такое поведение, несомненно, настораживало и меня. — Хён?       — Просто полежи так… немного, — шумно сглотнув, Кёниль удобнее приобнял меня уже двумя руками, не особо беспокоясь о том, что чувствую я при этом и в каком неудобном положении находится моё тело. Ноющие мышцы отошли на второй план. Стало дурно от мысли, что случится, войди сейчас в комнату кто-то ещё из согруппников. И мужчина, будто бы прочитав мои страхи, вдруг ослабил хватку, позволяя разогнуться и взглянуть в его ошарашенные, но уже не полнящиеся испугом глаза.       — И что это…       — Не знаю, — отрезал он, не разрешая толком задать вопроса. — Просто срочная потребность объятий. Ничего особенного.       — Ясно, — кивнул я предельно спокойно, и всё же вышел из комнаты прочь, оставляя невысказанное изумление при себе. Действительно, ничего особенного. Если хён так не делал раньше, то не факт, что не решил ввести в привычку теперь. Довольно миролюбиво, но странно до такой степени, что нехорошие предчувствия сами рождались внутри.       Я поспешил вернуться на кухню, ещё не зная, стоит ли делиться произошедшим с остальными. Но одно я знал точно — эти полные испуга глаза, ещё долго будут мерещиться мне, не желая оставить в покое. II       — Всё в порядке? — по испуганному виду Шихёна, который даже от только поданного завтрака оторвался, можно было понять, что до него дошла вся ненормальность ситуации. Только он ещё не знал, чего конкретно должен бояться, а я… отчего-то промолчал.       — Абсолютно, — согласно кивнул и тоже уселся за стол, — больной пожаловался на лёгкое головокружение, но от госпитализации отказался. Покой и положительные эмоции поспособствуют скорейшему выздоровлению. Что?       Потеряв на мгновение всякие голодные мысли, я ответно уставился на оцепеневших согруппников. Стало неловко от их молчания, но — благо — оно быстро перешло на тихие смешки, уже привычные и почти всегда ожидаемо перерастающие в подколы со стороны макнэ.       — Не думал, что ты любишь играть в больничку, — задумчиво протянул Шихён, отчего остальные двое парней, едва успокоившись, вновь прыснули со смеху, а теперь стремились скрыться хотя бы на половину за столешницей. Вряд ли от страха быть наказанными, скорее просто сдерживая дикий смех и опасаясь побеспокоить хёна.       — Я сейчас ослышался, да? — беда пришла откуда её не ждали. Только чудом не захлебнувшись чаем, несвоевременно поднесённым к губам, я уставился во все глаза на наглеца, что восседал на соседнем стуле всё также вальяжно и беспечно, будто бы не посягнул только что на запретную тему.       — Не думаю, что твой слух до такой степени плох. Просто я представил всякие там ролевые игры и… тебе бы наверное пошло так, в белом халате, в очках, чулках… Зачем драться, Джехо?! — возмущение в голосе и на лице такое, будто бы я не пнул осторожно, а ногу ему отдавил тут!       — Я не дерусь. И вообще сам виноват, — хмыкнул я, возвращаясь к еде, лишь изредка косо поглядывая на друзей, что подвоха кажется не поняли, чем и дали мне волю, позволяя поворчать ещё немного. — Нет бы порадоваться моему возвращению в полном здравии и с хорошими новостями, а они забавляются тут.       — Ну ладно тебе, Ким, — второй раз не поперхнуться чаем было сложнее, потому как ступня Шихёна, сидящего неподалёку, опасно и недвусмысленно коснулась моей ноги и двинулась от щиколотки и вверх. Закашлялся. Сидящие напротив не могли видеть происходящего, но удивлённо переглянулись, им вообще, вроде бы, было плевать на всё что творится вне их зоны видимости, но всё же я чуть придвинулся к столу, силясь прекратить чужие и несвоевременные домогательства, и утихомирить кашель.       — Простыл? — заботливо и уже с нотками испуга поинтересовался Докюн, включая всю свою заботливость если не на максимум, то на половину точно. При полной мощности заботы он бы уже наверняка искал градусник и лез ко мне с желанием заглянуть в рот, осматривая горло на наличие воспаления. Но пока деятельность мамочки группы ограничивалась лишь осторожным размешиванием сахара в чае и внимательным взглядом.       — Нет, просто…       — Ржать тише нужно, тогда горло и не заболит, — буркнул явно заскучавший макнэ. Вот только определить источник его скуки сразу оказывалась не так-то и просто: повышенное внимание не к его персоне, противная каша на завтрак или же отсутствие за столом Лидера — всё могло злить мелкого, в том числе и его собственный проступок.       — Не хочешь компенсировать свою разрушительную силу благими делами? — игнорируя сказанное, а заодно и не прекратившую касаться бёдер чужую ступню, поинтересовался я и продолжил, не дожидаясь должной реакции: — Завтрак Кёниля. Отнеси ему в комнату, иначе хён вынужден будет ехать на репетицию голодным, по твоей вине.       — Вот ещё! — фыркнул было тот, слишком уж обнаглевший без должного влияния лидера, но под внушительными взглядами троих коллег по сцене не посмел сопротивляться долго. Покорно встал из-за стола и направился к выходу, не забыв захватить с собой упомянутый завтрак.       Вообще Кёниль не любил каши. Как бы много не говорил нам Докюн о полезных свойствах такого рода еды и удивительном воздействии злаков, Лидер предпочитал по утрам нечто более существенное и вкусное. И, наверное, если бы не этот факт, то я не стал бы гонять мелкого, вызываясь обслужить Кёниля самостоятельно, поухаживать за ним…       Пальцы Шихёна сжались на бедре, в настораживающей близости от паха. И это была уже совсем не нога. Удивлённо оторвав взгляд от чашки, я уставился на мужчину вновь, молча призывая его к благоразумию, но тщетно. Шихён находил для себя особый вид удовольствия в бесконечной и остросюжетной игре, где мне дозволено было то и дело гонять его за свершенные вольности, а после улыбаться ничего не понимающему Докюну, что время завтрака предпочитал тратить на чтение книги с телефона.       — Зря так радуешься, — по-своему расценив моё поведение, заверил хён, — если Лидер будет не в самом хорошем расположении духа, то его гнева хватит на всех. Ты точно не заболел? Плохой аппетит?       — Всё в порядке, — второй раз за утро соврал я, и с чрезмерным увлечением начал поглощать остатки завтрака. На самом деле, если закрыть глаза и не видеть вязкую мутноватую консистенцию, то вполне можно насладиться кашей, но… если закрыть глаза, то некоторые, сидящие справа, воспримут это на свой и без того тщеславный счёт.       Благо Иджон вернулся обратно быстрее, чем предполагалось, и его встревоженный взгляд сбил настрой Шихёна так, что тот даже руку убрал, да и вообще переключился на ошарашенный рассказ мелкого, что опасно размахивал руками пытаясь объяснить, как именно обнял его лидер.       — Уж не знаю, что на него нашло, но я вам серьёзно говорю, обнял вот так крепко! До хруста в костях! — служивший манекеном Докюн опасливо поднял взгляд на младшего, Шихён засмеялся, а я… я почувствовал укол ревности, которого быть и не должно было вовсе. — Нет, вы представляете, и это наш Кёниль!       — Может, он тебя просто задушить пытался, — буркнул я себе под нос и встал из-за стола, скрываясь у раковины и рассчитывая каждое своё следующее действие до малейшего пункта: помыть посуду, поставить в сушку, поблагодарить за завтрак, сбежать в комнату и переодеться до прихода раздражающего Иджона.       Всё просто! Вот только руки непослушно дрожали, а вода никак не хотела приобретать стабильную температуру, то замораживая пальцы до ломоты в костях, то силясь сварить заживо. И если с благодарностью за трапезу всё оказалось ещё просто, то побыть в комнате одному и упорядочить мысли возможности не было.       — И ты правда думаешь, что я тебе поверил? — раздалось за спиной едва ли не раньше, чем я выбрал вещи для сегодняшней репетиции. Тёмные джинсы, тёмная футболка — ещё не очень заношенная, но уже горячо любимая, пережившая столько, что и взгляда на неё хватало, чтобы немного успокоиться. Всё рушил Шихён.       — Не понимаю о чём ты, — бросил, не оборачиваясь, и тут же вздрогнул накрывшим плечи ладоням. Дальше разговор так уверенно клеиться не мог. — Действительно не понимаю.       — Что произошло, пока ты был наедине с ним, Джехо? — горячее дыхание по шее и пальцы чуть сильнее сжимают в тиски, уже отчётливее впиваются в кости, но ещё не причиняют ни боль, ни даже легкий дискомфорт. Просто ощущение чужой силы надо мной густеет вместе с воздухом, пьянит, когда первый поцелуй оседает на бьющуюся на шее жилку. — Ты ведь знаешь, что я ревную тебя к Лидеру, не так ли?       — Знаю, — это должно льстить, но чувство лести, как и слова, теряет смысл, когда хочется просто чуть отстранить голову в сторону, позволяя ласкам становиться отчётливей. Слаще.       — Дразнишь меня, специально, — осторожно прикусывает мочку, поигрывая языком с крохотной каплей серьги, и оттягивает на себя немного, заставляя колени предательски задрожать. И тут бы возразить — кто кого ещё дразнит, но лучше не возражая отдаваться рукам, что подхватывают вовремя, не позволяя сползти вниз в накатившем безволии. Всё что теперь нужно, только лишь поцелуй.       И вновь охватывает чувство некого дежа вю — одна секунда до исполнения желаний, пять — до безысходности. Развернуться, прижаться к губам, несильно смять их в накатившей прихоти, но не больше, зная, как подозрительно будут выглядеть раскрасневшиеся губы у обоих. И Шихён тоже понимает всё без слов. Жмётся вперёд отчаянно, но тут же отстраняется прочь, шагая к выходу, где и сталкивается с озадаченным макнэ.       — Шихён?! — тот умеет весьма правдоподобно удивляться даже на пустом месте, и вот опять: вроде бы нет ничего необычного в том, чтобы встретить одного из согруппников проживая с ним под одной крышей, но на лице у Иджона прописывается отчётливо-яркое изумление.       — Зарядку для телефона одолжил у вас, — тут же находится Шихён и правда демонстрируя упомянутую, и тут удивляюсь даже я. Конспиратор нашелся!       Хотя почти за год подобных встреч странно вообще удивляться чему-то подобному, когда скрытность отношений становится равносильна условному рефлексу: присутствие посторонних рядом чувствуется едва ли не кожей, а в правдоподобные оправдания, припасенные для других, хочется верить и самим.       Дверь за Шихёном давно уже закрыта и сборы походят к концу, а я всё продолжаю рассуждать на тему удобства такого рода встреч. С одной стороны, совершенно неудобно: постоянно выжидать момента, скрываться в тёмных уголках закулисья и радоваться редким часом, когда дома не остаётся никого более, но с другой… я сам хотел именно такой связи — непрочной и ни к чему не обязывающей, не включающей в себя даже близости как таковой. Связи, готовой в любой момент исчезнуть. И стоило бы признать, что — да — всё это ради Кёниля. И Шихён, кажется, тоже понимал это прекрасно, отчего мотивы его терпения становились ещё более непонятны. Вот только каждая попытка нормально поговорить заканчивалась с ума сводящими поцелуями, что бесконечным потоком сыпались на меня, зарождая то самое чувство нужности, что не мог дать другой человек.       — Нет, хён, ну хоть ты-то мне веришь? — вырвал меня из раздумий Иджон. Тоже готовый, тоже полностью собранный, но добивающийся от меня непонятно чего. — Веришь, что я сказал правду?       — Конечно верю, — охотно согласился я, понимая, что это, должно быть, третья ложь за утро. — Тебе незачем врать в подобных вещах, да и глупо это.       — Вот! Вот и я говорю о том же! — заметно приободрившийся макнэ только теперь позволял мне понять, что говорит он об упомянутой любвеобильности нашего лидера. — Не знаю, что на него нашло, но причин врать и даже придумывать подобное, у меня просто нет.       — Конечно нет, — согласно, но уже на автомате кивнул я, понимая, что так Иджон отстанет и успокоится быстрее. Но про себя-то конечно же отмечал, что наш малыш ещё недостаточно вырос, чтобы перестать фантазировать. Он не был ребёнком, нет — разница в год между нами никогда особо не ощущалась в различного рода дискуссиях или в устоявшемся взгляде на жизнь, но вот в душе макнэ всегда оставался неисправимым наивным чудом. И непонятно от какого слова больше — "чудить" или "чудовище".       И мысль, что макнэ всё же немного преувеличил, расписывая особый подтекст этих объятий, уже не казалась ни раздражающей, ни спасительной. Она становилась серой, как и дорога за окном мерно движущегося авто, что предназначено было для благополучной транспортировки нас к обычному месту репетиций. И смотреть на это серое забитое машинами полотно было до одури скучно, но осматривать салон и в нём присутствующих было в разы скучней: так и не выбравшийся из телефона Докюн, придремавший Иджон и Шихён, увлечённо болтающий о чём-то с водителем — всё как обычно. Ещё, правда, был Кёниль, но на того смотреть было отчего-то страшно. Непривычно тихий и какой-то отчуждённый, он обнимал себя за плечи, зябко ёжась и периодически вздрагивая. Хотелось уверено подойти, настойчиво подсесть рядом, обнять его и согреть своим прикосновением — скупым теплом, что могло дать столь тонкое тело. Именно это и пугало, пожалуй, в первую очередь. И уже после пугал тот факт, что на улице стояла невыносимая для осенних дней жара.       Серая гладь дороги была щедро залита солнечным светом, и тот припекал, отражался от металла чужих авто ломаными бликами и бил по глазам, ослепляя. Но за обманчивой жарой был и прохладный ветер, порывы которого заставляли прохожих недовольно прятаться в коконах пока ещё тонких курток. Можно было списать холод на него, но в салоне не было и намёка на сквозняк — все окна были плотно прикрыты, как и требовал того заботливый менеджер, что не простил бы простуду ни одному из участников.       И от тяготящей духоты находиться в машине становилось всё ненавистней, а обычная и непродолжительная ранее дорога, казалось, увеличилась раза в три. Очередной взгляд на ряд мелькающих зданий заставил недовольно зашипеть: небольшой бутик со стеклянными стенами у входа — мне мерещилось, что мы проезжаем его не первый раз за эту поездку. Издевательство, да только непонятно чьё: сознания или увлёкшегося беседой водителя.       — Сегодня немного жарче, чем обычно, не так ли? — вздрогнув, я едва не ударился лбом о стекло, когда голос Лидера прозвучал совсем близко, а его плечо, сокрытое тонкой кожей куртки, потёрлось о рукав моей кофты. Ощутимо и приятно до мурашек, но… как-то запретно что ли.       — Последние тёплые дни решили отвоевать своё, — бросил я неуверенно, поддерживая разговор и бегло осматривая салон на наличие свидетелей этой сцены. Таковых не нашлось — каждый был занят своим делом, и только Иджон во сне недовольно зашевелился, чуть сильнее нагибаясь вперёд и утыкаясь головой в расположенное перед ним сидение.       Пейзаж за окном уже не мог отвлекать в полной мере, тем более, когда очевидным становилась эта случайная поначалу близость. Теперь, я был более чем уверен, что едва ли не заваливающийся на меня Кёниль делает всё специально, загадкой оставалось только зачем он занимается подобным.       — Скучно? — предположил я вслух, когда молчание показалось ещё более невыносимым, чем чужое плечо, прижимающее моё собственное к мягкой спинке кресла. Конечно, можно было списать всё на широкоплечесть нашего Лидера, но не учитывать просторные сидения также было невозможно.       — Что? — теперь ещё и его взгляд припечатывал меня назад. Непонимающий такой, удивлённый.       — Я говорю, скучно так едва ли не каждый день кататься по городу, да? — теперь, когда зрительный контакт был установлен, и уже не хотелось завопить от безысходности и выпрыгнуть в окно, даже не открывая его… можно было попытаться завязать нормальный разговор, а заодно и намекнуть, что не обязательно напирать так настойчиво.       — Куда практичней было бы добираться до зала бегом, — охотно кивнул Кёниль, не обращая совершенно никакого внимания на мои попытки отпихнуть его чуть в сторону. Неподъёмным камнем он сдерживал все мои трепыхания, зарождая уже настоящую панику, что, наверное, отразилась в глазах, заставляя собеседника спешно отвернуться. — И тренировка, и экономия. Ну и не пришлось бы беспокоить людей лишний раз, конечно.       — Думаю так, как раз, мы бы в разы больше человек и побеспокоили, — негромко хохотнул я, представляя, как отреагировали бы бредущие в школу девушки, узнай в участниках немногочисленного марафона айдолов из не самой последней группы. — Хотя, возможно, подобный рекламный ход понравился бы многим и поднял уровень нашей популярности. А ещё можно было бы придумать этому занятию кричащий слоган, в духе: "History за здоровый образ жизни!" или…       — Может перестанешь дёргаться, а? — я даже растерял все свои бредовые идеи, что генерировались на ходу буквально, так и продолжая сидеть с открытым ртом и уже не вырываясь более. Смотрел на возмущённого лидера и ничего не понимал, позволяя продолжить почти шепотом: — Тебе что, сложно посидеть вот так немного?       — Нет, наверное… Не знаю, — как-то неопределённо выдохнул я, чуть прикрывая глаза, когда рука хёна быстро придвинулась к лицу. Мысль о том, что сейчас будет больно, растаяла в нежном касании, что настигло правую скулу смазанным ощущением подушечек пальцев и ушло.       — Ресничка упала, — спокойно пояснил Кёниль и гневные складки на его переносице разгладились вмиг. А я кажется забыл поднять упавшую челюсть. Поднимал теперь, захлопывая рот так резко, что едва не прикусывал язык, нервно скользящий по пересохшим губам.       — Как твоя голова? Больше не кружится? — решил сменить тему я, понимая, что ещё одно замечание или касание от Лидера смутит меня окончательно. Но тот и не пытался, только вжимал всё также тяжестью плеча в кресло.       — Вроде бы нет, — немного помедлив признался он, точно бы просканировал состояние своего тела и приходил к единственно верному выводу. А после тянулся к полученному ранению на голове и даже не морщился, зарываясь пальцами в густую копну волос, что заметно отросли и теперь чернели у корней, ещё не осветлённые.       — Зачем ты обнял меня? Там, дома, — ну вот, не так уж и сложно оказалось задать то — не дающее покоя, что крутилось в голове точно на повторе. И даже убиться от смущения и собственной прямоты не хочется вовсе, только бешеное сердцебиение, кажется, грудную клетку пробить готово, а так, в остальном, всё в порядке.       — Почему бы мне не обнять своих согруппников, когда мне этого хочется? — невозмутимо, вопросом на вопрос, и почти идеально, но я мог поклясться, что заметил промелькнувшую тень тревоги прежде, чем ту поглотило деланное равнодушие.       Ответить я не успел, да и не ждал Кёниль ответа. Мы прибыли на место, и как только авто начало останавливаться, Лидер уже пробирался к двери, едва ли не на ходу выпрыгивая из салона точно истинный герой боевиков, или иного жанра фильмов про крутых парней.       Странно было всё это. А предчувствие тревоги и не думало отпускать, только росло всё сильней и шептало о неумолимых переменах, что подбирались к нашей семье растущей лавиной. III       Благодаря некоторым сошедшим с ума лидерам, для меня репетиция превратилась в постоянное ожидание подвоха. И даже непонятным было, хорошо теперь отсутствие нездорового внимания от его несравненной персоны или же плохо. Но… если по-честному, то чем он больше становился близок ко мне, тем более недостаточной становилась его близость, а необоснованность подобных порывов только и делала, что подстёгивала интерес до максимального уровня. Вот только больше ни одной попытки телесного контакта Лидер не совершал, только маячил перед глазами, заставляя ненавидеть его светлую, слишком облегающую идеальное тело, футболку. И хотелось накричать на него за это издевательство, но он просто танцевал, как и все мы. Это просто я, будучи одержимым дураком, видел только его, а он, видимо, видел только себя, любуясь отражением, не наиграно, страстно поддерживая зрительный контакт с собой же.       — Теперь я знаю, почему у хёна нет девушки, у него другой… идеал. — хихикнул Докюн за что получил не оплеуху, но убийственный взгляд, что бил почти физически, вскользь потому как Лидер и не думал останавливаться и начинать весь номер с начала.       И тут я впервые, наверное, позавидовал нашему младшему. Чёртов хореограф! Додуматься только, вставить для пары Лидера и макнэ столько фансервиса: вот хён любовно оглаживает мелкого по плечу и пояснице, вот дёргает за волосы и склоняется над самыми губами близко-близко, вот Иджон сам касается его, опять же, в угоду танцу. А я только чудом не сбиваюсь с ритма, довожу свою партию до состояния идеальной завершенности и срываюсь, когда объявляют перерыв на кофе.       — Стой! Ты с ума сошел что ли, куда… — не слушаю бормотание ничего не понимающего Шихёна, утаскиваю его из зала, да и вообще с этажа, чтобы, не дай боги, не быть застуканным кем-то из согруппников или стаффа. Он сопротивляется только для виду, а потом, в первой же найденной коморке, срывается быстрее меня, целуя глубоко и с чувством.       Вот только на этот раз даже не думаю учитывать его предпочтения и сам задаю нужный настрой близости, склоняю эту худощавую башню за шею и целую сам, настойчиво проникая языком в рот и вообще позволяя себе не быть тем податливым мальчиком, что так заводит Шихёна. Не сейчас, когда всё чувства обострены до предела и важно просто не сгореть в кипящей лавине эмоций — выплеснуть на другого, лишь бы не сойти с ума.       — Просто молчи, — прерываю открывшего было рот Шихёна, что, отстранившись, выглядел весьма ошарашено, но явно хотел что-то сказать. Прижимаюсь ближе, всем телом, и понимаю, что меня трясёт. И совсем даже не от присутствия этого мужчины. А тот, будто бы понимает что-то невысказанное и молча прижимает к себе. Крепко прижимает, и если бы меня спросили какими объятиями нужно удерживать свою судьбу, я бы обязательно вспомнил этот случай и эти объятия. Даже через десяток лет. Вот только здесь дело было совсем не в судьбе, в эту чертовку я вообще кажется перестал верить с тех пор, как Лидер прямо дал понять, что ему нужны согруппники, а не любовники. С тех пор, я не верил уже ни во что.       И вот теперь, эта сила чужих рук, точно бы удерживала от какого-то непоправимого шага, просила одуматься и не спешить, но сердце… дурацкая мышца заходилась бешеным стуком, точно бы знало больше всех нас вместе взятых наперёд. Но оно не могло ничего знать, как и я сам.       — Ты волен поступать, как знаешь, — всё же заговорил Шихён, и в низких полутонах его голоса не было слышно привычного солнечного тепла, он был серьёзен и тих. — Но, чтобы ты не решил, я всегда буду готов принять тебя обратно. Такого, какой ты есть.       — Если бы я не разговаривал с тобой до этого так много раз, то обязательно счёл бы эти слова за признание, — чуть повеселел я, продолжая улыбаться куда-то в грудину нашего удивительного рэпера. Я не мог видеть, но чувствовал, как он начинает улыбаться в ответ, и этой поддержки оказывалось достаточно, чтобы взять себя в руки окончательно.       — Это и так признание, — невозмутимо заверил он, и нотки озорства уже пробивались в заговорщическую хрипотцу. — Признание тебя сумасшедшим не способным постоять за себя чудом.       — Ах, вот как? — смущение алыми мазками пробивалось на скулы и опаляло кожу нездоровым жаром. Поблагодарив выбранное помещение за спасительный полумрак, я принялся щекотать осмелевшего согруппника. И если лучшая защита — нападение, то я и правда защищал себя как мог.       — Тише-тише! — только и сумел выдавить из себя отбивающийся, спустя пару минут тщетных попыток увернуться и закрыться руками, он хохотал так громко, что наше прибежище наверняка переставало быть тайной, и нужно было покидать его, но… так не хотелось.       — Постоим здесь ещё немного? — уловив мой сменившийся настрой Шихён перестал разыгрывать из себя припадочную истеричку и просто кивнул, целуя в нос кратко, точно бы клюнув.       — Можно и вовсе остаться здесь, — протянул он задумчиво, а дождавшись моего вопросительного и, наверняка, удивлённого взгляда продолжил: — Подождём когда нас потеряют, послушаем, как ищут, а потом дружно получим нагоняя от Кёниля. И ведь чем дольше будут они нас искать, тем больше вариаций нашей казни придумает хён. Что скажешь?       — Звучит заманчиво, но я, пожалуй, откажусь, — не зная насколько твёрд в своих помыслах старший, я поспешил потянуть его к выходу и снова оказался зажат в объятиях. И вроде бы ничего в них не менялось, но теперь они разительно отличались от тех — доверительных, — что накрывали своим теплом ранее. Теперь их полнила предельно сдерживаемая страсть и жар, что заражали желанием целовать, позволять брать инициативу над собой и вжимать в серость обшарпанной стены.       — Когда-нибудь, ты просто не сможешь отказаться, — заверил Шихён, едва отстраняясь от губ, и оба мы знали, что говорит он совершенно не о нелепой идее пряток.       Когда-нибудь… А пока порыв проходил, я уже не ненавидел весь мир и не ловил себя на отчаянной мысли, что соглашусь на любого мужчину рядом, лишь бы иметь возможность представить на его месте Кёниля. Всё проходило, и даже присутствие этого сгустка похоти, в лице Лидера, рядом оставляло меня внешне равнодушным. Этого было достаточно, чтобы дожить до вечера и выучить последние движения-связки до победного конца.       И обратный путь в авто уже не казался таким пугающим. Шихён сидел рядом, в полголоса рассказывал о том, как думает провести намечающиеся выходные, и я даже слушал его частично, силясь не уснуть от лёгкого укачивания и тепла удобного плеча под головой. Я, кажется, даже что-то умудрялся отвечать, поддерживая бесхитростную беседу, и совсем не смотрел на сидевшего впереди Лидера. Совсем.       Нужно ли говорить, что мечтой этого часа стала потребность просто добраться до собственной спальни и провалиться в приятную полудрёму? Я едва не застонал он удовольствия, когда мягкая перина услужливо прогнулась под тяжестью ноющего от усталости тела. Кожей почувствовал насмешливый взгляд Иджона, но проигнорировал его, зная, что макнэ тоже постарался на славу, тоже устал.       — Могу тебе уступить свою очередь в душ, — подал голос младший, будто бы оправдывая мои положительные мысли о нём. Потребовалось усилие, чтобы оторвать руку от матраса и изобразить жест отрицания, спроваживая Иджона из комнаты первым. Хотелось минуту покоя, а лучше пары десятков минут, после которых и водные процедуры, и ужин были бы в разы приятней.       Вот только дело не ограничивалось краткими приставаниями макнэ. Стоило тому уйти из комнаты, как под ухом задребезжал мобильный, уведомляя о новом входящем сообщении. Взглянуть на строку получателя хотелось только для того, чтобы знать, кого убивать позже, а потому, на ощупь, найдя заткнувшееся чудо техники, я с трудом разлепил глаза и уставился на экран.       Спать перехотелось мгновенно. Одно сообщение от Лидера, точно бы призванное выбить меня из расслабленной неги высвечивалось в графе непрочитанных.       "Зайди ко мне. Сейчас", — всё гениальное просто, кратко и повелительно.       "Нет", — ну а действительно, какое может быть "да" сейчас? Да и непонятное ещё толком чувство обиды мгновенно превращается во вредность. Отправляю сообщение, не задумываясь не на миг.       "Ты смеешь перечить своему хёну?" — нет, Кёниль никогда не шлёт угрожающих смайликов и вообще не пользуется подобного рода мелочами, но я всё равно ощущаю гневный и тяжелый взгляд, сопутствующий этому тексту.       "Я устал", — ну а чем не оправдание? Не будет же старший сильно злобствовать и отложит все свои дела на потом, это же так…       "Сейчас же", — непоколебим и холоден. Типичный усталый хён. От его сообщений кровь стынет в жилах и даже не хочется смеяться над глупостью переписки через пару-тройку стен, в десятке метров друг от друга. Не мала вероятность его прихода сюда, и тогда… страшно даже подумать, что будет тогда.       От звука открывающейся двери я подскакиваю и разворачиваюсь на месте так резво, что Иджон не может сдержать смеха, приваливается к косяку, цепляясь за него пальцами, лишь бы не упасть и кажется, что его гогот слышит весь дом. Конечно, в иной ситуации я бы посмеялся вместе с ним и даже высказал пару ласковых о его своевременном появлении, но сейчас куда лучше просто сбежать, спрятаться в тесноте душевой кабинки и отдаться во власть тёплых струй воды.       Телефон лежит на полочке, в зоне видимости, но вне досягаемости брызг. Кажется, у меня начинает развиваться паранойя, и взгляд Иджона, что минутами ранее уставился на телефон в моих руках, только подтверждает неутешительную догадку. Расслабиться полностью не получается, я всё кошусь на этого маленького вестника пугающих сообщений и вздрагиваю от каждой причудившейся вибрации, но тот молчит. И только спустя пару минут, когда я спешно вытираюсь полотенцем, даёт о себе знать. Вибрация. Тихий писк. Предупреждение о низком заряде батарее. Ну и как тут сохранить нервы?       Надев домашние штаны и оставив махровое полотенце на плечах, отправляюсь в комнату Шихёна, зарядное устройство ведь всё ещё у него. И как тут не поразиться его находчивости вновь? Он прекрасно знал, что именно я приду к нему вечером за пропажей — Иджон не рискнёт, да и телефон его разряжается медленней в разы. Стучать в дверь бессмысленно, Шихён один и это очевидно из пения Докюна, что доносится с кухни мелодичными переливами.       — Соскучился? — он тут же отрывается от чтения книги, переворачиваясь на спину и встречая меня радушной улыбкой. От неё тепло и спокойно, от неё совсем не тревожно за проигнорированную просьбу лидера. Хочется разбежаться и прыгнуть на кровать Шихёна, к нему в объятия, вырывая возгласы полные удивления и возмущения, но нет… спокойно прохожу к тумбочке, замечая пропажу.       — Соскучился, но не я, — размахиваю жалобно попискивающим телефоном, и тот вновь вибрирует. Сообщение. Наверное, моё лицо мгновенно выдаёт все страхи и ожидания, потому как и Шихён улавливает сменившийся настрой моментально.       — Что-то случилось? — даже приподнимается с облюбованного ложа, тщетно стараясь заглянуть в экран.       "Пожалуйста", — всего одно слово, но я уже не чувствую ног, падаю на кровать Шихёна и всё ещё глядя в потемневший экран отключившегося, наконец, телефона. Тревожно. Очень тревожно, вот только теперь не за себя, а за Кёниля, что с приказов снизошел до просьб. Это как-то… неправильно, для него.       — Джехо? — пока я нахожусь в прострации, Шихён успевает забрать из моих рук разряженный мобильный и разместить его у розетки, так и не включая. Успевает вернуться ко мне и покровительственно обнимает за плечи.       — Всё в порядке, — наверное, не вру. Я просто устал сегодня немного, а душ только разморил сильнее, но не предал и капли сил. — Спать хочу, вот и витаю где-то не здесь.       — Хочешь, я сделаю тебе массаж? — разворачивает за подбородок к себе и целует нежно, посылая по телу приятный рой мурашек. Не хочется отстраняться совершенно. Прижимаюсь ближе, целую в ответ и ни о чём, ни о ком не думаю.       — А как ты потом перед Докюном оправдаешься, за уснувшее безвольное тело в вашей комнате? — хихикаю невольно от щекотных поцелуев, что по шее поднимаются к подбородку и вновь спускаются до ключиц. И если прикрыть глаза, то можно отдаться крохам этого невинного удовольствия почти всецело.       — А кто сказал, что ты будешь безвольным телом? — изумляется неподдельно, жаром опаляет губы, прежде чем вновь поцеловать, и очерчивает каждый позвонок подушечками пальцев. Спускается всё ниже, заставляя прогибаться в пояснице и громко выдыхать ставший ненужным воздух. Цепляться за его плечи ногтями уже не прихоть — потребность жизненно важная, а потому даже как-то странно в один момент становиться отвергнутым.       Шихён отталкивает, вырывая из окутавшей было неги и отстраняется сам, с ногами забираясь на ложе и вновь утыкаясь в книгу. Чёртов конспиратор! На пороге появляется Докюн и вокруг него витает аромат чего-то свежеиспеченного, он не видит в происходящем подвоха, да и вообще особо на нас внимания не обращает. Утаскивает с полки книгу, наверняка с рецептами, и вновь скрывается на кухне.       Шихёну смешно, он радуется экстремальности этих отношений каждый раз как ребёнок. Отношений, которых нет, между прочим. Не забывать об этом, значит помнить себя свободным, и я-то помню, но вот Шихён, всё чаще кажется, заигрывается. В его глазах плещется нежность и какое-то непомерное обожание. Страшно даже. Страшно знать, что эти чувства не отражение моих собственных.       — Я спать, — отрываюсь от тепла чужих тёмных омутов и забираю телефон вместе со всеми его принадлежностями. Нужно просто уйти, не оглядываясь, не чувствуя себя бесчувственной сволочью, но есть подозрение, что только ей я себя и имею право чувствовать, по отношению к Шихёну. — Прости.       — Глупости говоришь, — не удерживаюсь и оборачиваюсь на спокойный голос, он уже и правда увлечённо бегает взглядом по книжному листу, совсем не замечая меня и… за это Шихёна также хочется благодарить. Он идеален в своём желании незаметно находиться рядом, я — нет. Я вообще видимо не умею даже казаться идеальным.       Стою ещё какое-то время в коридоре, но не осмеливаюсь пойти сразу в свою комнату. Кёниль. Он ведь просил, он ждал меня. И теперь все эти попытки избежать его — странного, непонятного и такого желанного — кажутся попросту трусостью. Решительно направляюсь к его спальне, уверенно стучу в деревянную оправу двери и тут же захожу в комнату, зная, что если помедлю хотя бы секунду то сбегу. И Кёниль не возмущается моей наглости, он вообще будто бы не обращает внимания на моё присутствие. Сидит на кровати и чуть покачивается, обнимая колени. Похожий сейчас на маленького брошенного ребёнка, он пугает своим видом едва ли не больше, чем во времена, когда грозная натура Лидера просыпалась в нём, давая понять, кто здесь главный.       — Хён, — подходить к нему страшно до дрожи в коленях, касаться плеча и вовсе подобно самоубийству, но бездействовать в разы хуже, тем более, когда на сердце так стремительно растёт чувство вины за нынешнее состояние Лидера. — Хён, прости я…       Полотенце соскальзывает с плеч от силы того порыва, с коим Кёниль притягивает меня к себе. Сжимает в объятиях едва ли не до хруста костей, выбивает воздух из лёгких и мысли из головы. Так нечестно.       — Почему так долго? Я чуть с ума не сошёл, — сердце отказывается стучать, когда его голос такой жалобный, сорванный напрочь отчаянием. Сложно не обнять мужчину в ответ, ощущая под пальцами приятную силу тела, его дрожь, но ещё сложней воспринимать происходящее адекватно.       — Хён, ты вообще в курсе, что больно мне делаешь?       — Прости-прости, — бормочет, чуть ослабляет хватку, но не отпускает, для большего удобства перетягивая к себе на кровать, заставляя наши колени упираться друг в друга. — Так лучше?       — Я вообще-то говорил о другом, — сложно прятать взгляд от пытливости Лидера за чёлкой, за преградой коротких ресниц, он всё равно не отпускает меня, смотрит пристально. Выпытывает. — Если ты продолжишь в том же духе, то я поверю ведь, что не безразличен тебе. Врать младшим не хорошо, хён.       Вот сейчас он оттолкнёт. Обязательно. Рассмеётся и скажет, что не удержался, в очередной раз, слишком уж хотел посмотреть на мою растерянность, потешить своё самолюбие. И всё. Я прощу, уйду и больше никогда не поведусь на его правдоподобные розыгрыши. Только он не отталкивает, вновь обнимает, укладывая подбородок на моё плечо, и пальцами крылья рисует на ключицах.       — Я не могу остальных вмешивать в это, сам знаешь, — говорит туманно, будто бы я и правда должен что-то знать, но поясняет охотно. — Я не сразу заметил, не сразу понял, но что-то в голове переклинило просто. Я… чувствую себя зависимым, но мне становится плохо, почти болезненно, если долгое время никого касаться не получается. И беда в том, что некого, кроме тебя. Иджон слишком болтливый и с издёвками не отстанет потом, Докюн перепугается и вообще больше не подойдёт ко мне никогда в жизни, а Шихён… Ты представляешь меня, обнимающего Шихёна?!       — Ну… — честно говоря, да, представлял, и ещё как представлял. Наверное, это была одна из самых извращённых и тайных моих фантазий, но слишком уж чётко виделась мне эта пара в откровенной близости. Два красивых сильных тела, два великолепных, желанных для меня мужчины вместе. Это даже не вызывало ревности, лишь томный жар внизу живота.       — Джехо?       — Нет, конечно же, не представляю, да и Шихён в восторге не будет, — запоздало признал я, сглатывая вмиг ставшую вязкой слюну.       — Вот и остаёшься из приближённых только ты, ну и менеджер ещё, — досадливо кивнул он головой куда-то в сторону двери, и я уже готов был увидеть упомянутого, но того не оказалось поблизости.       Зато был я и объятия Кёниля. Происходящее немного прояснялось, хотя продолжало быть слишком непонятным и… горьким. Получалось, что я был просто подходящим вариантом для Лидера: молчаливым, не пугливым, не сопротивляющимся. Идеальным прямо-таки! И от последней мысли хотелось разразиться хохотом. Как вовремя она приходила, после сегодняшних размышлений! Насмешкой богов — не иначе. IV       — Ты не думал обратиться к врачу? Например, к психиатру… Твоё поведение не очень похоже на нормальное.       — Пока я думал только о том, как бы пережить эту ночь.       — В смысле?       — Эти приступы каждые часа два накрывают, нужно чьё-то присутствие рядом или же… мне придётся всю ночь ходить и, подобно маньяку, касаться спящих, лишь бы не свихнуться в накрывающем ощущении паники.       — Бред.       — Возможно, но завтра у нас выходной и, может быть, тогда получится найти выход из сложившейся ситуации, а пока… как ты смотришь на то чтобы разделить со мной ужин здесь?       — В твоей комнате? С тобой?       — Да.       — А у меня есть выбор? — учитывая, что всё время прошедшее с моего попадания в комнату Лидера я так и продолжал находиться в его объятиях, мне думалось, что тут уж как-то не от меня зависит, где и с кем Кёниль пожелает ужинать. Он уже не держал так крепко и не дрожал, отчего спустя какое-то время и вовсе смог отстраниться и только тогда, уверившись в нормальности своего состояния, заговорить.       — Час я точно буду нормальным собой, — заверил он и подал упавшее с моих плеч полотенце, точно бы намекая, что тревога ложна и мои услуги временно не нужны.       Правда о дальнейшем думалось с трудом. Вообще не хотелось ни думать, ни есть и, сидя со всеми остальными за общим столом, меньше всего хотелось оправдываться перед Шихёном, поглядывающим на меня как-то обиженно и с недоверием.       — Ты же собирался спать, вроде бы…       — И ты думаешь, что я его отпущу так просто, не заставив поужинать? — тут же вступился Кёниль, напоминая, что дружба с Лидером тоже может нести за собой приятные последствия, правда и их умудрился испортить, добавляя: — Он и так худой как щепка, а если есть не будет так вообще одни кости останутся. Какой поклоннице нужен ходячий скелет?       Под смех макнэ обстановка окончательно разрядилась и далее разговоры потекли в своём привычном ключе, где превыше обычных тем о предстоящем релизе и репетициях ставилось обсуждение грядущего выходного, который каждый хотел провести по-своему. Иджон охотнее всех делился своими грандиозными планами похода в развлекательный центр, но по его хитрющему взгляду можно было догадаться, что он лукавил, превознося своё желание наиграться всласть. Пальцы свободной его руки выстукивали какой-то неведомый мне ритм на столешнице, чем и выдавали нашего младшего, с его любовью к записи сольных песен и музыки к ним. Ему даже можно было немного позавидовать в его целеустремлённости и нескончаемом потоке идей, тем более что планы остальных были куда менее грандиозными, ну или же я, за эти годы, не научился отличать ложь от правды у старших коллег. Шихён грезил поездкой к родственникам. Докюн ссылался на кое-какие мелкие дела, которые, судя по внушительному списку, висевшему на холодильнике, вполне могли бы оказаться походом по магазинам. Кёниль сослался на давнее желание сходить в бассейн, а я… я только пожал плечами.       — Завтра что-нибудь и придумаю, — отозвался бодро, в ответ на вопросительные взгляды этой великолепной четвёрки, быстрее всех справляясь с ужином и сбегая в свою комнату. Мне куда важнее было, что придумать уже сегодня. Желание спать пропало совершенно, как и усталость, между прочим. Наверное, под воздействием испытанного стресса отступало всё, кроме самого стресса и его источника, конечно же.       Второй раз за вечер подпрыгнув от щелчка открывшейся двери, я уже не так сильно посмешил Иджона, который вернулся только спустя полчаса после моего ухода. Должно быть, мелкий не посмел пропустить завершающей части ужина — десерта, и, судя по его довольному лицу, можно было понять, что и в этот раз старания Докюна не прошли даром.       — Чего не спишь? — весьма живо поинтересовался он, хотя, приземлившись на застеленную кровать напротив, тут же переставал казаться сгустком нескончаемой энергии. Тоже устал, тоже мечтал провалиться в сон, только, в отличие от меня, мог себе позволить это. И вначале захотелось возмутиться этому массовому обострению — желанию выпроводить меня в мир сновидений, но я сдержался.       — Душно, вот и не сплю, — соврал, но не вызвал подозрений у макнэ. Нам с ним было уже привычно жаловаться на тесноту общей комнаты, что действительно порой могла быть душной из-за отсутствия даже крохотного окошка в ней. — Я… наверное, я в гостиную спать пойду.       Это был шанс! Действительно гениальная возможность сбежать из комнаты и не вызвать у младшего ненужных подозрений. И он не стал возражать, да и не мог бы, даже если бы очень захотел, то не нашел ничего удивительного в моём желании выспаться в комфорте. И всё же я поторопился покинуть комнату до того, как это юное исчадье любознательности задало бы ещё хоть один вопрос.       Кутаясь в собственное одеяло, я пробирался по уже тёмном коридору, что не был более освещён кухонными лампами, и замирал в проходе в гостиную растерянно. Возле тихо бормочущего телевизора сидел Докюн. Нет, конечно же, не было ничего удивительного в потребности посмотреть одну из полюбившихся историй, но сегодня меня, видимо, удивляло всё без исключения.       — Джехо? — и видимо не только меня. В глазах старшего, больших от изумления, читалось безмерное количество смущения. Будто бы я его и не за просмотром дорамы поймал вовсе, а за чем-то куда более непотребным.       — В комнате душно, хочу поспать здесь, — я решил не отступать от намеченной легенды, что была достаточно правдива для каждого, кто сегодня мог бы заинтересоваться моим состоянием и перемещением по дому. Быстро устроился в свободной части дивана и тоже уставился на экран.       — Я тебе буду мешать? Тогда я…       — Нет, всё в порядке, — прежде чем Докюн успел бы выключить телевизор, я опускал его руку, с зажатым в ней пультом, обратно на бархатистую поверхность сидения, на что он благодарно, но кротко улыбался.       — Тут немного осталось, около часа, может быть, и я тоже пойду спать, — заверил он, будто бы я мог передумать и потребовать немедленно освободить комнату для меня любимого, но это ведь был я, а не какой-нибудь строптивый… Иджон. Согласно кивнув, я устроил голову на мягком подлокотнике и прикрыл глаза. Спать всё ещё не хотелось, хотя в потоках свежего воздуха, что долетали из чуть приоткрытых окон, действительно находиться было в разы комфортней, да и мерное бормотание телевизора убаюкивало. И только где-то на периферии билась мысль о том, что нельзя отдаваться сну целиком. Меня ждали. Во мне нуждались. Мне доверяли и это… должно было служить неким веским поводом для ответственности.       Жаль я никогда не умел быть ответственным до самого конца. Спустя пару минут, удобно устроившись и пригревшись, я уже почти бессознательно рассуждал о касаниях. О их разности даже. Вот, например Иджон сразу ассоциировался со щекоткой и чем-то ещё малоприятным, его руки, протянутые ко мне, всегда вызывали ощущение надвигающейся опасности и тревоги. Шихён, наоборот, стойко вязался с непомерной нежностью и распаляющими ласками, что полнили его касания постоянно, даже когда, он вроде бы случайно касался моих пальцев, передавая кофе, или же поправлял сбитый спешкой наряд. А касания Докюна не вызывали совершенно ничего. Когда наши руки соприкоснулись при его попытке уйти, я мог почувствовать их гладкость, их тепло, но на этом всё и заканчивалось, как и сейчас, стоило ему мимолётно коснуться щиколоток, подняться оглаживающими касаниями до колен… Я открыл глаза и проснулся моментально. Телевизор уже был выключен, но уличного освещения вполне хватало, чтобы различить силуэт перед собой.       — Хён?! — последние сонные мысли следовало бы пересмотреть, потому как от скользнувшей под колени ладони прошибал жар и хотелось застонать в голос, а только после вопить что-то несусветное о неправомерности домогательств к спящему.       — Зачем кричать-то? Разбудишь же остальных, — успокоили меня, почему-то голосом Кёниля, и перестали зажимать рот второй рукой. Теперь многое прояснялось, в том числе и реакция на всё те же прикосновения.       — А зачем подкрадываться так пугающе? Да ещё так… сразу… — уже шепотом выдал я, взбрыкивая ногами и давая понять, что не привык спокойно относиться рукам близ своих ягодиц.       — Ты спал, и я думал просто отнести тебя к себе и… всё, — будто бы обиженно отстраняясь и переминаясь с ноги на ногу. Лидер ждал реакции на свои оправдания, да и всего меня видимо ждал, отчего не оставалось ничего иного кроме как встать и направиться в его комнату уже самостоятельно.       И дёрнул же чёрт проснуться так резко? Мог бы ещё немного побыть безвольной куклой и быть удостоенным такой невероятной возможности — быть унесённым в спальню Кёниля самим, собственно, Кёнилем. Но… нет. Мне определённо не везло. Не везло даже в том, что оказываясь с ним в одной постели, я продолжал находиться под своим одеялом, а он — под своим, на достаточном расстоянии от меня, чтобы ощущать себя… одиноким?       — То есть, тебя устроит даже вот такое положение тел… то есть дел, конечно же, — не выдержал я, уже минут через пять лицезрения скучной глади стены с незамысловатым рисунком обоев.       — Если честно, то так не совсем комфортно, — голос Лидера дрожал. Я вновь представлял увиденное ранее: того несчастного жмущегося в комочек человека, который всегда старался быть для нас самым сильным, самым выносливым. — Но я же не могу…       — Всё ты можешь, хён. Абсолютно всё. Можешь, — я, наверное, имел в виду что-то своё, отдалённое от темы, а потому никак не был готов к мгновенной реакции на вроде бы полученное разрешение.       Он откидывал своё одеяло, быстро скользил под моё собственное и прижимался всем телом, так крепко и отчаянно, что едва не расплющивал меня по всё тем же неинтересным обоям. Я мог слышать, как громко стучит его сошедшее с ума сердце и чувствовать, как утихает вновь давший о себе знать озноб. А ещё, в таком положении, я мог бесконечно долгое время ежиться от щекотных касаний успокаивающегося дыхания, которое путалось в волосах где-то в районе шеи. И всё это было мучительно больно, но в тоже время так желанно, что от переизбытка противоречивых чувств хотелось просто засмеяться в голос. Вот только пока ещё получалось сдерживаться и весь свой беззвучных хохот переводить в едва уловимые всхлипывания, что заставляли плечи немного дрожать.       — Джехо? С тобой всё в порядке? — внезапно, по взволнованному голосу Лидера, догадавшись, как он расценил мои всхлипы, я засмеялся уже вслух.       — Всё нормально, правда, — попытался оправдаться я, уже разворачиваясь в объятиях мужчины, чтобы тут же зайтись новым порывом смеха, только теперь от вида его озадаченного лица — благо в комнате Кёниля было окно и освещения оказывалось предостаточно, чтобы привыкшие к темноте глаза расценили каждую деталь. — Я в порядке, ты не подумай, просто…       Наверное, верить в нормальность человека, который ни с того ни с сего начинает смеяться весьма сложно. Вот и хён не поверил мне, насторожился и отчего-то не нашел лучшего способа заставить меня утихнуть, кроме как прижавшись губами к моим подрагивающим губам. И надо сказать, что он оказался прав в выборе тактики. Всё истеричное веселье тут же сошло на нет, а воздуха стало предательски не хватать. В этом внезапном озарении и понимании близости, всего разом становилось мало: недостаточно его взглядов, объятий, губ… последние отстранялись раньше, чем я смог хотя бы попытаться ответить на поцелуй.       — Спи уже, нам вставать завтра рано, — смутившись собственному порыву, проворчал хён, поворачиваясь ко мне спиной, но из-под одеяла не выбираясь. Последнее, не могло не дать надежду моим дурацким надеждам, что крепли всё сильней.       — Но, у нас же завтра нет репетиции, — немного помедлив, я всё же коснулся ладонью чужого плеча и Кёниль выдохнул, пожалуй, слишком уж облегчённо. Он что-то недоговаривал о своём текущем состоянии, нужно было разузнать получше, но… хён сам решал, кому и что стоит знать, и, видимо, в круг посвящённых лиц я на этот раз не попадал.       — Я думал, что ты составишь мне компанию в походе к врачу, — признался он неохотно и накрыл мою руку своей, притягивая ближе, к ключицам, заставляя дарить ему полноценные объятия, сердце от которых забывало стучать. И, наверное, если бы где-то на грани, такой ненастоящий Кёниль не напоминал мне ребёнка, я бы уже давно обязательно свихнулся, желая доказать ему о более эффективном виде близости, чем объятия. — О чём ты думаешь сейчас?       — Ты правда хочешь это знать? — нечаянно царапнув кожу чуть ниже кадыка и тут же принявших заглаживать незначительно ранение я ещё медлил с ответом, не зная, до какой степени честный ответ его интересует.       — Разве бы я стал что-то спрашивать, не испытывая к этому интереса? — неподдельно изумился он, стараясь увернуться от легкой щекотки, в которой я не мог отказать себе сейчас.       — Будешь отвечать вопросом на вопрос постоянно? — на губах уже начинала играть улыбка, но остановиться было невозможно.       — Хочешь вывести меня из себя и как следует получить за это? — а вот хён, в отличие от меня, был серьёзен, что вселяло в меня ещё больший дух ночного искателя приключений.       — Думаешь, с применением насилия, ты добьёшься большей послушности в пределах семьи? — когда он начинал сопеть, вот так, тихо, но настораживающее, стоило бы действительно взять себя в руки, но то ли обманчивое ощущение надёжности от этих объятий, то ли просто идиотское окончание дня, совершенно притупляли все инстинкты самосохранения.       — А думаешь, стоит проверить на деле? — он уже разворачивался обратно, чтобы темнеющим взглядом своим показать всё, что он думает по поводу дурацких шуток, но… я уже знал что отвечу.       — Не напомнишь мне первоначальный свой вопрос, хён? — сложно было не сорваться на смех, особенно, когда так сильно хотелось проверить станет ли он второй раз затыкать меня поцелуем или же примет иные меры.       — Ты невыносим.       — Я думаю о том, что весьма грустно находиться с тобой в одной постели, ощущать твою потребность близости и понимать, что это не то, что хотелось бы видеть мне, между нами. Ты доволен, хён? — выпалить всё разом, оказывалось не так уж и сложно, сложнее было не сойти с ума после, ожидая, когда с Кёниля спадёт секундное оцепенение и на всё высказанное обрушится ожидаемая реакция. Вот только я не знал, чего ожидаю больше.       А Кёниль тянулся вперёд свободной рукой, в то время как вторая неожиданно обнаруживалась под моей же шеей, легонько проводил ей по волосам и улыбался грустно-грустно. И первое, что я начинал понимать, так это то, что, кажется, знаю теперь, как чувствует себя Шихён. Паршивое чувство, надо сказать. Чувство не специального обмана. Чувство… ненужности.       — Твоя искренность для меня всегда будет дороже любой искусной лжи, Ким Джехо, — признался он, продолжая оглаживать уже шею, лишь изредка спускаясь к ключицам… пальцами и редкими взглядами, что заставляли вздрагивать невольно.       — Тогда давай сыграем небольшую в игру, как раз таки на проверку искренности, — осмелев, я уже не отводил взгляда от удивительных глаз, что под тёмной поволокой сонливости казались ещё прекраснее. — Задаём друг другу вопросы по очереди, отвечать нужно честно, но только односложно.       — Давай, — пожал плечами он, слишком уж наигранно показывая своё равнодушие. Но он соглашался, а это значило, что и ему есть что спросить и вот это уже начинало пугать, хоть и запоздало.       — Тогда я начну, — его рука замерла на моём плече, тоже поддаваясь напряженному ожиданию. — Ты хоть раз спал с парнями?       — Нет, — моё сердце успело разбиться на тысячи осколков, прежде чем за секунды молчания, потраченные на обдумывание вопроса, он дал ответ и уже задал свой. — Ты и Шихён… вместе?       — Нет, — ну вот, я сам же себя поймал в ловушку. Вопрос был поставлен правильно и ответов, как полагалось, могло быть только два, вот только долго было объяснять, что на самом деле не всё так просто, как может быть кажется со стороны. — Ты хотел бы сейчас видеть на моём месте кого-то другого?       — Нет. Ты жалеешь, что вынужден помогать мне?       — Нет, — так странно, лежать, смотреть друг на друга и пропитываться искренностью по каплям, будто бы узнавая друг друга по новой. Будто бы отрезая все пути к отступлению. — Ты бы хотел попробовать со мной, сейчас?       Кёниль прикрывает глаза, делает тяжелый вдох и выдохом тяготит моё ожидание, не спеша отвечать. Вот только крепкие руки, что притягивают к себе ещё ближе, кажется, открывают ответ наперёд. Совсем не страшно.       — Да, — выдыхает уже прямо в губы, заставляя чувствовать себя самым счастливым наглецом на свете, что посмел воспользоваться какой-то нереальной по своему виду ситуацией. Себе же во благо. — Ты не будешь жалеть? Если…       — Нет, — боги, конечно же, нет! О таком не жалеют, подобным тешат себя холодными ночами в одиночестве, когда кроме воспоминаний ничего и не остаётся вовсе. — Можешь поцеловать меня сам?       — Да, — на этом игру можно считать успешно завершенной, с равным счётом, а соответственно с объявлением ничьей, но… это уже не так интересно, как настойчиво накрывающие губы и пьянящее ощущение желания, приходящее вместе с поцелуем. V       А на утро, я был совершенно не выспавшийся, непомерно уставший, но… кажется счастливый. И не то чтобы эта ночь что-то решила, вовсе нет — Кёниль продолжал казаться на людях независимым и властным мужчиной. Но я-то уже знал, что где-то в душе у него таится едва ли не детский страх быть оставленным наедине с собой, пользовался этим силясь запомнить каждое касание, что дарил он в спешке поутру, когда мы покидали дом ещё до пробуждения остальных. Пока мы на автобусе добирались до выбранного им врача, что обещал полнейшую конфиденциальность за не очень большую плату, он будто бы ненароком касался моей руки, сжимая её в своей ладони изредка. И мне приходилось отворачиваться к окну и рассматривать скучные пейзажи просыпающегося города, лишь бы не смотреть на него вот так — точно на бесценную находку, что и не была рядом всё это время, а досталась мне только теперь. Желанно, но совершенно незаконно.       — Руку сломаешь, давай чуть нежнее, — сдался я, когда хватка стала усиливаться с пугающей быстротой, заставляя опасаться за кости, что при такой-то силе могли бы и превратиться в муку.       — Не могу, мне… — он не договорил. Резкая остановка автобуса и его тело прижимается к моему, позволяя ощутить пока ещё слабую дрожь. Пока ещё. Навязчивое желание пошутить на счёт того, что ночью понятие нежности ему было вполне знакомо, тут же отпадает разом.       — Сколько нам ещё ехать? — чувствую с какой неохотой он отстраняется прочь и сам тяжело выдыхаю, будто бы тоже зависим от этих объятий, не меньше чем наш попавший в беду Кёниль.       — Ещё две остановки, — сверяет увиденное за окном с данными в телефоне и нервно покусывает губы, а я прижимаюсь чуть ближе, лишь бы не видеть этого опечаленного лица. И это похоже на краткое сумасшествие, когда для спасения другого приходится ходить по самой грани. Вокруг нас люди, весь салон забит ими — спешащими на работу, они ещё сонные и не смотрят на нас толком, но пара заинтересованных взглядов уже впивается куда-то в район лопаток.       — Может лучше пешком? — я не знаю что лучше, но ощущать эти осуждающие, но ещё не узнающие взгляды, что иглами клеймят позвоночник, невыносимо.       — Наверное, да. Сойдём на следующей, — сжимает поручень близ двери так крепко, что костяшки его пальцев белеют. Но это видимо помогает хоть немного и подавно так лучше, чем сжимать мою руку до боли, а потому следующие десять минут страдает только металлический выступ. И я даже удивляюсь неподдельно, когда на месте сжатия не остаётся вмятин.       Мы выходим. Мы тонем в солнечном свете, а Кёниль ещё и в потребности объятий, приходится успокаивать его, вжиматься в плечо лишь бы только удержать от необдуманных слабостей, о которых он сам потом пожалеет. А он и не видит, что вокруг нас ещё полно людей, тянет куда-то вперёд, в сторону, так уверенно, будто бы бывает здесь постоянно и каждый уголок меж многоэтажек знает как родной.       — Нас могут увидеть, — шепчу в поцелуй, а руки Лидера на плечах, талии, бёдрах, они всюду разом и нигде одновременно. Почему-то я ощущаю себя бестелесным духом, не имея возможности запомнить каждое касание, да и сам Кёниль не человеком ощущается вовсе — стихией мощи и подчинения, которой нужно лишь иссушить, выпить без остатка, уничтожая. И мне это не нравится вовсе, хочется отстраниться, вырваться, вот только разница в силе играет против меня. Кожа спины сдирается о кирпичную кладку какого-то магазинчика, даже сквозь одежду, а сжимающие предплечья пальцы наверняка оставят после себя некрасивый рисунок из проступающих синяков.       Кёниль отстраняется, слыша далеко не первый болезненный всхлип. Смотрит ошалело, должно быть, на искусанные губы, что горят от его поцелуев, и я провожу по ним тыльной стороной ладони, бегло отмечая на той тонкую ниточку крови. Забавно. Это должно бы расстраивать и в большей мере пугать, но кажется и не существует лучшего средства от не той влюблённости, чем получить всё и сразу. Да ещё и так — не сдерживаемо болезненно, пылко и совсем уже не желанно. Оседаю на стену, разом ощущая себя разбитым чужим порывом, а сам не свожу взгляда с огромных глаз Лидера, что напуган ещё больше меня. Тянется вперёд, к шее, и я даже приподнимаю подбородок охотно, ещё больше пугая его своей покорностью. Вот только вместо моих бредовых мыслей про удушение свершается его осторожное касание, самыми подушечками пальцев по коже. Он видит там что-то, чего не могу лицезреть я, и кажется это к лучшему.       — Прости, — в его глазах полная осознанность и сожаление, Кёниль делает шаг назад и отворачивается, не смея больше смотреть на меня. Должно быть, я выгляжу слишком жалко — растерянный и совсем не злой его порывом.       — Куда дальше идти? Помнишь? — поднимаю ворот повыше и встряхиваю волосами, возвращая причёске видимость порядка, не смею касаться Кёниля руками — только плечом небрежно, пряча пальцы в тепле карманов. Почему так холодно-то?! Глупая погода, особенно та, которая внутренняя.       — Может, мне стоит одному дальше? — мнётся ещё, но смотрит наверняка именно в нужном направлении, желая сократить путь по тонким улочкам меж домов. Шарахается в сторону от меня, будто бы может причинить что-то ещё не известное мне и куда более страшное, чем до этого, но отчего-то мне начинает казаться, что хуже и не бывает вовсе.       — Предлагаешь оставить тебя здесь, а под вечер увидеть в сводке новостей про новоявленного свихнувшегося маньяка? — смеюсь было, но обрываю веселье на половине — горло и правда болит, точно бы разодрано изнутри сдержанными криками. Неприятно. Но в такой дурацкой ситуации и состоянии собственного слома, больше нечего терять. Прижимаюсь к его плечу, слыша благодарный выдох, и сам шагаю вперёд, стараясь отвлечь его разговором. — Осталось совсем немного. Ты ведь успел позвонить этому доктору, так?       — Это не совсем даже доктор, — поддерживает беседу Кёниль, чем успокаивает меня немного. — Он специализируется на подобных странных случаях, предпочитая лечить их нетрадиционными путями вроде гипноза и самовнушения пациентов. Когда я позвонил ему, он сказал, что уже сталкивался с подобными случаями.       — Вот как, — мне хочется высказать много всего лестного о подобных шарлатанах, что сдирают баснословные суммы ни за что, но Кёниль верит именно в такой вид спасения, а значит пусть. И всё-таки на душе не спокойно от ощущения, что эти минуты до цели самые последние в нашей близости, которой и не было-то толком, которой и не должно было быть. — Значит, уже скоро группа снова сможет увидеть своего Лидера прежним, в нужном настрое и здравии, так?       — Очень надеюсь на это, — он вдохнул глубоко и закашлялся — переизбыток автомобилей давал о себе знать сполна, делая воздух вокруг грязным и сухим.       И в каждой новой дрожи, мне чудился его очередной срыв и потребность объятий, но нет, он держал себя в руках до последнего. И только когда мы оказались в здании частной клиники, он сдался, во время подъёма на лифте. Этаж найденного им, чёрт знает где, врача был расположен слишком высоко.       — Прости, — впивается в шею болезненным засосом, сам весь вжимается в меня, вжимает в зеркальную стену до ломоты в костях, и нужно бы напоследок насладиться с ума сводящим напором несостоявшегося возлюбленного. Но сил хватает только на то, чтобы рвано хватать воздух, и силиться не задохнуться в тесноте жаркого плена.       — Давно простил, — шепчу, наверное, слишком тихо, чтобы быть услышанным, но это и не так важно. Ведь куда важнее для себя решить, что я действительно не держу зла на этого человека, не способного… вовсе не обязанного уметь любить меня вне подобной ситуации. В обычном мире для нас нет места.       И он всё извиняется, крошит искренностью раскаяния на опущенные плечи, на хрупкие руки и ещё полминуты подъёма, что длиной в бесконечность, просит потерпеть. Смотрю не на Кёниля — сквозь, пытаясь, в расплывающейся картинке цифр над дверью, узнать нужный этаж, но огоньки смеются хаотичными переливами и плывут перед глазами, запоздалой тревогой напоминая, что в этом безумии ещё нужно дышать. Лидер отстраняется, опуская голову, а мне до безумия сильно хочется одним единственным выверенным ударом стереть с его лица эту дурную гримасу отчаянного раскаяния, которое ему так не идёт.       — Не будь тряпкой, — получается почти выплёвывать слова, благо, учителя были отменные. Они бьют Кёниля по нервам лучше любого физического, и тот распрямляется разом, смотря мне вслед с долей неверия.       — Что ты…       — Кабинет, какой? — оглядываю пустынный коридор и начинаю нервничать, потому как сейчас, за эту непозволительную вольность, мне вполне возможно придётся расплачиваться. Лидер возвышается позади грозной тучей, и я вдруг осознаю, что у этой потребности в телесном контакте вполне может быть и другая, менее приятная сторона. Банальное насилие, это ведь тоже… контакт. Сглатываю подступивший к горлу ком, но накрывшая было тревога пропадает.       — Этот, — кивает на дверь с золочённой табличкой на ней, и незамедлительно стучится.       — Я подожду здесь, — скорее для себя произношу, потому как Кёниль и сам за собой не зовёт, скрывается за дверью, позволяя отдохнуть от его присутствия на ближайшем диванчике. Осматривать коридор не представляется интересным, куда более желанным становилось подбирать под себя ноги и утыкаться в колени, прячась от этого мира и немного от самого себя.       — Всё в порядке? — наверное, я бы окончательно засомневался в реальности этой подозрительной клиники, если бы не подошедшая медсестра — светлая и приветливая, с ореолом заботы и желания помочь, она стояла достаточно близко, чтобы я мог различить запах медикаментов и сладковатого парфюма. И если тонкие весенние нотки духов исходили лишь от запястий, то лечебная аура распространялась всюду кроме них и утончённых пальцев, которые, не прекращая, теребили уголок толстого журнала.       — Думаю, да. Просто немного не выспался, я… я жду здесь своего друга, — кивнув на дверь, за которой скрылся Кёниль, я постарался приветливо улыбнуться, в ответ на понимающую улыбку девушки.       — В таком случае, можете не волноваться за здоровье вашего приятеля, он в надёжных руках, — вот так просто. Заверила, хихикнула и ушла. И только глядя в след, на подпрыгивающие кудряшки волос, цвета льна, я понял, что прозорливости медсестры оказалось достаточно, чтобы и при беглом осмотре уделить внимание ярким отметинам на моей шее. А дальше и думать не нужно было, чтобы понять построенную ей логическую цепочку, и отчего-то становилось обидно, что я не имею права отрицать её догадку.       Кёниль появился только спустя полчаса, растерянный, но вполне походящий на себя настоящего, он озирался по сторонам, точно бы не мог вспомнить как сюда попал, но заметив меня спрятал и намёки на растерянность за искусной маской заботы.       — Выглядишь неважно, у тебя ничего не болит? Может, стоит показать тебя также, пока мы ещё не ушли, — заговорил он слишком уж насторожено, будто бы и не предлагая вовсе — настаивая, отчего мне пришлось брать себя в руки и быстро включать того самого позитивного Джехо, что спасал не раз и не из таких передряг.       — Просто не выспался, а тут вновь задремал и… — прервавшись на полуслове, я мог видеть, как неловко становится Лидеру, от упоминания ночи. Теперь, когда он действительно походил на полностью выздоровевшего человека, к нему и все чувства человеческие возвращались сполна. Первым из таковых был стыд. — Не думай об этом, мы просто помогли друг другу, верно? Как друзья. А теперь идём, я голоден так, что могу съёсть даже отвратительную кашу, которую так любит готовить Докюн.       Пока Лидера не накрыли ещё и рассуждения на тему, что же действительно способны сделать друг для друга настоящие друзья, я уже скрылся в пасти вовремя подоспевшего лифта, попутно скидывая очередной входящий звонок. Шихён. Он звонил за это время уже в третий раз, а я отчего-то не мог ответить ему, будто бы знал, что именно он спросит и знал, что не смогу соврать. И, наверное, такое поведение можно было легко списать на трусость — ничуть не оправдывая, но ставя на себе клеймо, но куда желанней было не думать ни о чём, просто смотреть на своё отражение во всё том же зеркальном лифте и, наконец, рискнуть оценить масштабы повреждений, как катастрофические.       — Я не хотел, правда, — попытался оправдаться стоящий за спиной Кёниль, прекрасно понимая, куда устремлён мой взгляд, но я только отмахнулся. От его извинений, красноватые следы засосов не уменьшались ничуть. И лучшим вариантом было бы сбежать от группы хотя бы на неделю, прямо сейчас, но никто не давал такой возможности, и не мог бы дать, когда череда репетиций должна была уже смениться первыми выступлениями, знаменующими наше очередное возвращение. — Как я могу искупить свою вину?       — Тут вопрос скорее в том, виноват ли ты? — наверное. Кёниль даже на мгновение опешил от искренности моей улыбки, уже не через зеркало — глаза в глаза, но скоро взял себя в руки, обнимая уже совсем иначе: бережно и легко. — Разве что, косметикой можешь меня обеспечить на весь грядущий месяц вперёд, но это тебе нужно будет перед стилистами каяться — ибо я понятия не имею, что они используют, чтобы из зомби превращать нас в чьи-то идеалы.       — Хорошо, — заверил он и отступил прежде, чем кабина лифта достигла первого этажа. И верилось, беспрекословно верилось, что Лидер сможет решить любые вопросы, разве что кроме моих личных вопросов с Шихёном, которые не могли не возникнуть теперь, когда он звонил мне в четвёртый или пятый раз. — Ответь ему.       Я даже вздрогнул, когда осознал, что уже с десяток секунд бездумно глазею на имя, которое высвечивалось на экране, обозначая звонящего. Неловкая теснота кабины сменилась просторным холлом, а тот растущим жаром, что полнил улицу, но вызов всё не прекращался, заставляя меня ответить, в то время как Кёниль зашагал быстрее, не желая вновь являться причиной моей неловкости. С его стороны это было практически благородно, но я готов был провалиться сквозь землю, слыша до боли знакомый голос в трубке.       — Ты где сейчас? — начал Шихён сухо и без приветствия, заставляя меня с сожалением признать, как же не нравится мне такая его манера говорить. Заставляя принять очевидные факты, в которых я слишком эгоистичен, чтобы спохватиться чуть раньше и осознать до какой же степени быстро сумел привыкнуть к хорошему отношению к себе. К лучшему, к какому и привыкать-то запретно.       — Я с Кёнилем, мы… — замявшись, я не знал, стоит ли врать о том, что я отправился вместе с Лидером в бассейн, или же наплести иной лжи, или же… нет. Правду говорить было нельзя. Не принял бы он такой правды, как и любой здравомыслящий человек. Но Шихён опередил меня, прерывая ещё не затянувшееся молчание.       — Я знаю с кем ты, я спрашиваю, где ты? Уже освободился? Не сочти за наглость и своеволие, я уж не стал говорить при других вчера, но мне хотелось бы провести этот выходной с тобой, ты ведь не окажешься против?       — Я… — не знал что сказать, потому как вопросы сбивались в голове в непонятное нечто и не желали приобретать хотя бы подобие очерёдности. Шихён как-то слишком уж спокойно принимал моё нахождение с Лидером, будто бы… будто бы знал. Покосившись в сторону Кёниля я, кажется, упустил момент, когда тот приблизился вновь и уж тем более не успел противостоять его напору, когда ему понадобилось отобрать мобильный из моих рук.       — Не задавай ему слишком много глупых вопросов сейчас, парень всё ещё в шоке и это будет бессмысленной тратой времени. Просто забери его сейчас и всё, — спокойно заявил Кёниль, а после назвал кафе, близ которого мы остановились сейчас, что-то ещё поворчал о нерасторопности Шихёна и нажал отбой, отдавая мобильный мне.       — Что бы вы без меня делали, — самодовольно объявил он и не преминул возможностью растрепать мои волосы. — Идём, перекусим пока что, пожалуй… Время ещё есть.       И времени действительно хватило, и не только на прекраснейший кофе со свежей выпечкой, но и на скупое признание Кёниля, как ещё одну попытку извиниться. Оказалось, он ещё из кабинета врача успел перезвонить Шихёну и объяснить всё то, что я бы и за месяц разгрести не смог. Конечно же, Шихён был зол, негодовал слабохарактерности Лидера, но… прощал меня, принимая к сведению тот факт, что у меня не было выбора. Кёниль так и сказал ему. И почему-то мне совершенно не хотелось доказывать обратное, и усложнять себе жизнь.       — Если бы я не знал тебя, с твоей извечной заботой обо всём живом, то обязательно бы подумал, что ты просто пытаешься так избавиться от меня, — заметил я, не жалея персикового джема и ровняя его слой с высотой самой булочки, хотя под укоризненными взглядами Лидера сделать было не так-то просто.       — Если у тебя появится животик, то я буду видеть в этом свою вину, — проговорил он, осторожно отпивая наверняка невкусный несладкий зелёный чай. Такой весь серьёзный и уравновешенный, совершенно не сочетающийся с моим подкатывающим смехом.       — Не переоценивай свои способности, Кёниль-хён…       — Я вообще-то про переизбыток сладкого, — смущается, а я, кажется, смеюсь слишком громко, чем привлекаю к нам ненужное внимание, но остановиться не так-то просто, тем более теперь, когда всё так легко и свободно.       — Я знаю, — заверяю его на всякий случай и как раз вовремя, потому как прямо у входа в кафе останавливается такси и выходящий из него Шихён не торопится отпускать водителя.       — Он ждёт тебя, — всё же комментирует очевидное Лидер, и ворует позабытую мной булочку прямо из рук.       — Чувствую себя девицей на выданье, — фыркаю, но отчего-то внутри всё расцветает теплом и отблесками счастья. Иного, неожиданного, но достаточно искреннего, чтобы улыбнуться Шихёну в ответ и поспешить к выходу, спохватываясь только на половине пути. — А как же ты?       — Ещё есть дела, требующие моего вмешательства, — загадочный, строгий и серьёзный — поистине наш Лидер, выпытывать у которого что-либо раньше времени бесполезно и чревато нагоняем за чрезмерную любознательность. — Иди уже, герой-любовник.       И я иду, не переставая улыбаться и думая о том, сколько же ещё всего важно следует рассказать Шихёну за этот выходной, который переворачивает всю жизнь, вот только не с ног на голову, а, кажется, ставя всё на свои места.