Менестрель и Чародейка

Она смотрела на него большими зелеными глазами, наполненными искренними и чистыми девичьими слезами. Менестрель отвечал лишь горькой и глупой улыбкой, пытался скрыть собственный страх, бережно смахивая печаль с ее лица. Вокруг шумел ветер, почти неслышно теребил листву на деревьях, чародейка ежилась от холода и дергалась от любых сторонних звуков: ночной лес не пугал ее, но погоня, пущенная ей вслед, заставляла вздрагивать, нервно озираясь по сторонам. Казалось, что в любой момент из-за кустов на нее выпрыгнет стражник, окрашивая кровью свой королевский меч, но еще больше чародейку пугала мысль о том, что душа отважного и верного музыканта сейчас лежит на ее хрупких плечах, пугало осознание той неизбежной и скорой гибели, которая неизменно настигнет его в эту ночь. Менестреля эта мысль пугала не меньше — возможно, даже больше, — но он старался не подавать виду. Пути назад уже не было, решение он принимал осознано и теперь был готов получить расплату за него. — Давай разведем костер, — предложил он, глядя в очередной раз, как чаровница потирает оледенелые пальцы. — Тогда они нас увидят, — возмутилась тут же она, пряча за спину свои белоснежные ручки, — дым выдаст нас с потрохами. — Они и так найдут нас, — менестрель поднялся с земли и принялся собирать сухие ветки, разбросанные вокруг их маленькой поляны. — Какая разница, как скоро они это сделают? Чародейка пыталась найти аргументы, но не могла. Лишний час или два не дадут им никакой выгоды, а потому совсем скоро она принялась помогать старому другу. Когда хворост был собран в небольшое подобие кучи, магичка зажмурилась, выставила руку вперед и со всей возможной сосредоточенностью прошептала заклинание. Внизу вспыхнуло неяркое пламя. — Какая же я жалкая, — опускаясь возле разгорающегося костра, выдохнула чародейка. Ее печальный взгляд устремился на менестреля, тот неуверенно сел рядом. — Нет, — уверенно покачал он головой, — ты прекрасная. Сильная и прекрасная чародейка, у каждого из нас бывают плохие дни. — Если проигрыш в войне — это лишь череда плохих дней… — Мы не проиграли, — хмурясь, менестрель перебирал мозолистыми пальцами железные струны лютни. — Один бой — еще не вся война. Ветер доносил издалека шум голосов. Чародейка в очередной раз попыталась создать хоть какое-то защитное заклинание, но итог был один: пальцы щипало, голова кружилась, но никакого результата не наблюдалось. Это злило, но чаровница лишь стиснула зубы. — Ты еще можешь сбежать, — неожиданно серьезно сказала она. — И отдать тебя им?.. — менестрель улыбнулся ей тепло и приветливо, в груди волшебницы закололо. Она прижалась к нему, вдохнула еще не выветрившийся запах пшеницы и эля и прикрыла глаза. Он поцеловал ее в рыжую макушку и ударил рукой по струнам. Голоса становились все громче, чародейка уже начинала считать шаги и минуты, за которые их преодолеют враги, но мелодия заглушила шум. Музыка наполнила воздух, легкие и разум. Чародейка знала, что слышит его голос в последний раз, менестрель пел о том, о чем собирался раньше молчать. На какое-то жалкое мгновение им показалось, что лязг металла их не касается, что ветер унес все их печали под негромкую игру музыканта. Но у всех песен имеется свой конец, как и у любой из историй. Голоса были уже совсем близко, когда менестрель закончил играть, чародейка слышала стук копыт. Певец бережно положил лютню в разыгравшееся пламя костра и, не глядя, потянулся к мечу. — Неужели есть смысл жить в мире, где менестрель должен хвататься за оружие? — прижимая к груди хрустальный шар, вопрошала у самой себя волшебница. — Нет, но в мире, где нет неумелой рыжей чародейки, смысла еще меньше, — попытался пошутить он, выходя из освещенного круга во мрак. Он улыбался, задорно сверкая глазами, вынимая из ножен клинок. Не рожденный для того, чтобы стать воином, менестрель смеялся смерти в лицо до последнего вздоха. И когда его душа покинула тело, веселый смех отразился в хрустальном шаре в руках чародейки, чтобы дать ей сил помнить. Чтобы, сохраняя навсегда образ горящей лютни, чародейка могла бежать.