Якорь

Она знала его так долго, что иногда могла предугадать некоторые фразы или движения. Например, он часто усмехался, в любимом жесте закидывая руку ей на плечи. Его тело было тёплым и сильным (а объятия, если честно, давали ощущение защищённости), и Эрика обычно не сопротивлялась. Если, конечно, не обижалась на него. Наверное, со стороны это выглядело забавно: хмурая блондинка, борющаяся с ухмыляющимся парнем, пытающимся её обнять. Такие смехотворные потуги. Она всё равно уже через пять минут переставала дуться. На Уиттмора невозможно было долго злиться, несмотря на то, что он был настоящей задницей. Она впервые увидела его в школе. Ей было девять и она болела эпилепсией, а он уже тогда выглядел как хренов король мира. С годами этот образ стал едва ли не второй кожей для него. Дорогой лоск и куча высокомерия в стиле "вы-все-дерьмо". Он был из той когорты, которые всегда сидели на первых партах, прямо перед Финстоком или мисс Картинелли и не смущаясь разговаривали, которым были рады с любой компании и считали величайшим счастьем вылизать своим языком их дорогущие ботинки. Эрика же была обычной замухрышкой, над которой так здорово потешаться. Ей доставались обидные толчки локтями ("уйди с дороги, грязь"), коктейли, выплеснутые в лицо, приступы эпилепсии и слёзы в подушку по ночам. Эрика до сих пор не знала, почему в один из дней это случилось. Её в очередной (миллионный, наверное) раз оттолкнули с дороги и она нечаянно приземлилась в сильные руки. Вздрогнула, когда они скользнули по плечам, скрытым мешковатой толстовкой, помогая не упасть, удержать равновесие. Обернулась — и исчезла в этих глазах. Растворилась. Утонула, камнем идя на самое дно этих серо-зеленых омутов. А он уже отстранился, бросив что-то вроде "ходи осторожнее". Эрика тогда торопливо кивнула и поспешила уйти, пока не пришлось выслушивать новые насмешки. А потом они оказались в одной стае. Дерек дал Эрике избавление от болезни, силу и все волчьи примочки вроде горящих янтарем глаз и возможности перестать быть замарашкой, но оливковая серость хейловых глаз даже в сравнение не шла с теми глазами. Самыми изумительными, какие Эрика когда либо видела. В полнолуние, когда желание перегрызть кому-нибудь глотку туманило разум, вытесняя всё остальное, чудом остались только глаза гребаного Уиттмора. "Найдите ваш якорь" твердил Дерек. Якорь Эрики — серо-зелёные омуты и холодная усмешка Джексона Уиттмора. Заносчивого богатого мальчика, трахающего Лидию в кабинете Финстока на перемене между алгеброй и экономикой. Того, кого буквально облизывала я-хочу-тебя взглядом каждая девушка в школе. Забавно, наверное. Эрика ненавидела себя за то, что сливается с этими дурами. Что ж. Никто не виноват, что волк внутри выбрал этого засранца. — Эрика, почему тебя нет? - голос Дерека в трубке неприятно режет слух, и блондинка сбрасывает вызов, разваливаясь на диване. Пепел с сигареты падает на "полнолунную" кофту (из тех, что надо бы выкинуть, да жалко), но ей плевать. Это полнолуние она проведёт дома. Всё равно родители уехали. Опасности никакой. Ровно до тех пор, пока красный туман не застилает глаза. Её буквально за шкирку тащит куда-то — успевай только ноги переставлять. И волчица даже догадывается куда. Её сейчас не волнует, что, вообще-то, Уиттмор брезгует общаться с ней, и он скорее сошвырнет её с крыльца, чем положит руку на загривок. Плевать. Просто... Так нужно. На следующее утро Эрика просыпается на кровати Джексона, одетая и ни черта не помнящая. — Ага. Проснулась, - Джексон зевает, прислоняясь плечом к косяку, и смотрит на ошалевшую блондинку с насмешкой. Он одет в домашнюю футболку и охерительно пахнет — это Рейес чувствует, ощущая умиротворенного зверя в груди. — Сейчас позавтракаешь, объяснишь мне какого хуя это было и катись отсюда, - в одно слитное движение отталкивается от косяка и идёт куда-то. — Ага, - сипит Эрика. В глотке сухо и першит, словно туда два кило песка разом засыпали. Благодарно принимает стакан с водой, в два глотка осушая его и наконец идёт за ним. Это утро кажется Эрике совершенно охуительным. И какая разница, что было ночью?