february, 14

– В этот день у кого-то может быть день рождения! – Или годовщина отношений. – Годовщина смерти любимой шиншиллы. Пауза. – Лухан-хён, это было жестоко, – серьёзно говорит Чондэ. – Это может быть день выхода новых кошерных серий! – выкрикивает Бэкхён. – Или день мега-скидок в баре, – подхватывает Чондэ. У Сехуна голова пухнет от разноголосицы, чесслово, лучше бы минут пять назад его язык приклеился к нёбу, а не выдавал бы то, что день всех влюблённых ему побоку. Теперь ему ничего не остаётся кроме как выслушивать всё более бредовые поводы для «отметить этот день прогулкой по барам» и массировать виски пальцами. В нём ещё ни грамма алкоголя, а в голове уже оркестр, и в репертуаре явно не симфония – кажется, на сцену пустили группу металлистов с безобразными инструментами и немытым хаером у басиста. К счастью Сехуна, невозможное возможно – запас идей иссякает, и Сехун после минутной паузы монотонно выдаёт своё неизменное: – Всё равно не буду отмечать. – Я тоже, бро, – отзывается Чанёль с пола, – этот праздник противоречит моей вере. – Твоя вера обязывает тебя носить на голове кастрюлю? – тут же осведомляется Бэкхён, наконец-то, боже, он ждал, когда подвернётся момент подколоть друга. Но и правда, у Чанёля на голове суповая кастрюля с цветочным рисунком, зато уши не видно, а вот глаза смотрят на всех собравшихся с толикой усталости. И разочарования. – Вообще-то, кастрюлю он мне проспорил, – говорит Чондэ и пшикает колечком на пивной банке. У кого как, а у Чондэ праздник уже полным ходом, точнее, та его часть, в которой он слегка надирается, чтобы после кадрить тёлочек. – Я верю в магию, сто раз вам говорил. А тебе, – Чанёль зыркает из-под кастрюли на булькающего смехом Бэкхёна, – даже тысячу. – Ага, ридикулус и люмос, живые фотки и другая дребедень, – отмахивается Бён и расплывается в широкой улыбке. – Я подарю тебе письмо из Хогвартса на твоё одиннадцатилетие в этом году. Чанёль не успевает съязвить другу в ответ, потому что Чондэ вдруг говорит: – Твой Поттер – гей. И это его коронная фраза, с которой начинаются самые жаркие споры в рамках этой троицы. Где есть Чанёль – там есть Бэкхён, а где Бэкхён – там и Чондэ. Сехун при всём желании не сможет вспомнить, как он докатился до дружбы с этими тремя чудаками. Как-то само собой получилось, по цепочке. Сначала в его жизни с пачкой какао и пледом («поживу у тебя пару дней, ты же не против, спасибо, о боже, у тебя дубак, тебе срочно нужно купить обогреватель») появился Бэкхён, потом – Чанёль, он купил обогреватель, а через пару дней за шкирятник утащил Бэкхёна обратно домой. А после в какой-то из понедельников два болвана познакомили Сехуна с Чондэ, у которого в кармане рюкзака нашлись волшебные антипохмельные таблетки и букет закидонов. Чанёль набирает как можно больше воздуха в лёгкие, поправляет кастрюлю на своей голове и тихим тоном, пробирающим таким, начинает защитную тираду в сторону Гарри Поттера. Через пару минут Сехун сбегает на кухню за водой и обезболом, ведь три идиота спорят так громко, что вместо лиц Сехун рисует им трещотки. Лухан сбегает вслед за ним, сочувственно гладит мелкого по плечам и предлагает запереть разыгрывающее суд трио здесь, а самим отправиться куда-нибудь, где тихо и есть кофе. Сехун бы и рад, но – сори, хён, в твоей общаге койко-мест слишком мало, а спать в одной кровати с тобой я в жизни не подпишусь. Лухан не обижается, он понимает, у Сехуна тоже закидонов с пассажирский состав. Из комнаты слышится буря, Чанёль в порыве совсем не по адвокатски стучит пультом от телевизора по колену Чондэ, а у Чондэ того и гляди из глаз посыпятся молнии. У Сехуна сегодня воображение работает бешено – он уже видит руины своей квартиры, выжженной лазерной войной, которую можно будет вписать в историю Великой Защитой Фандома, ну или Магии, это уж как Чанёль решит. Сехун морщится от головной боли и решает, что хрен с ним, уже почти сорванные глотки друзей и сохранность пульта дороже, что там какие-то принципы и отсутствие желания!.. Сехун заходит в комнату и привлекает к себе внимание показным покашливанием. Это невероятно удивительно, но трое спорщиков тут же замолкают, а по лицу Бэкхёна можно чётко прочитать «чуваки, спокуха, мы добились своего». Да, добились. – Окей, я иду с вами. – А зачем? – елейно интересуется Бэкхён. Зараза. – Отмечать, – ваш тупой, бессмысленный и дискредитирующий одиночек, – праздник. Бэкхён даёт пять Чондэ, а вот Чанёль, кажется, не врал – ему прошлые страдания Валентина и нынешние розовые сопли до лампочки, ему и тут хорошо, с кастрюлей на голове и с пачкой читос на коленях. К слову, кастрюля. – Только эта хреновина, – Сехун сильно стучит костяшками пальцев по кастрюле, отчего Чанёль ойкает, – остаётся здесь. – Нет! – тут же загорается праведным желанием спорить Чондэ. – Ему ещё двенадцать часов в ней ходить! – Замените чем-нибудь, – у Сехуна действительно воображение сегодня жжёт, – полотенце, пакет или тупой галстук… Чондэ, просияв, подхватывается с места и уносится в прихожую. Чанёль прячет лицо в кастрюле и вслух просит у вселенной одолжить мантию-невидимку. Чондэ возвращается с галстуком в руках – белый в розовых овечках, купил сегодня шутки ради, а тут так удачно пригодилось. Бэкхён тычет Чанёля ногой в плечо и хохочет. Сехун объявляет две минуты на сборы и мысленно молится на то, чтобы обезбол начал действовать желательно прямо вот сейчас. / За всё время пути Чондэ подкатывает только к кошке за стеклом зоомагазина, который чёрт знает зачем всё ещё открыт так поздно. «Возможность купить новую шиншиллу», – тут же шутит Лухан, но Чондэ, мгновенно вспомнив весь список своих домашних любимцев, хмуро замечает, что кому-то шутить не надо, просто «не надо, хён». Лухан пихает его локтем в бок, Чондэ пихает в ответ. Сехун, до конца застегнув свой сегодняшний костюм умелого дипломата, прерывает их бойню острых костей, указывая ладонью на бар на другой стороне улицы. Первый на сегодня. Бэкхён – выпендрёжник, он не снимает с себя кожанку даже тогда, когда его лоб начинает потеть. Даже тогда, когда Сехун закатывает глаза и пинает его по ноге, да расстёгивает пуговицу на рубашке, ещё одну, третью, и всем своим видом выражает прохладу. Бэкхён почти скрипит зубами, но в гардеробе его куртейка может затеряться, а стулья в этом баре такие стрёмные, что в качестве вешалки не сойдут ни в коем разе. Бэкхёна хватает на стакан пива, потом он уходит в туалет, долго моет руки холодной водой, наслаждаясь, а после виснет на Чондэ, на Лухане, на недовольном Чанёле и канючит идти в другой бар. Сехун, вдоволь налюбовавшись его живописными страданиями, даёт добро на смену локации. Чанёль не застёгивает пуговицы на своём пальто, когда они выходят на улицу, и ветер подхватывает его аляповатый галстук и закидывает вверх. Выражением лица Чанёль напоминает угрюмого кота. Сехун жалеет о том, что не успевает запечатлеть этот фейс мобильной камерой, ведь Чанёль даже круче интернет-мема. Более экспрессивен, что ли. Лухан разговаривает с кем-то по телефону, поворачивает лицо в сторону от ветра и безмолвно кивает на неоновую вывеску – рисунком в виде бокала мартини. Второй на сегодня. Чондэ и Чанёль снова спорят: для одного вывеска точь-в-точь мартини, для другого – дайкири. Бэкхён соглашается с Чондэ, ведь ножка другая, ты что, слепой. Чанёлю хочется приманить оставленную у Сехуна кастрюлю сюда волшебной палочкой и опустить её Бэкхёну на голову. Лухан тихо соглашается с Сехуном на тему того, что спорить из-за неонового бокала – весьма глупо (не будем говорить резких слов). Сехун удивляется на то, что все берут пиво – даже Чондэ, он вроде должен переходить на коктейли или текилу, ведь сам же разглагольствовал в метро, что этим вечером все свободные цыпочки будут купаться в лучах его внимания. Пока всё внимание Чондэ направленно на бутылку пива в его руках и на лицо Бэкхёна. Бэкхён красный как рак (кожанка прилипла к его плечам, стопудово) и пытается не поправлять Чанёля, хотя неправильно произносимые термины, заимствованные из китайского, режут слух. Даже завывания в кастрюлю тоном умирающего кита не сравнятся с такой степенью раздражения. Бэкхён ведь эксперт, переводчик. Чанёль тоже эксперт, он юрист, по воле случая вновь безработный и потому увлекающийся всем. Сехун тоже эксперт, в теме «как избежать споров и ссор»; он залпом добивает свой стакан и поднимается с места – на удивлённый взгляд Бэкхёна он красноречиво закатывает глаза и проводит пальцем по шее. Бэкхён смеётся, но понимает. Лухан очень хочет рассказать про то, что его шиншилла как раз таки… Но он разумно решает осушить свой стакан. Молча. После двойной порции пива на улице душно всем – даже Бэкхён расстёгивает молнию на своей кожанке и хлопает руками по бокам на манер пингвина в попытке охладиться. Чондэ смеётся в кулак и наконец входит в режим боевой готовности – подгоняет друзей тащиться быстрее, ведь где-то там, впереди, самый лучший бар с самыми лучшими скидками. И с самыми лучшими девчонками, конечно же. На очередном перекрёстке Чондэ заглядывает за угол с воображаемым пистолетом в руках (окей, это пальцы), и шикает на Чанёля, прикрывающего тыл, который выглядит более неказистым с невидимой волшебной палочкой. Спустя секунду Чондэ выпрямляется, а на его лице сияет улыбка победителя, хотя вот Бэкхён на его месте не стал бы предвосхищать события. Третий бар на сегодня. – Остаёмся здесь, – говорит Чондэ, и его слова звучат как приговор. Чанёль машинально начинает бормотать возможные сроки подачи аппеляции. Сехун медлит и тянет дубовую дверь на себя последним – шнурки на кроссовках сговорились и развязались одновременно, а облизанные ночным ветром пальцы не самые быстрые работники мира. Сехун делает шаг вперёд и для себя решает, что этот бар – заключительный на сегодня. По крайней мере, для него. Вот только друзья и слышать ничего не хотят – Бэкхён молниеносно сдаёт в гардероб своё кожаное-ремешковое сокровище, Чанёль просит не бросать его в одиночестве на съедение этим личностям, ну ведь бро-кодекс, все дела. Чондэ просто заказывает шесть шотов текилы на двоих. Сехун бросает беспомощный взгляд на Чанёля – вдруг у того найдутся какие-нибудь законы или указы, по которым Сехун просто не может так надираться. Чанёль разводит руками. Сехун просит не пускать его в одиночное плавание после того, что он вольёт в себя, и обхватывает пальцами первую стопку. Чондэ почти счастлив. / Сехун сидит спиной к стене, вытянув вперёд руки и упираясь локтями в колени. В голове попеременно долбят огромными шаровидными палочками по центральному барабану и по дребезжащей тарелке, он не разбирается в ударных установках, Чанёль бы вот точно сказал. Сехун поворачивает голову влево, устроив щёку на мягоньком рукаве рубашки, и наблюдает, как по улице скользят прохожие. Глаза закрываются чаще, чем Сехун дышит, и поэтому видит по большей части он только ноги. В какой-то момент ему даже кажется, что мимо скользят какие-то там фирменные и одни из любимых кроссовок Лухана – но ему только кажется. Спустя пару минут Сехун возвращает взгляд на собственные пальцы и понимает, что какого-то чёрта он один-одинёшенек сидит чёрт знает где. Явно не в баре. И рядом явно нет никого из друзей. Сехун бормочет себе под нос всякие дерзости в сторону Чондэ, а ещё глумится над самим собой прошлым. Правило «не пейте текилу» нарушать не рекомендуется, но Сехун каждый раз его нарушает. Хотя мог бы в этот раз удрать, раскидывая в стороны людей, столы и чувство страха за свою задницу. Видимо, Чондэ имеет какое-то отношение к магии; наверное, именно поэтому они с Чанёлем вечно цапаются. Сехун чувствует, как замерзает его задница, шевелит пальцами рук – пальцев десять, в голове барабаны сменились на свирель, а значит, ему уже лучше. Ну, явно лучше, чем было минут пять назад, или полчаса, или – сколько он уже здесь сидит, и почему вообще он здесь сидит. Сехун вздрагивает и отказывается признавать, что глаза его подводят, когда кто-то трогает его за плечо. Рядом никого точно не было, ничьи кроссовки, ботинки, лодочки сюда не сворачивали. Но реальность Сехуна – не та реальность. – Вы в порядке? О, звучит так вежливо и неравнодушно. Будь на месте Сехуна Чондэ, а на месте незнакомого мистического парня симпатичная девчонка, Чондэ бы растаял и заранее настрочил бы всем смс «я только что встретил свою судьбу». Сехун поворачивает голову вбок, натыкается взглядом на обеспокоенное (действительно обеспокоенное, вау) выражение лица и, кажется, готов перекроить только что придуманную в голове историю под себя. Встретить свою судьбу чёрт знает где и чёрт знает в каком виде (Сехун вдруг начинает панически бояться зеркал) – весьма глупо. Или это алкоголь рисует в лице напротив черты идеальности. Сехун сглатывает и открывает рот, и зачем-то выдаёт лишнюю информацию: – Я в порядке, я Сехун, мой друг кретин и мне… Его поток слов прерывает приятный тихий смех. Сехун задерживает дыхание на долгий миг (секунды три, реальности отличаются). – Чонин, – информирует в ответ незнакомец и пожимает пластилиновую ладонь Сехуна. Сехун двигает пальцами на руках и вгрызается в них взглядом – что за фигня, двигаются же, так почему пластилин. Незнакомец, то есть, Чонин, хочет сказать или спросить что-то ещё – но вдруг вскидывает голову и смотрит туда, где улица, ноги, спешка. Сехун поворачивается тоже и мгновенно узнаёт какие-то там фирменные и одни из любимых кроссовок Лухана. Лухан замирает, пару секунд смотрит на открывшуюся перед ним картину, а после деланно задумчиво чешет затылок и разворачивается, чтобы скрыться за углом. Сехун делает вывод, что далеко от бара он не ушёл, но ему бы знать, как давно… Сехун приходит к ещё одному неутешительному выводу: он выпал из бара с целью проб- подышать свежим воздухом, и, судя по ватным ногам, полчаса он сидит здесь точно. Сехун телепатически передаёт вопрос Лухану: какого хрена ты пошёл вслед за мной только сейчас. И ещё один: срочно нужна жвачка, хён. У Лухана стопудово есть новая пачка сладкой мяты. – Слушай, – говорит вдруг Чонин, и Сехун мгновенно возвращается в реальность, в ту, которая адекватная и не поддерживает телепатический обмен между друзьями, – ты же весь замёрз! Сехун бросает взгляд на пластилиновые пальцы и кивает. А бросив взгляд на Чонина, у которого непроходимое обеспокоенное выражение на лице, вдруг прорывается информацией. Говорит и про кастрюлю, и про вывеску в виде бокала, и про то, что последний пункт их с друзьями забега, вроде бы, за углом, и «если тебе не сложно, сходи туда и прибей парня с кошачьей улыбкой в тёмном свитере». Чонин смеётся и вытягивает вперёд руку, ладонью вверх. Сехун непонимающе пялится на его пальцы, заодно любуясь. – Давай я лучше схожу туда для того, чтобы взять твою куртку. Сехун задерживает дыхание на несколько секунд, удостоверяется в том, что услышал то, что услышал и понял, естественно, слегка искажённо, и кивает на правый нагрудный карман. Номерок там. Чонин понимает. И достаёт его оттуда так осторожно, что Сехун даже не успевает почувствовать тепло его пальцев. Чонин обещает мигом вернуться, и Сехун ему верит. А спустя несколько минут пытается подняться на ноги и пойти на поиски Чонина или хотя бы тепла, боже, ноги просто заледенели, а задница… что уж говорить. Сехун успешно собирает лопатками побелку со стены и прислоняется к ней затылком, когда встаёт в полный рост. Реальность начинает кружиться. Желание прибить Чондэ растёт в размерах. Сехун вздрагивает, когда кто-то трогает его за плечо. Чонин улыбается и держит за капюшон дурацкую шуршащую куртку – Сехуну хочется её обнять и зарыться в подкладку носом, она такая тёплая, лучше обогревателя. – Парень с кошачьей улыбкой, – говорит Чонин, и Сехун сперва не понимает, но слушает, – в тёмном свитере, которому ты просил набить морду… Вот теперь Сехун понимает. – …слишком занят с какой-то девчонкой, так что предлагаю предъявить ему претензии завтра и не портить праздник. Сехун моргает и с удивлением смотрит на Чонина. На языке так и вертится: «ты случаем не юрист?». Ведь слова Чонина невероятно напоминают слова Чанёля – ну, в моменты споров и всего такого. Чонин списывает молчание за согласие (отложить месть Чондэ на завтра, что ж, почему нет) и помогает Сехуну надеть куртку. Она шуршит и не хочет застёгиваться. Сехун чувствует себя на пять лет, когда Чонин поправляет его капюшон и осторожно и идеально доводит собачку на молнии до самой шеи. Сехун почти тает от такой заботы, хоть и неуместно и вообще, ему же стыдно должно быть, неловко и далее-далее… Ну, и приятно от того, как тёплые пальцы Чонина ерошат его чёлку. Сехун бы замурлыкал, если бы Чондэ успел влить в него на один шот больше. – Дашь мне свой номер? – пытаясь придать лицу самое милое и наивное выражение, просит Сехун. Именно просит – вопросительная интонация звучит настолько неубедительно, что не замечается. Чонин пихает руки в карманы собственной куртки, задумчиво улыбается и кивает головой в сторону улицы. – Если ты дашь таксисту свой адрес внятно и разборчиво, то я в долгу не останусь. – А можно сначала номер, потом адрес? Чонин снова задумывается – на секунду, не больше, – а после забирается ладонью в карман куртки Сехуна и вбивает цифры. Сехун просит сохранить номер под именем «спаситель», или «спасатель», он иногда путается в понятиях. Чонин опускает телефон обратно в карман и тянет Сехуна за рукав куртки, к дороге, призывая идти прямо и вообще идти, ты чего застыл. Сехун честно пытается передвигать ледышками, которые притворяются его конечностями, и неслышно ворчит, что он старается и вообще молодец. Чонин ловит ему такси, запихивает его на заднее сидение и контролирует процесс «адрес назначения», тут же запоминая лишнюю информацию в виде «девяносто четвёртая квартира, с балкона вид на восток». Чонин улыбается ему на прощание, желает спокойной ночи и машет рукой. Сехун мысленно обещает непременно позвонить завтра днём, или утром, или как только свалится с кровати и ощутит в голове барабаны похмелья; боже, он непременно позвонит и, переступая смущение и стыд, позовёт Чонина на свидание (или сразу предложит ему абонемент на десять встреч и сотню поцелуев). Сехун достаёт телефон из кармана и пишет Чанёлю сообщение, что с ним случилось нечто очень, очень хорошее. Чанёль спустя пару минут отвечает кучей смеющихся смайликов и поддевающим «я столько ошибок в одном предложении даже в младшей школе не делал». Сехун показывает телефону язык и откидывается на сиденье. «Это день, когда я встретил свою любовь». Звучит немного глупо и пафосно (не будем говорить резких слов). Но Сехун вполне удовлетворён тем, что нашёл свою причину считать четырнадцатое число февраля праздником. И вполне удовлетворён тем, что Чанёль пишет: «Чондэ только что проспорил мне кастрюлю на сорок восемь часов!». А ведь у Чондэ на завтра было столько грандиозных планов… Шалость Месть удалась.