crash

Ночная смена начинается плохо - я не успел купить сигарет, я не успел переодеть липкую, насквозь пропотевшую за день футболку, а в довершение всего обнаружил, что Надин уволилась. Надин - мой любимый диспетчер, между прочим. У нас с ней очень часто совпадали ночные смены, магически часто, я уже начал было находить в этом какое-то провидение и уже подумывал пригласить её поужинать - вдруг бы у нас и выходной однажды так же совпал? Надин я никогда не видел - таксисты не пересекаются с диспетчерами - но все равно был уверен, что она прехорошенькая - у неё совершенно точно был голос хорошенькой девушки (да, да, я знаю, что это не показатель и что голос может быть обманчив, но мне все равно, I want to believe, как любил говорить один персонаж из моего детства), а кроме того, знал, что ей двадцать три года и знал, что она бросила университет журналистики. Еще я знал, что она рассталась со своим парнем две недели назад, потому я, собственно, и подумывал позвать ее куда-нибудь. Не судьба, видимо, а жаль. У меня не было секса так давно, что я даже не помню уже, зачем секс вообще нужен. Чего уж там, я и на самых невинных свиданиях не был уже целую вечность. Не то, чтоб это меня расстраивало на самом деле. Думаю, мне плевать. В общем, когда я сел в машину и включил рацию, в эфире не оказалось Надин, несмотря на то, что сегодня должна была быть её смена, и я разозлился, сами понимаете. Тем более, что вместо неё там был незнакомый парень. - Привет, - говорит он подчеркнуто вежливо и неестественно дружелюбно, и у меня от этой вежливости руки на руле сами собой сжимаются мертвой хваткой. Меня хватает только на то, чтобы прошипеть ответное "Привет" сквозь зубы и усилием воли расслабить руки. Потом меня слегка отпускает. Кто бы он ни был, он не виноват в том, что мой день не задался. - Меня зовут Йен, - продолжает он все так же дружелюбно, - заказ на Корнинг-авеню, юг, 5410, везти в аэропорт. - Ага. Я выезжаю со стоянки, разворачиваюсь, прикидываю, успею ли заехать за сигаретами. Нет, лучше будет заехать за ними после того, как отвезу клиента. Люди, которых надо везти в аэропорт, всегда такие нервные. Да и покурить в машине при нем все равно не смогу, нельзя. Рация снова включается. Ну, чего еще? Я молчу. - Тебя как зовут? Проглатываю злобное "А тебе-то что?" и глубоко вздыхаю. - Джон. _____________________________ Йен оказывается неплохим, в сущности, парнем, зря я так поначалу злился на один только факт его существования. Да и про Надин я забыл уже на следующий день. С Йеном довольно интересно болтать между вызовами, хоть и совсем недолго. У него приятный голос, не хуже, чем у диктора на радио, хорошо поставленный, с мягким, едва заметным незнакомым акцентом. И разговаривает он грамотно и красиво, не то, что я. - Ты всегда жил в Лос-Анджелесе? - я задаю ему все эти глупые вопросы даже не ради формального поддержания разговора. Мне и вправду интересно что-нибудь о нем узнать. Возможно, мне просто скучно. Если подумать, то единственные живые существа, с которыми я вообще разговариваю - это диспетчеры на работе, да ещё продавцы в супермаркетах. - Нет, я бельгиец. Вот, значит, откуда этот мягкий акцент, хороший акцент, такой приятный, как полный рот меда и карамели. А может и нет, может все вранье. Я не против. - Ага, ясно. - А ты? - А меня инопланетяне к вам на Землю сбросили, потому что я слишком страшненький. Так и сказали, иди-ка ты нахуй, Джон, у нас тут все красивые, а ты страшный, ты не вписываешься. Так вышло, что сбросили прямо над Лос-Анджелесом, и вот я здесь. Йен смеется. - Тебе сейчас на Запад-Флоренс авеню, остановишься между Брайтон и Холлдейл, повезешь на Вудлон. - Бля, Йен, за что? Это же жопа мира! Он смеется. Я люблю, когда он смеется. Наверное, парню залипать на смех другого парня так нескрываемо - не очень правильно. Наверное, мне все равно, как это выглядит. Могу ли я позволить себе подобное любование хотя бы здесь, в электрически потрескивающем облаке информации, где мы обмениваемся короткими указаниями и отчетами о выполнении заказов, интересно? _____________________________ Клиенты тянутся бесконечным потоком. Когда я только начинал работать, я ими интересовался: поглядывал незаметно в зеркальце заднего вида, запоминал лица и адреса. Сейчас, спустя полгода, мне уже все равно. Наверное, единственное, что вызывает у меня подобие любопытства - разговоры с Йеном. Он удивительно много болтает, когда есть возможность поболтать. - Я вообще люблю природу, но вижу ее редко, сам знаешь, здесь, в Лос-Анджелесе, одни только дома и асфальт вокруг. - Глупости, Йен, ты просто где-то не там бываешь. - Серьезно? Где вообще в этом городе можно посмотреть рассвет, если все небо загорожено домами. - Сам подумай. За городом. - Я-то не бываю за городом. Мне нравится, когда у него есть время разговаривать со мной между звонками. Его голос каким-то образом хорошо на меня действует - я читал когда-то чего-то там о воздействии звуковых волн на животных, но, конечно забыл. Не важно. От него просто спокойно. Я как будто подсел на этот голос. Наверное, именно поэтому я предлагаю ему как-нибудь прокатиться на природу - он часто жалуется, как ему надоели бетон, светофоры, тесные квартиры и все прочее. Возможно, он лукавит - просто ему скучно. Возможно, я тоже - мне просто хочется на него посмотреть. Я предлагаю, и он мнется - очевидно, только для приличия. - Да ладно, Джон, зачем? Ты меня даже не знаешь. - И что? Зато я знаю места, откуда отлично видно рассвет. Ты хоть раз видел рассвет за городом? Небо такое, знаешь, сначала черное, а потом, часов в пять, начинает светлеть, забавно так, а к шести станет разноцветным, красота. Он, конечно, в конце концов соглашается. Не сегодня, в день, когда у нас у обоих будет выходной. Возможно, во вторник. Нет, я ничуть не волнуюсь. Я купил ящик пива. ___________________________________ Я как раз докуриваю, когда он подходит - у меня почему-то нет никаких сомнений в том, что этот долговязый очкарик в светлой джинсовке - и есть Йен. Я увидел его, и как будто паззл в голове сложился - вот он, весь Йен, и внешность этого всего, цельного наконец-то, Йена подходит идеально к той бесплотной части Йена, которую я знаю и слышу из рации почти каждую ночную смену. Йен высокий, всего лишь чуть ниже меня и какой-то незримо и всецело нервный - нервные изящные кисти рук, нервные темные глаза, нервные сухие губы, нервная узкая спина. - Привет, Джон. Да, это именно тот голос. - Привет, - говорю, - не передумал ещё ехать кататься? Он не передумал. ______________________________ Когда его худая ладонь оказывается на моем колене, от неожиданности я выпускаю руль на пару секунд, и машина нервно виляет в сторону. Он отдергивает руку и смотрит на меня с ужасом. - Извини, Джон. Мне становится очень смешно. - Йен, скажи, почему ты вообще захотел меня увидеть? Тебе плевать на природу и на рассветы за городом, думаешь, я этого сразу всего не понял. Йен нервно прикусывает губу, и все становится неожиданно каким-то сладко неправильным - странно, что только сейчас. - Ты интересный, - признается он, отводя глаза. - Да ну, - я усмехаюсь, - чем же? Он так трогательно стискивает челюсти, так упорно снова и снова отводит глаза, что я не могу избавиться от ощущения, что это я пытаюсь его соблазнить, а вовсе не наоборот. - Не знаю. Смешной. Сложный. Непонятный. Еще и красивый, оказывается. - Ну и поворот. Я съезжаю на обочину и глушу мотор. Темнота тут непроглядная, ни одного фонаря на сотню миль, видимо. Выхожу из машины, закуриваю. Он остается сидеть. Я, наверное, что-то испортил, выбрал неверный вариант ответа, и дружбы у нас уже определенно не будет. На второй затяжке слышу, как хлопает дверца. Он подходит ко мне, но я не оборачиваюсь. Слышу, как он тяжело вздыхает у меня за спиной. - Прости. Мне не стоило этого делать. - Все нормально. - Честно-честно? Не знаю, что именно на меня действует так: это его неожиданно детское "честно-честно?", или же то, что он симпатичен, а я - ну совсем без предрассудков насчёт ориентации (хотелось бы думать, что это не оттого, что у меня все так плохо в личной жизни последнюю пару лет), но я затягиваюсь в последний раз, щелчком отправляю сигарету на землю, оборачиваюсь и кладу руки Йену на талию. Нет, я обдумывал и другие варианты. Оскорбиться, отвезти его обратно в город, высадить из машины, а потом продолжать слышать его голос каждую смену в эфире и знать, что больше он не будет смеяться над моими плохими шутками. Будет называть адрес и поспешно отключаться. А я буду чувствовать себя скотиной и, наверное, даже жалеть, что все кончилось так, а не иначе. Я не могу понять, какого цвета его глаза, слишком уж здесь темно. У Йена очаровательно смущенная улыбка, а пальцы комкают рубашку на моем плече. - У меня, на самом деле, очень давно никого не было, и я боюсь облажаться, - выдыхает он, почти без пауз между словами. - Да ну, - говорю, - разве это проблема? У меня вообще ничего с парнями ни разу, знаешь ли, и если кто сегодня и облажается, то только я. Он весь как будто выцветает, смотрит уже серьезно, не улыбается больше. - Ну и зачем тебе тогда это все? Я был уверен, что ты гей, когда мы договорились встретиться. Зачем мне все это? А зачем он, интересно, все так усложняет? Я очень осторожно отцепляю от своей рубашки его закаменевшие пальцы, один за другим. - Йен, - говорю я, все так же осторожно, как будто вывинчиваю взрыватель, - неужели так похоже, что я против? Будь я против, я сломал бы тебе обе руки. Я не ебу, что с моей ориентацией, серьезно, но ты не коварный соблазнитель, Йен, я и раньше на мужиков засматривался - ну, пару раз, может быть - вот только не предпринял ничего ни разу. Кстати, жалею об этом. Ну да не важно. На самом деле, я просто хотел кого-нибудь, с кем смогу иногда пить пиво и болтать обо всем, но то, что сейчас между нами происходит, пожалуй, не хуже. Он несмело улыбается. - Правда? - Правда. И ты, честно сказать, заебал уже с этими терзаниями. Мы, вроде как, друг друга хотим, препятствий к этому не имеем никаких, и все равно стоим здесь, до неприличия одетые, и ебем друг другу мозги почем зря. Йен смеется. Наверное, я здесь ради этого его смеха. Замечательный смех. Он расстегивает на мне рубашку. Я забыл, как это приятно - позволять делать с собой подобные вещи. - Что это у тебя? - он ведет пальцем вдоль моей ключицы, прямо по вбитым под кожу чернильным строчкам. - Ослеп что ли? Татуировки. - Красиво. Очень. - Да брось, ты еще мой хуй не видел. Йен смеется. Мне нравится, когда Йен смеется. Всерьёз нравится, похоже, потому что я все-таки хватаю его и усаживаю на капот. Он разводит худощавые колени, лезет под расстегнутые полы моей рубашки, притягивает меня ближе, гладя по бокам и, наверное, чего-то от меня ждёт. Я снимаю с него эти дурацкие очки в этой дурацкой толстой черной оправе, и под ними он оказывается трогательно близоруким и трогательно юным. Обманчиво юным, я знаю. Он смотрит так, как будто я лучше всех обещанных рассветов. - Ты красивый, Джон, - я впервые жалею, что когда-то назвался ему выдуманным именем. - Я точно знаю, я страшный. Давай, рассказывай, что мне делать, а то я в таких делах не эксперт. Он несмело улыбается - впрочем, куда менее несмело, чем раньше. - У тебя резинка найдётся? - Конечно найдётся. Я же неисправимый оптимист. Пока я роюсь в кармане, Йен снова соскальзывает с капота и опускается на колени прямо в траву. - Нашел, представь себе. Он отбирает у меня презерватив, надрывает фольгу и - тут я невольно улыбаюсь - убирает опустевшую обертку в нагрудный карман джинсовки. - Решил сохранить на память? - спрашиваю я. Йен серьезно смотрит на меня снизу вверх. - Нет, просто не люблю мусорить. - О. Это так мило. Я дергаюсь, потому что он лижет меня в живот - слишком щекотно, еще чуть-чуть, и я бы вообще его оттолкнул. Он отшатывается сам, и я ловлю его вопросительный взгляд. Глаза у него невероятно большие, когда он так смотрит. Пожалуй, красивые. - Что с тобой? Я откашливаюсь. - Все нормально, я просто щекотки боюсь. Йен еле заметно улыбается. - Извини. Не буду больше так. Просто у тебя пресс классный. Пока я раздумываю, уместно ли будет поблагодарить его за комплимент, он расстегивает мне ширинку, преувеличенно бережно лезет под белье, ловко раскатывает резинку по моему члену (я тут же начинаю раздумывать над уместностью своего неоспоримого стояка в подобной ситуации), и безо всяких пауз и лирических отступлений берет его в рот. Не скажу, что он очень виртуозно отсасывает, но он очень старается, и это даже лучше, чем любая виртуозность. Мне даже приходится думать об отвлеченных вещах, чтобы не слишком перегреться. Я не эксперт, конечно, но, наверное, минетом в таких случаях дело не ограничивается, и торопиться явно не стоит, поэтому я поднимаю его на ноги (с некоторым сожалением, не могу не признать) и расстегиваю на нем джинсы. Должен ли я тоже отсосать ему? Ответные любезности и все прочее. Не уверен. Не знаю. Я слишком много думаю. Пока я думаю, он успевает вывернуться из джинсов и снова взобраться на капот. - Не бойся, - говорит он, вытягивает руку и гладит меня по щеке. Я почти не переступаю через самого себя, когда наклоняюсь и целую его прямо в губы. ____________________________________ - Очень больно? Йен дышит глубоко и размеренно. - Не очень, - говорит он почти неслышно, не открывая глаз, - только не двигайся пока, окей? Я послушно замираю, забивая на собственные ощущения, а тем временем, собственные ощущения мои уже теснятся первобытными инстинктами: завалить на спину, засадить до упора, впиться в плечо, оставляя полукружье багрового синяка, и затрахать до полусмерти. Нет. Я решаю быть хорошим - хотя бы сегодня, поэтому просто опираюсь обеими руками о капот и смотрю Йену в лицо, пока он не открывает глаза - медленно, как будто просыпается, а губы у него так и дрожат. Это всё очень странно, очень непривычно, и он содрогается всем телом, внутри и снаружи, и вот оно, значит, как с парнями, думаю я, с парнями жарко и тесно и угловато и странно близко - чудовищно интимно близко, несмотря на резину. Я, конечно, не эксперт, но с девочками было как-то совершенно иначе, с девочками же все правильно, продуманно, этакая космическая стыковка шлюзов - все по инструкциям, все на автопилоте, все по тому самому глобальному замыслу Матушки-Природы, а сейчас все не так, сейчас я чувствую себя первооткрывателем, изобретателем, не меньше, я не понимаю, что делать с этим новообретенным контролем. Я даже не понимаю, что должно твориться в голове у мужчины, чтобы он допустил в себя другого мужчину так добровольно. Это, наверное, не секс, это какой-то обмен уязвимостями. От обжигающей тесноты кружится голова, и какая же удача, что я сейчас держусь обеими руками за тёплый металл капота. - Джон, - шепчет Йен так внезапно, что я вздрагиваю. Вспоминаю, что "Джон" - это я. - Да? - Давай, я готов. Я начинаю двигаться, но думаю об автокатастрофах. О лобовых столкновениях. О механизмах, которые напоролись друг на друга на предельной скорости и оставили друг в друге свои детали. Он негромко всхлипывает, стонет, а у меня в ушах воют невидимые сирены. Все неправильно. Катастрофически неправильно. В нем хорошо - это неправильно. С ним хорошо - это неправильно. Нет, я не жалею, я только констатирую факт. Отсюда тоже видно, как небо над холмами быстро светлеет - как я и обещал Йену. Звезды уже почти не видны.