the boy who drank wine

sam smith - nirvana two inch punch promised land (remix)

У Гарри волосы блестят под стробоскопом из-за частых капель дешёвого абсента на кудрях и мелких блёсток цвета фуксии, осыпающихся с Г на каждом шагу; в кармане Гарри — четыре бакса и пакетик спидов, в сознании — сладкая тягучая патока, а его тело двигается в медленном ритме под оглушающие басы. Стайлс отдаёт себя музыке и алкогольному опьянению, исключительно отрицая свою сущность. Свою сущность, которая целиком и полностью принадлежит кому-то другому. Кому-то, у кого самые удивительные голубые глаза: аспидные в моменты, когда он злится, и васильковые — когда расстроен; кому-то, у кого бледный шрам на правом бедре и нелепая страсть к драным майкам и стихам поэтов семнадцатого века; кому-то с яркой улыбкой и худшим на свете смехом; кому-то, кто забрал сердце Гарри и отпраздновал удачную кражу красным вином. Кому-то, кто привык получать от жизни всё, но так и не научился отдавать. Он был актёром, который никак не мог узнать, как перестать играть. Он не был знаменитым, но всегда представлял, что его лицо сияет с каждой афиши в любом уголке Лондона, а окружающие его люди - чёртовы поклонники. Он всегда расписывался на чеках в кафе и автобусных билетиках, фотографировался с случайными людьми и делал из себя человека, которым хотел бы быть. Его звали Лу. Он не умел быть искренним, но его поцелуи были подобны высоковольтному электричеству — их следы все ещё ощущаются на теле Гарри колкими разрядами; он говорил поэзией, в его голове всё складывалось в ямбы и хореи, но рядом с Гарри вокруг его глаз образовывались морщинки, а из губ — всегда в миллиметрах от губ Г — лилась проза. Гарри не помнит, каким был до. До тонких губ на впалых ключицах, до цепких пальцев на узких бёдрах, до своей первой сигареты из крошечной — в сравнении с Гарри — ладони. Кажется, что времени до просто не существует — или существует, но серое и до безумия пустое, стирающееся из памяти яркими моментами и тяжёлыми наркотиками. Луи был карандашными набросками на крафтовой бумаге и восходящей звездой на иссиня-чёрном небе, поношенной джинсовой курткой и запахом старых книг в кожаных переплётах. Луи был чёртовым всем и ничем одновременно; и Гарри до боли в лёгких хочет ненавидеть его, но получается только обожать. Луи был искусным лжецом и отличным взломщиком. Он срывал железные замки на крышах старых многоэтажек во время гроз, презирал зонтики и рассказывал, что мечтает о путешествиях. И он не был во многих странах, но совершенно точно знал, где самое красивое небо – «под твоими ресницами». Луи ходил с вздёрнутым подбородком и с сигаретой в уголке рта, и олицетворял ребячество и нарушенные на мизинцах обещания. Рядом с ним Гарри совсем забывал, что его кожа все ещё принадлежит ему, а не Лу, который смог изучить каждый миллиметр подушечками своих пальцев и искусанными губами. Гарри иногда чувствует эти прикосновения жалким фантомом (и воет в пустоту своей — уже не их — комнаты). Когда в его глотку вливается четвёртый по счёту бокал неизвестного коктейля, а белый порошок сыпется в третью дорожку, Гарри вспоминает его первое (и последнее) в жизни признание в любви. Гарри рассказал, что влюбился, ровно в полночь, когда они пробрались в бассейн отеля с тремя бутылками сухого и красными от поцелуев губами, держась за руки и улыбаясь. Луи тогда рассмеялся себе под нос — тихо и грустно, — и взял его лицо в свои руки, сухие и грубые; он шептал, что влюблён тоже, вырывая из Стайлса тихие вздохи надежды. Но Гарри перестал дышать, когда Луи добавил, что «это не продлится долго» — и до сих пор не может вздохнуть полной грудью. Он ушёл вместе с последним днём августа, когда на улице была гроза, а с его чёлки лились дождевые капли. Его улыбка была яркой, а речь осознанной — он снова играл свою роль. После себя он оставил терпкий запах кардамона и парфюма от Гуччи, смазанный поцелуй в кончик носа и зияющую дыру в области груди (которую ни нитками, ни лекарствами). — Когда мне было семнадцать, я влюбился в мальчика, который пил вино. — Малыш, забудь? Спрячь спиды в свои узкие джинсы. Гарри пытается запить его имя. Но единственная вещь, которую он забывает — способность чётко думать и ясно видеть, уверенно стоять на ногах и улыбаться. Способность мыслить о чём-то, кроме (него). Его пьяными (и трезвыми) мыслями остаётся Луи. Это всегда Луи. Всегда. ~