Wishful Thinking

«Дура... Дура...» - снова и снова крутилось в голове у хвостатой, разъедая все остальные мысли, точно кислота. Плакать уже сил не было. Она просто лежала на постели, обняв подушку руками, и стеклянным взглядом уставилась в пространство перед собой, а маленькие слезы-бусины против воли стекали по покрасневшим щекам, теряясь где-то в темных волосах. Голова раскалывалась. За окном шел снег. Настоящий снегопад, белизной застилая абсолютно все. Ветер тихо, словно боясь потревожить покой в комнате, постукивал в окно. Подняв заплаканные глаза, девушка пыталась вглядеться в темноту, увидеть звезды, но из-за снега разглядеть их было просто невозможно. Наверное, это и к лучшему. Закрыв глаза, она медленно опустила голову на подушку, зарываясь в нее лицом. Рядом на прикроватной тумбочке лежал телефон... Вместо того, чтобы лить слезы и грызть саму себя, нужно было встать, собрать в кулак все свои сопли и позвонить, разобраться, попросить прощения. Но куда уж там... Гордыня, мать твою, вопила внутри и громко материлась, фашистским воплем горланя: «Сидеть, сцука!». И Хвост, продолжая наматывать сопли на кулак, сидела на жопе ровно. Вчера утром она поцапалась с мужем. Причем поцапалась знатно так, громко, ругались супруги долго и вдохновенно, обвиняя друг друга в сволочных характерах и эгоизме. Кстати, началось все не из-за чего, как и всегда, но вот закончилось тем, что Саблезубому отвесили приличный и смачный удар в нос, сломав хрящ, а задница Хвоста будет еще неделю болеть от когтей. Нет, не ранил, но дал так, что приличный синяк остался. Обозвав ее напоследок чертовой истеричкой и мозгоклюйкой, собрался и уехал. Куда – неизвестно. Да девушке было плевать, видеть его она больше не желала. Так некстати в обед позвонила Талия и, само собой, попала под горячую руку. Обвинили синюю и пушистую во всем, едва ли не упомнив только, что это именно из-за нее вымерли динозавры. То, что она просто выплеснула свою злость на мать, Вова поняла потом, когда Талия, разозлившись и не желая быть козлом отпущения, обругала ее в ответ, посоветовала лечить нервы и отключилась. Еще несколько часов Хвост ходила злая, ругала мать и мужа всеми известными ей грязными словами на всех известных ей языках, включая и латынь, пока ярость не сменилась безысходностью и стыдом. Она первая стала лезть до Виктора из-за плохого настроения, выругалась на Талию, потому что поругалась с мужем... К вечеру хвостатая уже сидела на краю дивана, рыдая в голос и захлебываясь в слезах. Наверное, она действительно чертова мозгоклюйка и ей действительно пора лечить нервы. Всхлипнув, привстала на локтях, робко потягиваясь за телефоном, посылая свою гордыню в известное экзотическое турне из трех букв. Щурясь от света экрана, не без труда набрала номер мужа. Нужно позвонить, нужно извиниться... Перевернувшись на спину, приложила сотовый к уху, мелко вздрагивая в ожидании ответа. Но не прошло и двух секунд, как нежный голос как-то грубо выдал: «Абонент недоступен». Чувствуя, как в ней вновь начинает вскипать ярость, набрала номер матери, решив извиниться хотя бы перед ней, раз Виктор строит из себя принцессу. Но и там ей никто не ответил, сигнал прервали быстрые гудки. Сердце в груди забилось с бешеной скоростью. Один телефон отключил, вторая тоже недоступна. Психанув, Хвост кинула телефон куда-то в угол комнаты, где он, встретившись со стеной, странно звякнул. Разбился. – Ну и идите к черту! – закричала хвостатая в темноту, рухнув на подушку и вновь захлебываясь слезами. К утру вся ее ярость спустилась в сточные воды и была такова. Теперь она не могла даже позвонить им... Кое-как соскребя себя с кровати, припухшая, с красными опухшими глазами, она косо взглянула на то, что осталось от ее телефона и, кутаясь прямо в одеяло, поползла вниз. В доме было пусто, слишком тихо, тишина давила на голову, удушала. Чувствуя, как слезы вновь подступают к горлу, девушка нашла в себе силы и добралась до кресла. Забравшись в него с ногами, с головой укуталась в одеяло и тихонько заплакала, уже сама не зная от чего. За руль ей сейчас нельзя – поцелуется с ближайшим деревом или укатит в первую же канаву. Сейчас самое главное попытаться успокоиться, хотя бы к вечеру склеить себя и, быть может, без травм и пробитой головы доехать до родительского дома, а там... попытаться извиниться... Сколько прошло времени – не ясно, время от времени Вова успокаивалась, высовывала нос наружу, но быстро вспоминала про свой проступок, про свою тупость и крайнюю недалекость, и снова зарывалась в одеяло, рыдая. Какой бы противной и самовлюбленной скотиной не был Виктор, она все равно его любит; как бы порой Талия не бурчала и не шипела, но одна для Вовы – самый близкий человек. Разбрасываться родными и любимыми людьми не стоит, иначе попросту в конечном итоге останешься наедине со своей гордыней и эгоизмом. Только сказать куда проще, чем сделать. И, кто знает, сколько бы прошло времени, прежде чем Хвост прекратила наматывать сопли на кулак, а начала хоть что-то делать, чтобы исправить содеянное, услышала, как скрипнула входная дверь. Но хвостатая была слишком убита морально, съев сама себе мозг, чтобы хотя бы выглянуть из одеяло и поглядеть, кто пришел. – Почему я даже не удивлена? – раздался где-то совсем рядом с головой знакомый голос, и через секунду край одеяла приподняли. Заплаканные и еще более опухшие серые глаза уставились в поблескивающие желтые, нахмуренные и даже чуть-чуть сердитые глаза. – И вот что ты тут устроила? Кончай реветь. – М... м-м... – заикаясь в новой приступе истерики, пыталась что-то сказать Хвост, но Ноктюрн, нетерпеливо вздохнув, забралась в одеяло и притулила попу рядом с ней, крепко обнимая. Вова снова разрыдалась, уткнувшись матери в плечо. – Ну все, не реви. Я не сержусь на тебя, хлебушек. – П-прости... Я... Я... Я такая дура-а-а... – подвывала девушка. Талия, качая головой, робко поглаживала трехпалой рукой дочку по спине, положив щеку ей на макушку. – Связи не было из-за снега, а когда ты утром не взяла трубку – я начала волноваться. Ты же глупая, как воробушек, еще вытворишь что-нибудь. Так что тут же села и приехала. – Я т-телефон р... р... разбила-а-а... Ноктюрн тяжело вздохнула, крепче обнимая девушку. – Я догадалась. Все, все, не плачь, я не сержусь на тебя. Всякое бывает. Давай успокаивайся, а то сейчас твой ненаглядный придет и... Словно в подтверждении ее слов, дверь в дом снова скрипнула и до хвостатых долетела тихая ругань про гололед и снег. Вова, подталкиваемая в бок матерью, просто вынуждена была сползти с кресла и шмыгнуть в холл. Виктор, стряхивая с куртки снег, заметил женушку только тогда, когда она, визжа и рыдая, повисла у него на шее, выкрикивая слова извинения. – Да нормально все, оба хороши, - буркнул Крид, приобнимая Вову за талию и отрывая ее от пола. - Но больше не смей срываться и отыгрываться на мне. Поняла? Я тебя люблю, но иногда ты... Так! Еще раз назовешь себя так, я тебе второй синяк на заднице поставлю! Заканчивай визжать, не злюсь я на тебя. Да и ты прости... Пострадала-то твоя филейная часть. – Заслужила-а-а... – даже и не думая успокаиваться, засипела та. – Я тебя обидела... Маму обидела... Дура я, тупая и безмозглая дура!.. – У вас есть успокоительное? – пытаясь перекричать визг и плачь дочери, спросила Талия. Виктор махнул рукой в сторону кухни. Ноктюрн не теряя времени направилась в указанном направлении, скрываясь за углом. – В верхнем ящике. – Типичный Вовин День Святого Валентина, ага, - усмехнулась синяя и пушистая, открывая ящичек и доставая оттуда пузырек успокоительного. Истеричка или нет, но такая вот она есть и ничего с этим не поделаешь. Что остается? Пытаться любить и не убить за самоедство.