Последнее молчание

      Нестер выдохнул густой сигаретный дым. Холодный осенний воздух обжог горло, когда он вдохнул полной грудью и закашлял. Зыбкий квадратный свет прожекторов, стоящих по периметру охраняемой им территории, падал на битый асфальт, толком не выхватывая ничего из октябрьской ночной темноты.       За высоким железным забором (метра четыре, не меньше) чернел силуэт старого кирпичного здания, покоившегося в темноте. В этом здании даже при свете дня не было намека на что-то живое; казалось, оно умерло вместе с городом еще пятьдесят лет назад, и с тех пор стоит здесь, серое и пустое, как призрак. А в дождливые дни практически сливается с небом, так что, если кто-то замечал зияющее, освещенное мрачно-желтым светом окно — было жутко, даже тем, кто работал здесь. Словно маленький вход в Астрал.       Нестеру, проработавшему здесь пять лет, самому становилось не по себе, когда в предрассветных сумерках зажигался свет. Он-то, конечно, знал, что это главное здание городского совета, в котором все время собираются шишки из правительства. Удобное место для их деловых посиделок.       А в народе поговаривали, что там обитают «призраки» — аномальные явления, вызванные искривлением в антиматериальном пространстве. Грубо говоря, фонящие гравитационные поля. И что это место — рассадник всякого дерьма, которое сейчас шастает по Москве.       Нет, это, бесспорно, рассадник дерьма, но несколько иного. Вот, например, Максим Аркадьевич Гусев. То еще дерьмо. Самое главное, самое едкое и самое тошнотворное. Это нечто человекообразное, напоминающее жировой комок с глазами, и отростками в виде рук и ног, был кем-то вроде президента (сейчас говорили не «президент», а «управляющий», мол, возвращаем великий и могучий русский язык).       Эта туша, передвигающаяся на кресле-каталке, сейчас возвышалась над гниющей и чахнущей страной огромной тенью. За ним солнца не было видно. Сам Гусев жил в центре Москвы, в центральном здании, которое построили десять лет назад. Оно, включая в себя жилой комплекс прочих строений, располагалось под огромным куполом из пуленепробиваемого стекла. Максим Аркадьевич вместе со всем правительством и особо богатыми людьми, городской «элитой», как их называли, жили на поверхности. Беднейшие слои населения не могли себе этого позволить, поэтому их домом были бункеры, построенные под Москвой. Из бункеров нельзя было выбраться. Главный вход находился под охраной, которая никогда не оставляла пост.       Хотя охотников выбраться на свет, в принципе, и не было. А кто добровольно захочет сунуться на верную смерть? Да никто.       Конечно, одно время в народе (особенно среди подростков) было поветрие, крайне гадкое: самоубийство. Паника первые пять лет не покидала бункеры. Люди, еще помнящие этот ужас, постигнутый ими в Верхней Москве, еще помнящие страх загнанного скота, страх легкой добычи, не могли смириться с жизнью в железобетонной клетке. Чувство, что их загнали в ловушку, не покидало. Многие не выдерживали и попросту кончали с собой: вешались, резали руки, выпивали смертельную дозу таблеток. Но никто и никогда не покидал бункера.       Нестер работал не только охранником Главного здания. Год назад его повысили до должности капитана разведгруппы, и теперь он периодически выходил в город, на зачистку. В его командовании находилось всего три человека; их группа прочесывала северный округ Верхней Москвы.       Очередная затяжка, и Нестер отшвырнул бычок в сторону. В темноте тлел красный огонек.       — Здорова, — тяжелая ладонь несильно хлопнула его по плечу.       Нестер перевел взгляд карих глаз на высокого, крепкого мужчину с темными волосами и шрамом на всю его небритую щеку. Мужчина слишком широко улыбнулся, и верхняя его губа обнажила уголки клыков. Они у Волка были больше остальных зубов и острее, чем положено. Может, Волком его за клыки прозвали, а может за то, что он раньше один держался, кто его знает. Но в группе Нестера «одиноким» волком его назвать было нельзя.       Нестер молча кивнул.       — Ну, че, как службу бытуешь? — Волк тоже достал из кармана сигарету. — Зажиги не будет?       — Будет, — Нестер вытянул зажигалку, попутно доставая еще одну сигарету. — Да, как… Бытуется, — он протянул ему зажигалку. — До рассвета три часа осталось, там сменят. Чего раньше-то приехал? — он вполоборота уставился на Волка.       Товарищ закурил, вернул зажигалку и сквозь зажатую в зубах сигарету ответил:       — А чего? Я все равно сплю часа по три, мне хватает. А тебе тут стоять, так скать (любил он слова коверкать), одному.       — Да че ж одному? — Нестер чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся. — На другой стороне Владимыч стоит, — и выдохнул дым.       — На другой, — Волк косо ухмыльнулся, и снова из-под губы показался клык. — А мне че, западло с братом постоять?       — Ты завяжешь с этим панибратством? — фыркнул Нестер с раздражением.       — Не, — искренне ответил Волк.       — Так и думал.       Нестер поднял голову. А ведь купола совсем не видно.