Добро пожаловать

      Она пришла в полночь. В свете луны поле боя напоминало остатки пира. Трупы, точно объедки в засохшем соусе черной крови. Мечи и стрелы, как столовые приборы, не убранные после трапезы. Здесь пахло смертью, почти как тогда.       Пробуждение в луже крови, тяжелый сладковатый запах, ударивший в ноздри. Свет луны, щекочущий кожу. Шепот в ушах: «Теперь наша, наша, наша».       Совсем рядом брошенное знамя её полка. В руке горсть скользкой от крови травы. Удар топора выбил её из седла, разрубил доспехи, оставил на груди зияющую рану. И боль.       Это было другое поле. Сегодня не она с боем прорывалась к своим, забыв о ране на плече. Не она видела смерть лучшего друга в гуще схватки и не чувствовала слез, текущих по щекам. Не она бросалась в самоубийственную атаку, выполняя последний приказ.       Долгий путь по мёртвым телам. Скользкая трава под ногами. Скользкая рукоять меча, на которую нужно опереться, чтобы сделать еще один шаг. Земля, набившаяся в ноздри, когда она упала лицом вниз. Еще несколько шагов вперед, опираясь на колени и локти. Голос, от которого кровь застыла в жилах: «Ты все еще хочешь жить?»       Трава больше не скользила под ее ногами — и только. Два столетия прошло с той ночи, а изменилась лишь она сама. И, разумеется, оружие и доспехи стали более совершенными.       Она подняла с земли меч и взвесила его в руке, оценивая баланс и качество ковки. Новые технологии… Стоило признать, люди многому научились за эти двести лет.       Хозяина меча она нашла почти сразу — в превосходных доспехах, под стать мечу, — он лежал на спине, глядя в небо пустыми глазницами. Над его лицом уже поработали вороны. На его макушке кровавым пробором зияла рана. Удар топора раскроил череп. Траву забрызгала кровь.       Воину подле него не хватило везения на легкую смерть — из его разрубленного живота вывалились кишки, они тянулись вдоль тела. Шаг, другой, третий — будто воин отползал от последнего удара, снесшего ему голову.       Если она вернется сюда спустя еще пару столетий, изменится ли хоть что-нибудь? Она давно не верила в это.       Запах крови пропитал здесь все, наводя на мысли о роскошном пиршестве. Она не раз отнимала жизнь, но сегодня местный барон одним приказом сумел убить больше людей, чем она за эти двести лет.       Она шла, перешагивая через отрубленные конечности, лежащие плашмя щиты, обходя трупы коней. Она искала здесь —, но что? Свою жизнь, вытекшую по капле из раны на шее? Страх смерти, который навеки потеряла, когда очнулась в ее холодных объятьях? Себя, в ту страшную ночь, почти как сейчас, когда она прошептала запекшимися губами «Да».       Она нашла его под грудой других тел. Совсем еще мальчишка, в новых доспехах — они не спасли его от арбалетной стрелы, торчащей в спине. Он был еще жив — кровь текла из раны на затылке, когда она взяла в ладони его голову. Его плащ пропитался кровью и стал тяжелым и блестящим, будто отлитым из стали.       Его лицо было бледным — почти как ее. Темные пряди, спекшиеся от крови, прилипли ко лбу. На шее еще билась жилка, когда она расстегнула его доспех, открывая горло.       – Мне холодно, — вдруг пожаловался он, открывая глаза.       «Больше тебе не будет холодно. Обещаю тебе». Бережно, как больного ребенка, она прижала его к себе, придерживая голову. Ее сын мог бы быть таким — если бы только она действительно осталась живой, как ей обещали. Если бы она смогла уйти со своего поля боя живой, ее сын бы… давно умер от старости и болезней.       – Мама, — услышала она. Голос был тихим. Тише, чем струйка песка, текущая в чашу песочных часов.       «Я не твоя мама. У твоей мамы не было таких холодных рук. И клыков, торчащих из пасти. Она не вытащила бы тебя из-под груды трупов, чтобы выпить твою кровь. Но это единственное, что я могу для тебя сделать».       Она любила их всех, кто умирал у нее на руках. Она верила, что приносит им избавление — от смертельных ран, от инструментов палача, от тяжелой болезни и одинокой старости. Она верила — и только это спасало ее от чувства вины.       Он дернулся, схватил ее за плечо — страх придавал сил. Темные глаза вдруг распахнулись — в них отражалась луна и его близкая смерть.       – Ты хочешь жить? — спросила она, когда мальчишка немигающе уставился на нее. — Ты никогда не будешь болеть. Тебе не придется есть и пить. Ты будешь сильным, как десять рыцарей. — Она отвела от его лица мокрые от крови и пота волосы. Приподняла тело, стараясь не причинить лишней боли. Он был еще жив —, но это ненадолго. — Тебе никогда не будет больно.       «Я обещаю тебе. Вся боль закончилась, любовь моя. Моргни — если да. Моргни дважды — если нет».       Он был еще жив, когда ее клыки проткнули тонкую кожу на шее. Он еще дышал, когда она прокусила себе запястье и уронила в его приоткрытые губы несколько капель крови. Он был еще жив, когда жадно вдыхал ночной воздух и цеплялся за ее плечо — будто боялся утонуть в том море мертвых тел, в котором очнулся.       «Взгляни на этот свет! Прекрасен, как ты, любовь моя! Теперь ты наша, наша, наша…Ты будешь жить вечно».       И вечно сожалеть о прошлом. Вечно помнить о тех, кого не смогла спасти. Вечно идти на шаг впереди смерти. И вечно искать ответы: когда все это кончится, когда наступит день, в котором все будет иначе?       Он умер, с испуганным изумлением глядя в ее лицо. Его пальцы касались шеи, на которой медленно затягивались две круглые дырочки от укуса. Очень медленно страх исчез из его глаз, сменившись мудростью смерти.       – Добро пожаловать в вечность, — сказала она, улыбаясь.       «Добро пожаловать в вечность».