Патруль в гетто

      В Джефферсоне находились ещё и торговые одноэтажные ряды с большой парковкой через дорогу от мотеля. Именно там Хэллоуэй заметил одну знакомую пухлую рожу главаря шпаны. Один «нигга» из троицы начал палить из пистолета-пулемёта «Узи», сразу же показав свою безупречную меткость: за пять секунд темнокожий преступник выпустил непрерывным огнём весь магазин из тридцати патронов, но ни одна пуля не попала по патрульному. Высокая скорострельность оружия на дистанции в двадцать метров подбрасывала «Узи» в разные стороны от непрерывной стрельбы.       Пули простучали мимо. Хэллоуэй поначалу ничего не понял, но потом быстро укрылся за какой-то серой колымагой на парковке. Прижался спиной к её накалившемуся на солнечных лучах борту, будто только выплавленному на металлургическом заводе. Ощущался сильный жар, чувствовавшийся сквозь одежду.       — Ты идиот! Кто так стреляет, дурила?! — негодовал глава шпаны.       — Я… чё виноват? Ствол косой! — оправдывался непутёвый стрелок.       Уильям достал револьвер из кобуры, затем высунулся с боковой стороны машины и выстрелил пару раз. За это ему и нравились револьверы: с автоматическим пистолетом ему бы пришлось сначала щёлкнуть предохранителем, передёрнуть затвор, а старичок «Смит и Вессон» благодаря самовзводу всегда был готов к стрельбе. , Полицейский, правда, промахнулся, нервишки у него шалили, а ладони тряслись.       — На связи Хэллоуэй! Попал под обстрел! Нужна помощь! Район парковки, рядом с мотелем! — сообщил Уильям сержанту по рации.       — Понял тебя. Держись, направляю к тебе машины.       Бандиты шли с трёх сторон, с каждой по одному.       — Тебе хана, легавый! — кричал баллас.       — Ты будешь молчать в суде, сука! — завопил второй.       — Засуньте себе свои пукалки в жопу и прокрутите их пятьдесят раз! Может стрелять научитесь! — ответил руганью патрульный.       Они дали ему возможность убить себя. В штатах за нападение на копа преступнику всегда полагалось суровое наказание. Чего уж говорить про стражей порядка, которые стреляли на поражение без предупреждения в такой ситуации. Уильям высунулся с другой стороны. В него сразу же полетели пули. От того, как чёрный «гэнгста» держал пистолет, Хэллоуэй чуть не обхохотался. Сразу было видно, ребята раньше из огнестрела не палили. Кто же ведёт огонь, держа оружие перевёрнутым ребром? Ясное дело, бывшие морпехи, воевавшие со всякими Саддамами и Норьегами, в такую мелочь, как уличные банды, не пошли бы. С их то навыками ведения войны заниматься хренью на улицах? Большие дяди с толстыми кошельками всегда рады обученным профи. Один гвардеец Саддама по боевым качествам стоял выше, чем вся банда балласов. Человек, победивший таких ребят в прошлом году, был ещё страшнее.       Хэллоуэй прицелился правильно и высадил пулю непутёвому стрелку в грудную клетку, перебив ему дыхательные пути. Бандит, ужаснувшись, упал на асфальт. Затрещал «Узи», Уильям переместился на другой фланг и ответил оставшимися в барабане патронами. Мимо, ибо дыхание после перемещения на корточках не удалось восстановить. Чем был хорош револьвер именно фирмы «Смит и Вессон»? Тем, что он имел отличную конструкцию — оружие переламывалось, барабанный магазин спокойно извлекался и заменялся на новый, что ускоряло перезарядку в отличие от старых «Кольтов», в которых приходилось вытаскивать каждую гильзу по отдельности из несъёмного барабана. Хэллоуэй вставил новый магазин и продолжил отстреливаться.       Издалека послышался вой полицейских сирен. Вскоре к нему прибавился рёв моторов, потом шипение резины по горячему асфальту. Затем грянул гром выстрела. Когда Уильям высунулся вновь, приготовившись стрелять, то его встретили уже коллеги. Непутёвого парня с «Узи» «вязали в браслеты». Лидер шпаны орал, как резанный, — кто-то попал ему в ногу из «Кольта». На глаза попались Макклоски с Ричардсоном.       — Ты у нас сегодня звезда. Мистер любитель влипать в дерьмо, — иронизировал Макклоски.       — Поздравляю тебя с тем, что ты хоть жив остался, — Ричардсон по-дружески обнял Уильяма.       — Они стрелять ни хера не умеют! Кто таким придуркам только стволы толкнул? — сказал Хэллоуэй, отходя от шока.       — Этим детективы займутся.       — Да, у нас тут рэкет, тяжкие телесные, незаконная покупка оружия, покушение на жизнь сотрудника правоохранительных органов. Мальчики сядут надолго, — довольно говорил Уильям.       — Не в полном составе. Одного ты убил, — Ричардсон указал на мертвеца, бывшего подстреленным в грудь глупым сосунком с пистолетиком за пятьдесят баксов.       — Говно собачье! Я же его не специально, — Хэллоуэй испытал жалость к погибшему. От мысли, что его рука оборвала чью-то жизнь, становилось тошно. Сегодня патрульный совершил своё первое убийство. Ранее он стрелял четыре раза по людям, но никто из них не погиб.       — Чего ты оправдываешься? Всё сделано правильно. Этот кусок дерьма сам виноват! — у Макклоски имелся свой взгляд на ситуацию.       — Не ты его б убил, так сам бы сейчас валялся. Простой закон, приятель, — добавил Ричардсон.       Прибыла скорая, после чего раненого с мёртвым погрузили в машину. Полицейские собрали стрелянные гильзы. Местные самоделкины давно проявляли самодеятельность, делая из валявшихся после разборок гильз патроны, коими потом продолжали убивать друг-друга обитатели гетто. Потому сырьё для создания пуль в подарок темнокожим кулибинам оставлять никто не решился. Вскоре все разъехались, Хэллоуэй вновь остался один.       Дед его воевал в Африке во Вторую Мировую войну с нацистами и их прислужниками. Продержался десять дней, на десятый получил ранения, из-за которых его комиссовали по состоянию здоровья. Отец полтора года сражался во Вьетнаме. А он, внук и сын, вёл борьбу с преступностью на улицах. И биться ему предстояло до пенсии, что будет намного дольше длиться, чем вся армейская служба отца и деда вместе взятая.       На одной улице Уильям присел на бордюрчик в тени. Правда, ощутить прохладу там не получилось, так как жара с духотой господствовали везде. Но в тени хоть голову не пекло, а то пару дней назад один полицейский упал в обморок от солнечного удара. Хэллоуэй задумался о таких вещах, как о грани, переступив которую полисмен становился преступником. Способов её перешагнуть существовало много: можно было продаться со всеми потрохами бандюкам, оказывая им покровительство за деньги, или палить в каждого подозрительного человека. Значок даёт какую-никакую власть на людьми. Хэллоуэй всё-таки клялся защищать закон, а преступник, даже обворовав соседа, оставался гражданином со всеми своими правами. Немного странно смотрелись такие рассуждения человека, что грозился убить задержанного бандита часик другой назад. Однако нужно отметить, что Уильям только брал на понт преступника. Убивать его патрульный не планировал.       Мерзкое ощущение не покидало Хэллоэуя. В детстве было здорово смотреть фильмы про Грязного Гарри*, где доблестный страж порядка суровой рукой расправлялся с правонарушителями без жалости при помощи крупнокалиберного револьвера. Время шло и оказалось, что служба в полиции — вещь сложная, знаменитая пушка сорок четвёртого калибра копами практически не используется, ибо отдача сильная (пока стрелок вернёт оружие в состояние прицеливания после мощного рывка вверх, нарушитель закона выпустит в него магазин из мелкокалиберного скорострельного пистолета.), а убивать людей оказалось очень непросто. Интересно, убивался бы так тот малый, если бы ему удалось убить Хэллоуэйя? Пожалуй, нет. Потому Уильям, чей зад хорошенько подогрелся на горячем бордюре, постарался успокоиться. Радоваться надо, что живым получилось остаться, как говорил Ричрадсон. Полицейских за год гибло многовато, тут уж не до покаяний по поводу убитых преступников.       Небольшая передышка закончилась и Уильям продолжил исполнять свои обязанности. Территория его участка заканчивалась в Глен-Парке. По дороге Хэллоуэй стал свидетелем картины задержания одного мелкого воришки: подросток-взломщик пытался стянуть магнитолу из синего Доджа Чарджера модели 1968 года, но коллега Уильяма по фамилии Кларк повязал юнца на месте преступления. К такому патрульные давно привыкли, в гетто закон нарушают круглосуточно, совсем не думая подождать наступления темноты.       — Фредди, тебе помочь? — спросил Хэллоуэй у светло-русого Кларка на всё-той же злосчастной парковке, где ранее Уильяма чуть не прибили. Правда, события разворачивались с противоположной стороны, что находилась ближе к холмам.       Во дворах магнитофоны красть или машины угонять проще, но к торговым рядам порой подъезжали крупные рыбки, коих в подворотне встретить бы не получилось. Именно этим принципом руководствовался воришка, сунувшись туда, где только совсем недавно ошивались копы. Видимо, опыта у парня не хватало.       — Нет, не надо. Сам справлюсь. Тебе на сегодня хватит подвигов, мне тоже нужно улучшать статистику раскрываемости, — ответил Фрэдди, нацепивший наручники на паренька.       — Сволочи! Легавые! Ублюдки! Отпустите меня, иначе Джой вас трахнет по самые яйца! — вопил задержанный подросток в синей майке-безрукавке и чёрной кепке. Голосок его писклявый развеселил копов, смеявшихся c негритянских угроз.       — Про своего дружка расскажешь другим людям, которые занимаются болтовнёй с такими балбесами, вроде тебя, — последовал ответ Кларка.       — Он мой старший брат! С ним все балласы за руку здороваются!       Уильям двинул дальше. Глен-Парк располагался посреди двух миров — гетто и цивилизации. За зелёной зоной с прудом и пальмами виднелись огромные небоскрёбы, довлевшие над негритянскими халупами. Хэллоуэй бы с радостью ринулся туда, да нельзя было. Максимум, по парку пройтись, не больше того. Он направился на финишную прямую которая лежала на тротуаре перед парком. Народец здесь ходил разномастный: в толпе перемешались все слои населения.       С одной девушки патрульный не сводил глаз. Её золотистые волосы, блестевшие на солнце, словно это у Хэллоуэя посыпались искры из глаз, сразу же помогли ему обратить внимание на белокожую красавицу. Фигура блондинки заставила Уильяма застыть в трепете вожделения, ведь её высокий (для девушки) рост отлично сочетался со стройностью (именно стройностью, а не худобой) и пышным в меру бюстом, что вызвало у него всплеск желания. Красивое лицо с голубыми глазами излучало холод, отчего Уильяму невольно хотелось назвать красотку «моя королева». Минимум косметики позволил насладиться естественной женской красотой. Запах фиалок, исходивший от незнакомки, послужил прекрасным фоном.       Коротенькое лёгкое платье чёрного цвета с откровенным вырезом в области груди замечательно подчёркивало красоту тела вышеописанной девушки. Внизу оно было расклешено и, как заметил Хэллоуэй, просвечивало ноги, от чьего вида у полицейского разгорелся внутри пожар. Дополняли образ чёрные туфли-лодочки.       Светловолосая красавица прошла мимо патрульного, даже не посмотрев в его сторону. Видимо, зачуханные стражи порядка, обеспечивавшие и её, в том числе, безопасность на улице, были ей не по нраву. Хотя неизвестно, что сделала бы из блондинки служба в полицейском патруле в неблагополучных районах? Уильям же остановился и смотрел ей вслед. Девушка ушла в парк, а Хэллоуэй подумал, что сейчас бы не помешал сильный порыв ветра. Хотя, нет. От увиденного он бы точно одурел.       — Колечко у неё не заметил, сынок? Обручальное, как ни крути, — по-отцовски сказал Уильяму афроамериканец средних лет в рабочей спецовке и пышными усами.       — Нет, — ответил уборщику полицейский.       — Заглядываться на чужих жён плохо. Не по-мужски.       — А что поделаешь? Хорошие девули вечно заняты всякими вонючими козлами, которые их не ценят, папаша.       — Будет и на твоей улице праздник, сынок.       — Ага, конечно, в следующей жизни, когда люди будут жить так хорошо, что в гетто станет тихо, — ответил Уильям, потопав обратно в ту дыру, откуда выполз.       Может, Хэллоуэй со стороны выглядел, как похотливый бабуин. Животное. Но красотке не выпала честь сразить его богатством внутреннего мира или интеллектуальными остротами. И разве есть что-то плохое в созерцании женской красоты? Многие деятели искусства посвящали ей труды всей своей жизни.       «Какие уж тут красотки. Я работаю шесть дней в неделю с утра до вечера. Распорядок не нормирован, потому меня могут поднять и в воскресенье. Платят не так много, риск для жизни намного выше зарплаты. Ха!» — ухмыльнулся Уильям, осознав, что они двое из совсем разных миров. Вон, с тем честным работягой-уборщиком у него намного больше общего, чем с красоткой с другой планеты. Хэллоуэй проводил больше времени на дне общества. Естественно, это оставило на нём заметный отпечаток: черноволосый патрульный говорил на языке бедноты, выглядел как бедняк и застрял в гетто надолго.       Работа в сих милых местах представляла собой замкнутый круг — полицейский, попавший туда, редко выбирался из неблагополучных кварталов. Плохой сотрудник оставался в них в наказание за плохую службу, хороший работник тоже застревал в гетто, так как от него было намного больше пользы на криминогенных улицах, чем где-то ещё. Лишать участки в Восточном Лос-Сантосе и других опасных территориях таких ценных кадров, а ещё чего прикажете? Вот и выходило, будь ты хоть бездельником или знающим всю кухню изнутри грозой трущоб, тебе не светило ничего хорошего. Демократия и равноправие в действии. Уильям сам попал сюда, будучи наказанным за плохую учёбу в полицейской академии.       Издалека сквозь уличную какофонию донёсся шум двигателей автомобилей и гул выстрелов со стороны Восточного Лос-Сантоса. Прозвучал он как-то обыденно, словно пальба всегда являлась частью тамошнего звукового фона. Сообщений по рации от других копов не поступило. Значит, одно из двух: либо стрелялись между собой бандюки, либо погиб полицейский. Хэллоуэй направился к месту преступления, приготовившись к худшему. Убийство произошло рядом с башнями Джефферсона по близости от железной дороги на тротуаре у поворота, ведущего к зданию Калкин Бэлл. Два балласа с выбитыми мозгами, запачкавшими асфальт настолько сильно, что кровавый след оттирать придётся до завтра, оказались чьими-то жертвами. От мертвецов исходил мерзкий запах, на жаре они начали смердить. Напротив красовалось закрашенное зелёными буквами пурпурное граффити. Видимо, убийца сделал метку и принадлежал к банде Гроув Стрит.       — Держите зевак подальше от этих жмуриков. Мы теперь в оцеплении стоим, пока кретины из убойного отдела не соизволят снизойти сюда, — сказал Хэллоуэй Кларку и ещё одному патрульному. Уильям знал, что детективы, занимавшиеся расследованием убийств, не особо торопились приступать к делу гибели членов уличных банд. Неповторимый аромат глухаря всегда отталкивал их.       — Ясно. Вон тот бомжара говорит, мол видел, как все произошло. Пойди поболтай с ним. Я не могу выдержать, от него воняет хуже, чем от дохлецов наших, — ответил Фредди.       — Попробую.       Свидетелем оказался мужчина лет так сорока пяти. Черты лица выдавали в нём мексиканца, но пышная чёрная борода делала его больше похожим на араба. Бродяга стоял, прижавшись спиной к зданию. Запахи от него исходили действительно ужасные: казалось, они образовали лютый коктейль, который состоял из вони испражнений, пота, перегара и рвоты. При их ощущении Хэллоуэй сразу понял, куда попал. В одежде свидетель выглядел просто: спортивные штаны с зелёно-оливковой курткой армейского образца, надетой на голое тело. Назвалась она, вроде бы, M65. У Уильяма самого дома висела такая — осталась со службы в ВМС на базе подводных лодок в Коннектикуте. На лице бродяги было столько морщин, что понять, воевал ли он в Корее или Вьетнаме, оказалось непросто.       — Доброго здравия, дружище. Классный парфюм. Запах настоящего мужика. Чего тут стряслось? — спросил полицейский. — Представишься потом.       — Я сидел тут рядышком. Вон там, — бомж указал на лавочку через дорогу. — Эти два ниггера базарили о чём-то своём. Тут к ним подбежал один придурок в зелёных тряпках. Рожа скрыта была под маской и банданой. В руках обрез двухстволки. Ну он их и замочил. Кричал что-то вроде: «Гроув-Стрит, Си-Джей». Типичная бандитская хренота. Потом убийца закрасил вон ту надпись и ушёл отсюда, — изо рта говорившего разило так, будто бродяга откусил ухо у мертвеца. Голос напомнил Уильяму киношных итальянских мафиози, хрипевших так же.       — Отлично. Запомни все, что сказал мне сейчас. Потом повторишь это пижонистому детективу. Понял? Ему и представишься.       — Дерьмо! Сколько же мне тут ещё торчать? Хоть бы жрать дали!       — Пиши петицию в департамент полиции. Ничем помочь не могу. Или думаешь, что я рад торчать тут и посылать куда подальше всяких зевак?       Через полчаса прибыл чёрный Форд Фэлкон модели 1973 года, из которого вышли два белых пижона в гавайских рубашках и шортах.       — Детективы Мэнсон и Хоукинс. Отдел убийств, — представился за двоих белобрысый смазливый тип.       — Патрульные Хэллоуэй, Кларк и Эрл, — ответил Уильям. — У нас тут двоим бандосам раскроили бошки. Вон тот достопочтенный джентльмен, носитель высокой культуры, все видел. — слова были обращены в сторону свидетеля. — Не упадите только в обморок от его сногсшибательного аромата при разговоре.       — Ты хоть выяснил, кто он такой, остряк? Или нам как обычно заниматься этой фигнёй? Языком молоть ты горазд, как я вижу, — ответил второй детектив. — Но небось самое вкусненькое оставил нам.       — Ага. Валяйте.       Приехал и коронер, который занимался медицинской экспертизой на месте преступления. Через минут двадцать возня вокруг пары убитых бандюков закончилась. Все разъехались, а патрульные потопали дальше. «Хоронить наших гангстеров явно будут в закрытых гробах. Говно собачье, что ни день, то обязательно какой-нибудь мерзкий подарок судьбы!» — выругался Уильям.       Время шло к вечеру. Стемнело. За последние несколько часов никаких передряг с Хэллоуэем не случилось, всё походило на спокойное разгуливание по районам, по-другому не назовёшь. Округа наполнилась чёрными, синими и голубыми тонами. На небе Уильям, шедший по Джефферсону с бутылкой холодного лимонада в левой руке, заметил нечто похожее на тучи. Ужасное пекло уступило место приятной прохладе, подул лёгкий ветерок. «Да, дождь пойдёт завтра. Проклятая погода меняется в одночасье!» — пролетело в голове патрульного. Ноги от постоянной ходьбы отваливались, потому Хэллоуэй занялся поиском местечка, где можно было бы присесть отдохнуть. До конца смены оставалось полчаса.       Выбор пал на один дворик на краю улицы, где Уильям присел на бордюрчик у подъема к гаражу. Позади полицейского находились клумбы, перед ним стояла развалюха, в которой сидел баллас. По бокам копу закрывали вид на дорогу стены кустов, неподалёку же виднелось гигантское здание городской больницы.       — Я тут посижу, браток? Ты не станешь возражать, правильно? — спросил Хэллоуэй у члена банды, сидевшего в своей тачке с открытой дверью. — Не боись, ты мне не нужен.       — Валяй, офицер. Я чист перед законом.       — Как стёклышко? Ладно, не будем о грустном.       У бандита в машине играла какая-то песня репера Айс Кьюба. Хэллоуэй не обращал внимания на слова про «различные неприятности и держи себя в руках». Его больше привлекла игравшая на заднем плане электронная мелодия. Она звучало очень приятно и расслабляюще, исходил от неё какой-то именно вечерний настрой. Космическая мелодия отлично подходила к сложившейся ситуации, отлично дополняя атмосферу спокойной посиделки. Приятный прохладный ветерок продолжал дуть, красивый вечерний фон ещё не испортили фонари уличного освещения, а холодный лимонад освежал изнутри. Что ещё нужно было для счастья?       Баллас удивлённо смотрел на хлеставшего лимонад копа, которому понравилась его музыка. Наверное, парень впервые видел полицейского, что вёл себя как простой человек со всеми причудами и слабостями.       — Хорошая мелодия. Здорово звучало, — сказал Уильям.       — Мелодия? Ты хоть слова слышал?       — Не особо, приятель.       На улицу свернула машина. В сумерках её было видно плохо, но на таких, как помнил полицейский, ездили бандюки из Гантона. Автомобиль остановился, загремели выстрелы. Всё произошло слишком быстро: пули стучали по железу, Хэллоуэй ринулся в сторону искать укрытие, крепко сжав в руке бутылку. Неизвестные отстрелялись и уехали.       — Ты живой, друган? — спросил Уильям у балласа в машине, из которой почти что дуршлаг сделали.       — Я… мать твою, моя тачка! Мрази! — вопил член банды.       — Радуйся, что жив хоть остался. Тебе повезло, эти сукины дети в темноте видели плохо.       — В нас стреляла срань из Гроув-Стрит! Отвечаю!       — Да уж, выродки умеют испортить момент. Я тебя покину, друг, мне нужно проверить, не прикончили ли кого на улице эти гнойные твари. Можешь заявить в полицию, я выступлю свидетелем в суде, если доживу.       — Ха! Без вас справлюсь!       — Уж кто бы сомневался.       Пострадавших к великой радости патрульного не было. Налётчики уколесили из Джефферсона в Восточный Лос-Сантос. Пусть те копы, что сейчас там тёрлись, занимаются вознёй с жертвами разборок, Уильям хотел уехать по-быстрее домой, чем торчать в гетто до полуночи, дожидаясь прибытия следственной группы. Вскоре наступил долгожданный момент, когда Хэллоуэй вернулся с патрульными на машине в полицейский департамент на Першинг-сквер. Сложил служебное барахло в личный шкафик и направился на выход.       На заднем дворе, через который предпочёл выйти Уильям, ему встретилась мемориальная плита, освещённая фонарём. «Памяти полицейских, отдавших свои жизни при исполнении служебного долга. Департамент полиции Лос-Сантоса», — гласила надпись на верхушке плиты. Далее шёл список погибших на службе стражей порядка. Начинался он с конца девятнадцатого века. Фамилия, имя, дата рождения, дата гибели — такова была структура записей. Чем ближе к середине двадцатого века находился взор Уильяма, тем больше становилось умерших за один год. С конца шестидесятых, эпохи расцвета уличной преступности, число убитых за год уже исчислялось сотнями. Не особо радужная перспектива работать в полиции во время, когда гибнет намного больше полицейских, чем раньше. Уильяму показалось, что за сегодня там могла появиться ещё одна надпись: «Хэллоуэй Уильям 8.08 1968 — 27.07 1992». Впрочем, в этот список никому никогда не поздно попасть. Похороны за счёт государства с парадной церемонией и участием жирных кабинетных шишек под звуки выстрелов в воздух — разве это не прекрасно?       «Нет!» — воскликнул Хэллоуэй. Намного лучше дотянуть до пенсии и продолжить жить, чем гнить в земле, ведь жизнь прекрасна, особенно тогда, когда закончилась очередная суровая рабочая неделя, а тебе удалось выжить в такой глубокой, как Большой каньон, жопе.       Завтра у него выходной. Он отоспится за все шесть дней работы в своей милой квартирке в Родео, районе, получившем такое прозвище за наличие улицы, где дома были построены в западноевропейском стиле позднего Средневековья с мощёными брусчаткой улицами, отчего она казалось испанской, а не американской. Хэллоуэй как раз жил в таком доме с видом на прекрасную в архитектурном плане улицу. Выходной вряд ли пройдёт интересно, ведь любимая работа забирала силы в промышленных масштабах, отчего у патрульного появлялось желание закрыться в квартирке под кондиционером и проваляться на диване весь день, чтобы хоть как-то отдохнуть после трудной недели, а затем отправиться в гетто, где Уильям уже практически поселился. В армии всё проходило по-другому, охрана базы ВМС протекала всегда однообразно. В полиции что ни день, то обязательно ничего похожего на вчерашнее не встретится. Пользы обществу от службы в правоохранительных органах намного больше. Впереди ещё суд. Хэллоуэя никто снимать с патрулирования не собирался, не смотря на то, что являлся он свидетелем, — рабочие руки нужны всегда.       «А ведь есть несчастные, которые патрулируют гетто ночью!» — подумал Уильям.