Мое слепое чудовище

      ПРИП в бешенстве. ПРИП рвет и мечет. Его так и распирает от собственной злости. Можно даже и не смотреть на него, чтобы понять это, можно даже его не слушать (хотя последнее и не представляется возможным – так громко он орет, распаляется). Колючие волны негатива, исходящие от ПРИПа, накрывают с головой всех, кто находится с ним в одном помещении, а может быть, даже и за его пределами, – настолько они мощные. Сегодня Крыса не смотрит на него даже в свои зеркала. Она даже перевернула их закрашенной стороной вверх – все четыре зеркальные бирки – так, как когда-то это сделал Рыжий, чтобы даже случайно не поймать в них отражение ПРИПа. Она развалилась в кожаном кресле, пытаясь создать хотя бы крошечное впечатление о внешней расслабленности. Закрыла глаза, вот только уши-то не заткнешь – сколько ни пытайся, все равно все слышно. ПРИП бегает по комнате, потрясая толстой папкой. Папкой с чужим личным делом (и как только она попала к нему в руки?!).       – Я работаю, не жалея себя, кручусь, как белка в колесе, чтобы их всех обеспечить – шестеро детей, шестеро, это вам не шутки! И что я узнаю? Что моя милая доченька, эта неблагодарная тварь, собралась замуж! При этом она даже не думает поставить меня в известность! Действительно – зачем, если она и так уже вычеркнула меня из своей жизни? Если она даже не удосуживается смотреть в мою сторону, когда я с ней разговариваю!..       Крыса фыркает. ПРИП же слишком поглощен собственной речью, чтобы обратить на это внимание.       – Замуж собралась! И – за кого! За ублюдка! Голодранца! У которого нет никого и ничего! Ни копейки за душой, и – как нарочно! – ни одного родственника – ни малейшей надежды получить хоть какое-то, захудалое имущество! Ты думала, я не наведу справки? Ха! Плохо же ты меня знаешь! Вот! Вот, здесь все!!! – ПРИП швыряет на стол папку с личным делом Слепого.       Интересно, сколько он за нее заплатил Акуле?..       – Четыре красные полоски! Четыре!!! Ты что – ты думаешь, я не знаю, что это означает? Я влиятельный человек! Если мне нужна какая-то информация – можешь не сомневаться, я без проблем ее получаю! Четыре полоски – абсолютный, законченный псих – я вообще не понимаю, как его еще здесь держат, – руководство любого другого – уважающего себя! – учебного заведения уже давным-давно отправило бы его куда следует! Так нет же, мало всего этого! Ты все-таки, я вижу, явно задалась целью довести меня до инфаркта, и как можно скорее! Ты спишь и видишь, как я на твоих глазах умираю, это твоя заветная мечта – отправить меня на тот свет, верно? Верно же? Или я не понимаю, для чего ты все это затеяла! Мало же, мало всего того, что я уже перечислил, так нет же, выкуси, любимый папочка: вдобавок ко всему этот щенок еще и незрячий! – ПРИП кричит, топает ногами, потрясает в воздухе кулаками, брызгает слюной – определенно ядовитой, в этом можно не сомневаться. Наверное, его слышит весь этаж. А этажом ниже, скорее всего, с потолка сыплется штукатурка. И если кто-то в той комнате, что находится прямо под ними, к примеру, пьет чай, то в его чашку, конечно, летят белые ошметки… Штукатурка осыпается, как снег, ложится на головы и плечи обитателей комнаты и их гостей, покрывая все поверхности меловыми сугробами…       Крыса морщится от криков ПРИПа, но, подумав о штукатурочных осадках, невольно улыбается, представив себе эту картину: чай, возможно, бутерброды или печенье, и все – с этой нежданной приправой, припорошенные искусственным снегом макушки – словно вмиг поседевшие, и такие же призрачные, покрытые белым, ресницы, и плечи, и спины… А еще мысли о штукатурке заставляют ее вспомнить Слепого – маленького Слепого из далекого детства, того Слепого, с которым она даже не общалась (ну разве только на уровне «привет-пока»), а только наблюдала за ним. Вспомнить, как однажды, когда Рыжая в очередной раз сбила его с ног, не рассчитав при этом собственной силы и хорошенько впечатав лицом в стену, и умчалась с оглушительным хохотом, Крыса впервые подошла к нему, лежащему на полу с расквашенным носом, села на корточки и дотронулась до его плеча. Она сказала: «Послушай, Слепой, я столько раз видела, как ты дерешься. Я знаю: ты очень сильный и ловкий. Почему ты позволяешь ей это делать?» Слепой поднял на нее свои серебряные глаза. На лице его было написано презрение; по подбородку, белому от штукатурки, ярко-красной струйкой стекала кровь. «Она девчонка, – ответил он. – Мне Лось запретил вас трогать». Слово Лося всегда было для него законом. Крыса ничего не сказала тогда. Молча встала и ушла. Это был последний раз, когда Рыжая осмелилась к нему приблизиться, и все благодаря ей, Крысе, взявшей на себя труд вправить своей темпераментной подруге мозги (уж ей-то никто не запрещал трогать девчонок!), но Слепому знать об этом было, понятное дело, вовсе не обязательно…       Крыса снова улыбается – на этот раз своим воспоминаниям, таким неожиданно теплым и светлым. И снова оглушительный вопль ПРИПа заставляет ее вздрогнуть всем телом и вернуться на землю:       – Нет, вы посмотрите! Она еще улыбается! Ты, подлая гнида, собралась посадить мне на шею, помимо себя, еще и это абсолютно не приспособленное к полноценной жизни существо, которое и человеком-то назвать язык не повернется! Ты…       – На шею? Тебе?.. Ты-то тут причем, скажи на милость? – Крыса не выдерживает. Она говорит очень тихо, почти шепотом, и не поднимает глаз, однако ПРИП ее слышит и свирепеет еще больше.       – Не прикидывайся! Я не позволю тебе привести ЭТО, – он трясет папкой у дочери перед носом и снова швыряет ее на стол, – в свой дом! Только через мой труп!       – Успокойся. Я никого никуда не собираюсь приводить. – Крыса смеется. Она уже не знает, отчего ее трясет: от смеха или все-таки от отвращения. Или от нестерпимого желания поскорее уйти отсюда и вернуться к своим делам. Неужели ПРИП и сам верит в то, что у нее еще когда-нибудь возникнет желание переступить через порог его жилища? Или он просто железно уверен в том, что после выпуска у нее не будет другого выбора?       – Ах вот как мы заговорили! А куда же ты тогда пойдешь, скажи на милость? И куда потащишь это свое слепое чудовище? На улицу – побираться? А что? Самое подходящее для вас обоих занятие! Хотя можешь не отвечать, мне неинтересно! Неблагодарная тварь, маленькая мразь! – На какие-то несколько мгновений ПРИП замолкает, даже замирает в одной позе. А потом на его лице появляется такое выражение, словно его осенило. Крыса не может его видеть, но она это чувствует по голосу ПРИПа, по резко изменившейся интонации. – Погоди… погоди-погоди, я понял, понял, почему ты выбрала именно его! Ну конечно: полный интернат парней, и только один единственный среди них – незрячий, и именно с ним, а не с кем-то еще, тебе надо было закрутить шашни – конечно, ведь он же тебя не видит! Не видит твоего мерзкого лица, не видит, а значит, он не может знать, насколько ты уродлива! И никогда не узнает, ха-ха, ловко ты… Прав я, ведь так? Ха-ха-ха! – ПРИП разражается истерическим хохотом; его палец, мерзкий и толстый, как сосиска, направлен на дочь, жабьи глаза выпучены. – Конечно, я прав, и даже не вздумай пытаться меня переубедить! Ведь нормальный человек к тебе ближе, чем на километр, не подойдет! Ты способна вызывать лишь отвращение! Отвращение и ужас! Как я сразу не догадался, ну надо же… – ПРИП хватается за голову обеими руками. – Ты и впрямь настоящее чудовище, ты не человек, нет, не-е-ет, ты – дьявольское отродье! Так нагло и бесцеремонно запудрить мозги бедному слепому мальчику! – ПРИП картинно вскидывает руки к потолку. – Как же стыдно, как же мне стыдно за тебя! Еще и кольцо у него выклянчила, паскуда!..       На какое-то мгновение – всего на мгновение, но его оказывается достаточно – Крысу посещает мысль о том, что, возможно, в чем-то ПРИП и прав. Что, быть может, Слепой с ней связался только потому, что не знает, как она выглядит, и ему, по большому счету, на это плевать. Что, скорее всего, будь у него способность видеть, он бы тоже, как и ПРИП, при взгляде на нее испытывал лишь отвращение и ужас. Или боялся бы ее, как Слон (Слепой? Боялся? – смешно, но откуда взялась эта мысль?).       «Слепой… я-то знаю… ему на все плевать. Он ни за одной девчонкой ухаживать не станет. Полезет к нему сама – и славно. Он такой. Ему все равно с кем…» – в который уже раз звучат в голове слова Рыжего.       Крыса трясет головой, стремясь прогнать навязанное ей воспоминание и избавиться от наплыва так не к месту накативших мыслей. А потом она решительно встает с такого удобного, но все-таки чужого кресла:       – Не могу, больше сил нет. Можно я уже пойду? – еле слышно произносит она.       ПРИП так и застывает с разинутым в очередном крике ртом и взметнувшимися в воздух руками:       – Как… куда? Куда?! Я еще не закончил!       – Извини. Меня ждет мое слепое чудовище, – Крыса удивительно любезна – даже извиняется, и это тут же повергает ПРИПа в ступор. На что, собственно, и был сделан расчет. – И можешь быть спокоен: ноги его не будет в твоем доме. Равно как и моей.       С этими словами девушка почти бесшумно покидает помещение, оставив ПРИПа стоять и беспомощно хлопать глазами. «Воды», – хрипит он, пытаясь ослабить галстук на шее, и Овца, так вовремя возникшая из дальнего угла, спешит вручить ему стакан с прохладной жидкостью.       А Крыса выходит во двор. Слепой, и правда, ждет ее под дубом, уютно устроившись среди корней, почти полностью скрывшись в высокой траве (если не знать, можно ни за что не догадаться, что там вообще кто-то есть). Обычно более или менее пунктуальная, сейчас она опаздывает минут, наверное, на двадцать. Но Слепой умеет ждать.