* * *
С какой же неохотой переступил я порог Первой Космической Академии. Мои однокурсники казались мне, бывалому, желторотыми юнцами. Многие практические занятия я и сам мог вести. Правда, в таких предметах, как космонавигация, биология, фармацевтика, психология и экономика приходилось потеть по полной. Не говоря уже о физических дисциплинах и военной подготовке. Многие преподаватели помоложе, зная мое происхождение и родственные связи, искали возможности со мной сблизиться. Любви ровесников это, естественно, мне не добавляло. Если бы не мои выдающиеся навыки во всяких каверзах и аналитический ум, доставшийся от матери, ходить бы мне вечно с синяками, а то и похуже. Не раз я получал угрозы, что дорогие однокашники собираются пустить меня по кругу или устроить темную. Может, играла роль и моя смазливая рожа, но пыхтящие, беснующиеся или пускающие слюни товарищи не вызывали во мне ни малейшего отклика. В Академии учился смешанный контингент — парни и девушки. Меня не привлекали ни те, ни другие. Все потому, что я нацелился на преподавательский состав! Возможно, меня с детства манили люди постарше и поопытнее. Как бы то ни было, но раньше первых зачетов по стрельбе, я сдал майору, их принимавшему, свою девственность. От него я научился стрелять одновременно с двух рук, усиливать сенсорное восприятие при стрельбе вслепую и окончательно понял, что не рожден для постоянных отношений. После суеты общих казарм младших курсов я получил относительную свободу в виде отдельной комнаты и практически полную — в выборе себе очередного партнера. Партнера, потому что мне нравилось играть в доминирование и подчинение, которое мне мог дать только сильный мужчина. Особую перчинку добавляло то, что я был всего лишь курсантом, а они преподавателями, часто боевыми офицерами. Нагибать их, чувствовать свою власть, контролировать каждый их вздох — подобные ощущения просто сносили мне крышу. Однажды только у меня случился секс с женщиной — лейтенантом, читавшей нам курс логистики. Она полностью соответствовала своему предмету — этакая ледяная королева, и с ней мне пришлось повозиться, уламывая и ухаживая. Мне понравился охотничий азарт, с которым я ее завоевывал, но оказав достойное сопротивление, она после страстного секса вдруг превратилась в обыкновенную восторженную девицу и ее щебетание вызывало у меня жуткую мигрень. Я не был окончательным подонком и мужественно продержался целых три месяца. Видимо, я все же разгневал богов, потому что с этого момента все пошло наперекосяк. Женщины, особенно обиженные, склонны преувеличивать свои горести и преумножать чужие грехи. А бабы, добравшиеся до средств галактической коммуникации — это повод лишний раз сделать вывод, что связываться с ними не стоит, если только у вас дома не заготовлен список из пятисот родственников и пара обручальных колец. Короче, поползли слухи. И если в Академии ко мне и моим выходкам привыкли, то афишировать это на весь близлежащий космос у меня не было никакого желания. Ректор, старый друг деда, разделял мое мнение. Хороший он был мужик, хотя и его я сумел вывести из себя, когда он застал меня трахающим его адъютанта прямо в зале для быстрой связи. Итак, мы полюбовно расстались, когда до окончания Академии оставалось чуть меньше года. Ладно. Все было не совсем так. Кроме адъютанта, я трахнул его племянника, который возомнил себе невесть что о наших отношениях и кричал на всех углах, что я его обесчестил, как какую-то романическую деву. Видно, племянник так оказался дорог сердцу дяди, а скорее всего, слухи вот-вот должны были дойти до начальства, моего деда и всего Генштаба, и я даже гадать не берусь, какие последствия возымела бы такая огласка. Поэтому я вылетел из Академии с рекомендацией о прохождении последнего года обучения по специальной программе для командного состава. Пришлось перебираться в другой сектор Галактики. И там я совершенно неожиданно увлекся учебой. Преподаватели на этих курсах действительно оказались профессионалами с большой буквы, а их оборудование — едва ли не лучшим. На «Стремительном», в силу малолетства, никто не собирался допускать меня к пилотированию, а тут я налетался вдоволь. И на небольших штурмовиках, и на «корветах» побольше. Я ощутил то, чего мне так долго не хватало в Академии — единения с космосом. Никакой оргазм не сравнить с ощущениями, когда корабль повинуется малейшему твоему велению, едва ли не силе мысли. Когда его оболочка становится продолжением тебя самого, и ты вклиниваешься в это огромное черное безмолвие, рассекая его на крейсерских скоростях, чувствуя движение не физически, но разумом. Это сродни свободному падению, которое мы отрабатывали на специальных тренажерах, обучаясь десантированию на планеты, только усиленное многократно. Я, разумеется, не превратился в монаха, но пыл свой поумерил. А по окончании курса и в целом Академии чувствовал себя совсем пай-мальчиком. Я расслабился как идиот и совсем не ожидал подвоха, когда меня пригласили в семейную резиденцию отпраздновать окончание обучения. Поначалу, все шло чин-чином. Пускай я и вырос в основном с дедом, но я любил своих неугомонных родителей и скучал по ним, хотя и старался ничем себя не выдать. Я стоически перенес и небольшой прием по случаю моего выпуска и семейный ужин, от которого, по совести говоря, получил немалое удовольствие. Слишком редко мы все собирались за одним столом. Дед, как всегда, рассказывал свои солдафонские анекдоты времен первых переселенцев, а мы дружно делали вид, что слышим их в первый раз. Но в остальном он восхищал нас своим острым умом и глубоким видением процессов. Засыпал я, предвкушая, что завтра получу свое долгожданное направление на «Стремительный», который уже перестал быть первым среди лучших, но все еще оставался для меня самым родным и желанным кораблем. Утром по постным минам собравшихся в дедовском кабинете я заподозрил, что не все идет по намеченному плану. Сбылись мои худшие кошмары — мне выставили счет за все. Оставалось только удивляться и аплодировать памяти и выдержке деда — все мои прегрешения, даже те, о которых я благополучно забыл, даже некоторые особо выдающиеся еще в бытность на «Стремительном», оказались задокументированы в семейных анналах. При упоминании о моих любовных подвигах отец каждый раз издавал характерные возгласы, заставлявшие гореть кончики ушей. На мать я даже не смотрел. То, что казалось мне невинными приключениями, свойственными молодому человеку, под тяжестью улик и по совокупности превратилось в огромную плиту, наподобие тех, которыми еще оставались покрыты захолустные космодромы, грозящую погрести меня под своими обломками. Я, разумеется, пытался сопротивляться, но не нашел ни малейшего намека на поддержку. Они встали единым фронтом, плечом к плечу, и вот так, вместо возвращения на крейсер и блестящей карьеры, я попал первым помощником капитана на странную посудину под названием «Веста».* * *
Бар космопорта в Третьем Промсекторе оказался той еще дырой. Я уже десять раз пожалел, что погорячился. Схватил у деда с письменного стола назначение и демонстративно хлопнул дверью. Покидал в сумку первые попавшиеся вещи и гордо покинул родные пенаты. Настроил навигатор, определяя, где удобнее пересечься со своим новым кораблем. Тут бы мне не торопиться и все тщательно обмозговать, но я уже завелся и вскочил на ближайший борт до кратчайшей точки пересечения с «Вестой». А она и не думала появляться на орбите. Отставание от графика составило уже более двух суток, что говорило само за себя. Надетая в первый день парадная форма с новенькими нашивками, которая призвана была произвести впечатление и дать понять, с кем команде придется иметь дело, теперь валялась в номере отеля. В нем, кстати говоря, стояла такая жара и влажность, что не справлялись ни одни климат-системы. Кроме нее, у меня с собой оказался рабочий комбинезон и пара штанов с полупрозрачными майками, которые оставались в сумке со времен каникул. И вот так, вместо того, чтобы с почетом ступать по трапу корабля на новое место службы, я торчал в этом захолустье, напиваясь непонятной синей жидкостью, которую бармен гордо именовал «Слезы Прометея». Название соответствовало содержанию — крепкий алкоголь не хуже орла буквально рвал вашу печень изнутри и вызывал жгучее жжение в глазах. Напиток пользовался популярностью у разномастной публики, наполнившей заведение. В основном, здесь обретались работяги с транспортников. Но попадались и экзотические экземпляры. Одна здоровая баба — свободный рейнджер в кожаном прикиде, с металлическими пластинами-защитой по всей поверхности куртки и ежиком красных волос, - пыталась купить мне выпивку и приударить за мной. Пришлось некоторое время прятаться от нее в душном номере. Я старался выглядеть как можно незаметнее и не отсвечивать, так как ее поползновения оказались не первыми и не последними. Любителей перепихнуться на перевалочном пункте оказалось предостаточно, и моя одинокая задница на барном стуле вызывала у них неподдельный интерес. Несколько парней и девиц, явных профи, ревниво косились в мою сторону. Время от времени наскоро соединившиеся парочки, и даже тройки, недвусмысленно приобнявшись, направлялись либо в сторону комнат отеля, либо попросту — в туалет. В принципе, я и сам был не против; со всеми этими перипетиями у меня уже давненько не было секса. Но внушенные с детства страшилки о всяких темных историях, случающихся с беспечными космолетчиками в таких местах, а скорее — отсутствие подходящей кандидатуры — держало мой член в штанах. Одному из таких незадачливых ухажеров, оказавшемуся особо настойчивым, пришлось продемонстрировать отказ наглядно — врезать ему под дых, вполсилы, конечно. Но и тут мне не повезло — мужика раскорячило и вырвало прямо на меня. Только этого мне не хватало! Пришлось отмываться и переодеваться. Поэтому я сидел злой как черт и напивался, когда ко мне подвалил очередной претендент. Несмотря на мое уже не трезвое состояние я сразу почувствовал его присутствие у себя за плечом — едва заметное ощущение, тревожное, отчего волоски на затылке встопорщились, а в животе что-то дрогнуло. Словно разом перекрыло дуновение ветерка. Он и вправду навис надо мной, одной рукой опираясь на барную стойку, а другой держась за стакан с пойлом, беря меня в тиски. Хриплый голос интимно прошептал рядом с ухом: — Хочешь? От этого сексуального тембра член заинтересованно дернулся. Я сглотнул и обернулся. Он был не столько высокий, сколько мощный, с коротко стриженными волосами, высокими скулами, выдающимся подбородком и потрясающим мужским ароматом, который я полюбил еще в детстве. Он пах кораблем. Складки вокруг рта выдавали упрямый характер, но сейчас он скалился в улыбке, пытаясь забросить удочку. И я склонялся к тому, чтобы заглотить наживку. Еще раз оценивающе окинул его взглядом с головы до ног, чтобы убедиться в правильности своего решения. Даже уже мысленно раздел его и трахнул, и он, видимо, прочитал это в моем взгляде, потому что одобрительно хмыкнул. Я развернулся на стуле, давая понять, что заинтересован, кивнул на выпивку, хотя имел ввиду другое, и мы оба это прекрасно понимали: — Предлагаешь? Вместо ответа он притянул меня к себе и без лишних предисловий воткнул свой язык мне в рот. Именно так. Назвать это действо поцелуем было бы кощунственно. Его губы не отличались мягкостью — они сминали и завоевывали. Ручищи больно прошлись по моим бокам и ягодицам. На мгновение мне подумалось, что я выбрал себе кусок не по зубам, засомневался, смогу ли подмять под себя такую махину. Тем более голова кружилась не на шутку и от выпитого, и от адреналина, выплеснувшегося в кровь. А потом я засунул руку ему между ног, чувствительно сжимая заметно напрягшуюся выпуклость, и он со стоном выдохнул. И тогда мой немаленький опыт просто возопил, что мужика от меня ведет. Бармен уже некоторое время подавал нам знаки, чтобы мы не устраивали бесплатное шоу и шли уже подобру-поздорову. Я не успел еще подумать, где мы продолжим, как уже оказался со спущенными штанами прижатым к прохладной стенке в тамошнем туалете, а чужой член настойчиво пробивал себе дорогу к моей, практически девственной дырке. И он еще давил своими лапищами мне на поясницу, принуждая прогнуться. Подобный расклад совершенно не входил в мои планы, поэтому я постарался вывернуться. Но не тут-то было! Он больно впился мне в бока, фиксируя положение так, что я только и мог, что беспомощно хвататься за панель умывальника, попадая в какие-то кнопки управления. Попеременно включились вода, обдув и монитор, транслирующий новости космопорта. Я пытался его урезонить, но мое сопротивление словно заводило его еще больше. Когда включился прогноз погоды, огромный член без всякой подготовки разорвал мою задницу и въехал до основания. Тут я заорал во всю глотку, ибо это уже ни в какие ворота не лезло — боль была невыносимая! Кажется, на него подействовало, но вместо того чтобы немедленно вытащить свой прибор, этот идиот ткнулся еще глубже - хотя куда там было еще, - хрипло застонал, натягивая меня на себя до упора, дернулся несколько раз и кончил, заливая мои натруженные внутренности горячей спермой. Внутри, вдобавок к ноющей боли, тут же защипало. Не помню, как я оказался на полу — то ли сполз по стене, то ли рухнул на колени. Не было сил ни подняться, ни натянуть штаны. С какой-то апатией подумалось, что это достойный конец моей не состоявшейся карьеры и что мои бывшие дорого бы дали, чтобы увидеть меня здесь и сейчас. Мой случайный любовник, который теперь намывал свое достоинство, сам того не подозревая, отплатил за все их обиды, реальные и мнимые. Он словно почувствовал, что я думаю о нем, повернулся ко мне и улыбнулся. — Прикольный эффект, — кивнул он. — Я о таком только слышал. И кровь как настоящая. — Что?!! Я опустил глаза, в отупении глядя на следы от его варварского вторжения. Я всегда бережно относился к своим партнерам, несмотря на напор и властность. Я знал, что есть те, кому нравятся подобные игры, и те, кто их только имитирует. Но я никогда не практиковал ни то, ни другое. Подлинное же насилие вообще было немыслимо в нашем обществе, когда при желании все считывалось специальными приборами и не слабо наказывалось. Но что мне было делать? Подать заявление властям, открыть разбирательство? Прославиться на полгалактики? Это явно была не та слава, которой следовало бы гордиться. Единственный пришедший мне на ум выход — забыть, вычеркнуть из памяти. Дождаться свой чертов корабль и никогда больше не возвращаться ни в этот космопорт, ни на эту планету, ни в этот проклятый день. Боги будто услышали мои молитвы, по монитору стали передавать сегодняшний отчет о взлетах и посадках, в котором я услышал знакомое название — «Веста». Я кое-как поднялся, стараясь не показать, как мне больно и дискомфортно. Если уж этот идиот решил, что я любитель экстрима и ролевых игр — так тому и быть. Оперся на умывальник, глядя на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрел совсем другой человек — с синяками под запавшими глазами, с прокушенными и распухшими губами, спутавшимися волосами и отметинами по всему телу. Майка разорвалась в двух местах и превратилась в кусок тряпки. Штаны выглядели ненамного лучше. Докатился! От разглядывания удручающей картины меня оторвал все тот же бодрый голос: — А ты офигенный! Дашь мне свой терминал? Сколько я должен? Клянусь, у меня зачесались кулаки. Вообще-то они у меня давно чесались, но я был недостаточно пьян, точнее — достаточно протрезвел, чтобы понимать, что устраивать разборки — не самая лучшая идея. Но этот мудак вывел меня из себя: — Послушай, чувак! — сказал я как можно ровнее. — Катился бы ты по-хорошему, и надеюсь, что консервную банку, на которой ты летаешь — «Весту», «Гесту», «Силесту» или как там ее звать, никогда больше не прибьет в то место, где нахожусь я. Видимо, я задел его за живое, потому что он высказался в том роде, что не пристало всяким блядям рассуждать о космических кораблях и настоящих космолетчиках, которых они не достойны. Я уже понял, что поворачиваться к нему спиной не стоит, а вот лицом к лицу у меня имелось парочка сюрпризов, так что я вырубил его одним секретным приемом, да и то, наверное, потому, что он не ожидал от меня навыков из арсенала подготовки штурмового десанта. Далось это мне нелегко, потянутые мышцы отомстили резкой болью, и я понял, что пора валить. Но для порядка осмотрел бессознательное тело и проверил пульс — падение даже с высоты собственного роста с такими габаритами могло быть чревато. Хорошо, что до комнаты оказалось рукой подать, и мне при этом не попалось навстречу много народа, которого я мог шокировать. С другой стороны, думаю, стены этого заведения навидались и не такого. Не знаю, что подумал бармен, увидев меня в весьма потрепанном виде, да мне, по сути, было на это наплевать. Я добрался до душа, скинул испорченные шмотки в утилизатор и хорошенько отмылся. Вколол всегда имеющийся наготове стимулятор, как мог привел в порядок парадную форму, собрал вещи и отправился на корабль.* * *
По счастью, там дежурил только вахтенный. Я принял самый независимый вид, предъявил документы, которые он разглядывал и сканировал дольше, чем мою персону. Властным голосом я потребовал провести меня в каюту и, как только он удалился, бросил вещи и выскользнул в коридор. Целью моей был медотсек, а точнее — фармогенератор. Меня и раньше не раз выручали полученные при жизни на «Стремительном» способности проникать в любое корабельное помещение. Так что я легко снял стандартную защиту и изготовил себе симпатичную регенеративную капсулу, а заодно и побольше стимуляторов. Постарался подчистить следы своего пребывания и весьма довольный вернулся восвояси. За сутки я успел послоняться по кораблю, полазить по корабельной системе информации, не пытаясь копать глубоко там, где стояли коды доступа, которые должен был сообщить мне капитан. Неплохо пообщался с дежурными, естественно, соблюдая субординацию. Продегустировал судовое меню — еда была сносная, а кофе привычно дерьмовым. На «Стремительном» дед возил с собой личного повара, который умудрялся сублимировать домашнюю еду и варить настоящий кофе. Я был рад представившейся возможности адаптироваться без лишнего пригляда, тем более, что, чем больше я узнавал, тем больше вопросов у меня появлялось. «Веста» числилась как гражданский исследовательский корабль, но усиленная броня и мощное вооружение не уступали самому современному арсеналу боевых судов. У медиков я заметил дополнительные восстановительные капсулы. И это я еще не добрался до челноков и зоны пилотирования, закрытых капитанскими кодами. По всему выходило, что мне досталась не пресловутая консервная банка, а шкатулка с сюрпризами. Становилось все интереснее, и я старался поменьше думать о неприятном происшествии, а с нетерпением ожидать знакомства с командой и введения в курс полетных задач. Капитан Адамс оказался хмурым немногословным мужчиной средних лет. Он также дотошно изучал мои документы, как будто надеялся на чем-то меня подловить и не допустить к полету. Я не знал, в курсе ли он моих родственных связей, или просто настороженно относится ко всем новичкам. Адамс отправил меня к еще более немногословному доктору на стандартные процедуры. Тот копался во мне так усердно и тщательно, что я стал подозревать — капитан шепнул ему найти у меня любую зацепку, препятствующую службе. Такой радости я им не собирался доставлять, но настроение испортилось. В замкнутом пространстве лучше иметь приятелей, чем враждебно настроенный персонал, включая начальство. Хотя к недружественному отношению я привык со времен Академии, но никогда не считал ее домом. А в космосе я привык к душевному равновесию и комфорту, тратить нервы на выяснение отношений мне совсем не улыбалось. Но, как оказалось, все было не так плохо. В офицерской кают-компании, куда я забрел за очередной порцией бурды несправедливо именуемой эспрессо, мне повстречался дружелюбный борт-инженер Луис. Не прошло и нескольких минут, как мы уже оживленно болтали на разные темы. Он забавно жестикулировал и при каждом удобном случае закатывал красивые темные глаза. Я с некоторым сожалением отметил, что они загорелись при виде появившихся дам. Одна из них представилась Ритой — навигатором - и мне предстояло с ней плотно работать, а симпатичная девушка, на которую среагировал Луис — ксено-биолог Марта - сразу принялась со мной флиртовать. Я решил не цепляться за формальности, тем более, что мне нужны были союзники, чтоб вписаться в коллектив. Зато я узнал массу полезной информации. Что бывший первый помощник, к которому был так привязан капитан, списался по возрасту и здоровью. И Адамс усиленно продвигал какую-то свою кандидатуру, а прислали меня. Вообще, капитана, судя по всему, уважали и побаивались. Пока Луис выдавал вполголоса информацию, девушки неодобрительно на него косились, а потом и вовсе встали и ушли, видимо, чтобы не быть застигнутыми при щекотливом разговоре. Луис огорченно вздохнул: — Весталки! Мы все здесь чертовы весталки. Я не сразу понял, что он имел в виду, и Луис охотно поведал о своих горестях. На корабле царствовала суровая дисциплина. Особенно в части неуставных отношений капитан был непреклонен. Так что, всем приходилось довольствоваться выданными доктором психоимитаторами. Расслабиться можно было только вот в такие редкие стоянки в портах. Да и то открыто вступать в случайные связи, как другие члены экипажа, Луис побаивался, чтобы не вызвать гнев объекта своей страсти. Так что ему было еще хуже, чем остальным. Не удивительно, что вся его энергия уходила в общение. — А тут еще сократили время на отдых. Мы выбились из графика, попали под метеоритный дождь, вот теперь наверстываем. Не знаю, как они понимали термин «поторапливаться», но взлетать не спешили. Когда я в следующий раз заглянул в кают-компанию, она гудела как разворошенный улей. При моем появлении народ поумолк. Я их прекрасно понимал. Какое-никакое, а я олицетворял начальство, и они не знали, чего можно ожидать. С моей стороны глупо было задавать вопросы в лоб, демонстрируя свою неосведомленность и излишнее любопытство, поэтому я преспокойно уселся в кресло, попивая минеральную водичку, и навострил уши. Проблему звали Дженкинс, и он куда-то там попал, откуда его должен был забрать лично капитан, поэтому старт откладывался. — Как это несправедливо! — возмущалась Марта. — Дженкинс героически погнался за преступником, укравшем его терминал, а его же еще и задержали! Они должны лучше следить за уровнем местной преступности, а не сажать в комендатуру порядочных людей! — Да, поэтому в следующий раз я вас одних не отпущу, — поддакивал Луис. Я усмехнулся про себя. Эти девушки могли постоять за себя не хуже Луиса или какого-то Дженкинса. Если тот позволил себя обокрасть — он просто идиот и не достоин никакого сочувствия. А вот как бы они повели себя на моем месте?! Некстати мне представились сильные руки, сжимающие бока и удерживающие затылок. Внезапно накатило неуместное и непонятное возбуждение, задержалось горячей волной внизу живота и схлынуло в ноги, заставляя их слабеть. Я сморгнул, прогоняя наваждение. — Все закончилось! — Произнес знакомый голос, и я распахнул глаза. Черт бы его побрал! Судя по всему, для меня ничего не закончилось, а только начиналось! Мой ночной кошмар, ну, мой вероятный ночной кошмар, если бы они у меня были, мой страстный ухажер, отсутствие мозгов компенсировавший здоровенным хером, короче, тот самый потерянный герой — капитан Дженкинс собственной персоной - возвышался в центре кают-компании, окруженный сочувствующими элементами. Особо усердствовали мои новые знакомые дамы. Марта так и льнула к его широкой груди, всем телом изображая поддержку и участие. — Его поймали? — вопрошала Рита. — Ты не пострадал? — Да, — сказал я, вставая с кресла и подходя к ним ближе. — Надеюсь, капитан Дженкинс, что злодей найден и ему воздалось по заслугам! Надо отдать должное выдержке этого мудака — он не бросился на меня выяснять отношения. Хотел бы я посмотреть на это зрелище! Сдерживаясь, он покраснел от натуги: желваки так и заходили на скулах. Уж я-то знал подлинную историю о его «героизме». Представляю, как он бесновался в комендатуре, куда его доставили прямо из сортира без штанов и терминала, который мог удостоверить его личность. Нарушение общественного порядка — как минимум, десять суток. Адамсу наверняка пришлось подсуетиться, чтобы вытащить его прославившуюся на весь Третий Промсектор голую задницу из переделки. Остальные восприняли его реакцию как праведный гнев на преступника, но я прекрасно понимал, что он готов во мне дырку прожечь и удавить, не сходя с места. Не знаю, заметил ли он мои командирские нашивки, я надеялся, что заметил. Не думаю, что именно это обстоятельство удержало его от немедленной расправы, но представлять, что Дженкинс осознал, что я вроде как еще и главный над ним, было чрезвычайно приятно. Оставалось только с достоинством выйти в коридор, не оборачиваясь, чтобы проверить, следует ли за мной оправившийся от шока мудак. В конце дистанции я все же немного ускорился, но это не спасло меня от ставшего неминуемым контакта. — Не так быстро. Машинально я еще раз отметил хорошую физподготовку — при своих габаритах, он совсем не запыхался, догоняя меня по извилистым пространствам «Весты». Фактически, он настиг меня у самой каюты, и мне вовсе не улыбалось, чтобы он вошел вслед, как говорят грабители «на плечах». Поэтому я неспеша развернулся к нему и преспокойно сложил руки на груди, всем своим видом показывая, что плевать хотел на его свирепую рожу. Я не собирался выслушивать его дерьмо, поэтому прежде чем он открыл свой рот, вкус которого я еще помнил, осадил его самым холодным командирским тоном, который я когда-либо слышал: — Прежде чем вы начнете зарабатывать себе на гауптвахту - а я знаю, что это не остановит такого, как вы, - так вот, прежде чем вы попадете туда за оскорбление старшего по званию и вашего непосредственного командира, освежите в памяти основы криминалистики и вспомните, не оставляли ли вы где в неподходящих местах свои биологические жидкости? Я просто наслаждался тем, как понимание медленно проступает в его налитых кровью белках глаз, как меняется выражение лица, как вздуваются жилы на шее и сжимаются кулаки в бессильной ярости. Я кивнул: — В лучшем случае расследование задержит «Весту», в худшем — она улетит без вас, оставив надолго сами знаете где. Жаль капитана Адамса — его карьере тоже, скорее всего, придет конец — ведь он покрывал ваши правонарушения. Еще немного, и он раскрошил бы себе зубы. — Ах ты, маленький гаденыш, — зашипел он. — Смазливая задница! Крутил ею, напрашивался как сучка... Я мгновенно растерял свою расслабленность: — К твоему сведению, если ты такой тупой и не допер сам: Я. Трахаюсь. Занимаюсь сексом, чтобы получить оргазм, а не для того, чтобы какой-то хрен, возомнивший себя мачо, порвал меня на звездную карту. Спасибо хоть, что ты у нас оказался скорострелом. Я оставил его обдумывать сказанное, если у него вообще еще сохранилась эта функция, а сам быстренько ретировался. С этого момента то тут, то там я ловил на себе его взгляд, полный холодной ярости. Он ловко его маскировал, не привлекая внимания, но нам двоим все было понятно. Я старался выдерживать вежливо-отстраненное отношение к членам команды и не лез никому в друзья. Поэтому, даже если он и попытался бы сделать попытки за моей спиной настроить против меня команду, ему это вряд ли удалось бы. К тому же, такое отношение нуждалось в подробном объяснении, давать которое было вовсе не в его интересах. Зато моя позиция вполне устраивала капитана. И я даже получил от него пару скупых похвал за профессиональные навыки. Работать с «Вестой» оказалось легко. Она была «умной девочкой», в меру послушной, в меру капризной, и я даже стал втягиваться в процесс и не так часто вспоминать про свою мечту о «Стремительном». По закону подлости такие более-менее спокойные периоды в моей жизни не длились слишком долго. Поначалу высадка на ничем не примечательную планету в дальнем секторе галактики представлялась рутинным делом. Хотя полностью списывать риски никто не спешил. Как-никак, нам надлежало найти и эвакуировать остатки экспедиции, пропавшей там лет 300 назад. Кому и зачем они понадобились — решать не нам. Все-таки в своем деле Дженкинс был хорош! Смотреть, как он собирает команду, готовится к высадке, проверяет оборудование и спецсредства — было одно удовольствие. Я искренне желал ему удачи и, видимо, он перехватил мой потеплевший взгляд, потому что удивленно изогнул бровь и странно ухмыльнулся. Через двое суток я начал думать, что эта дурацкая ухмылка — последнее, что осталось мне от него на память. Я знал еще от родителей, что такое время от времени случалось, и пропавшая связь еще не означала гибель разведгруппы. Отец рассказывал, что они как-то просидели дней десять в ущельях одной из планет Капеллы, пережидая метеоритный дождь невиданной интенсивности. А потом наша поисковая система запеленговала спасательную шлюпку с десантного корабля. Она дрейфовала в нашу сторону, время от времени выключая двигатель, видимо, экономя топливо. Захватить ее было делом техники. Почти весь экипаж, который не был задействован на дежурстве, ринулся в переходные боксы - смотреть с галереи за происходящим. Каждый десантный корабль имеет несколько спасательных шлюпок, хватающих всем членам команды, и еще остаются места, чтобы в экстренных случаях эвакуировать кого-то с поверхности. Поэтому всего одна шлюпка заставляла замирать наши сердца. Пусть я не долго пробыл на корабле, но космос так велик, а человек, несмотря на его завоевания, так ничтожен, что космическое братство для нас — не пустой звук. А еще я поймал себя на том, что сердце екало и тревожно сжималось из-за одного-единственного члена экспедиции больше, чем за всех остальных. Я с тревогой вглядывался в отъезжающую панель, выискивая его среди спасшихся. Подойти ближе, спуститься в боксы не позволяли строгие карантинные правила. Но я напрасно пялился, высматривая Дженкинса — там были все, кроме него. Когда твоя жизнь проходит среди просторов бескрайнего космоса, волей-неволей становишься фаталистом. Боги миловали меня, сохраняя жизнь близким, но я знавал и горечь потерь. Особенно хорошо я помню это из детства, когда еще велись боевые действия. Я не мог окончательно принять ни гибель Дженкинса, ни мое к этому отношение. От тяжких дум меня оторвал вызов капитана. Я ничуть не удивился, когда узнал, что этот идиот Дженкинс решил умереть героем. Они напоролись на неизвестное воздействие типа облучения по принципу пульсара. Жесткая посадка, приборы вышли из строя. Тяжелый десантный корабль уже невозможно было вывести на орбиту, поэтому Дженкинс разогнал с его помощью спасательную шлюпку на небольшой высоте, отправив ее ориентировочно по направлению к «Весте». Проблема заключалась в том, что нормальная высадка на планету не представлялась возможной. Иначе мы бы поразбивали свои челноки один за другим. Видимо, так случилось и с первой экспедицией. Что там было за излучение, пусть потом разберутся ученые, а вот вытаскивать героя, если он еще жив, предстояло нам. Его заместитель, лейтенант Кирби, чуть ли не разгромил медицинский отсек - так рвался на выручку своему командиру. Вся проблема заключалась в том, чтобы подойти к планете на безопасное расстояние и попробовать вытащить Дженкинса в промежутках между импульсами. — Простите, капитан, — сказал я, немного подумав и взвесив все расклады. — Но при всем моем уважении к Кирби, я — против. Он ослаблен и нуждается в реабилитации, а кроме того, здесь необходима ювелирная работа по пилотированию. — Я не могу никого заставлять, это дело сугубо добровольное. — Адамс вперил в меня свой нечитаемый взгляд. — Я знаю, что у вас с Дженкинсом сложились непростые отношения… — Самое время перевести их на новый уровень, вы не считаете? — Я нацепил одну из моих самых вежливых улыбок, а про себя сделал пометку, что Адамс знает больше, чем хочет это показать. Подготовка заняла почти сутки: я должен был восстановить навыки пилотирования так, чтобы маневрировать и с закрытыми глазами, причем весьма точно. Каждую минуту потраченного времени я не переставал думать, что она могла быть решающей в жизни Дженкинса, но выбора не было — цена ошибки слишком велика. Не буду утомлять техническими подробностями и выставлять себя в героическом свете, хотя был момент, когда я думал, что все — крышка, и только в последние секунды ушел на высоту. Вот тогда я вспомнил добрым словом навыки военного пилотирования, полученные мной в последний год обучения и наших командиров, не жалевших для нас кораблей для летной практики. Дженкинс нашелся там, где его оставили, а разве могло быть иначе? Зря я рассчитывал на его благодарность! С тех пор как он сообразил, кто прилетел его спасать, он пребывал в мрачном настроении. Но уже это меня радовало — потому что означало, что он находится в сознании. Хотя и еле ноги волочил. Перетаскивать его в спасательную шлюпку, а затем в корабль, оказалось делом хлопотным. Он и так весил немало, а в скафандре оказался практически неподъемным. Разумеется, нас встречала вся компания — Марта, Луис и сам капитан Адамс, конечно. Хуже всего мне пришлось в изоляторе. Теперь, когда я его вытащил из передряги, у меня появилось некое чувство к Дженкинсу. Я называл это привязанностью спасителя к спасенному питомцу. Но существовало одно «но». На питомцев не должно было хотеться неистово дрочить. Этот тип никак мне не помогал справиться с влечением. Разгуливал по отсеку в одних штанах, демонстрируя накаченные мышцы и заставляя проводить время, сидя, подтянув колени, чтобы спрятать стояк. За все время мы не перемолвились и десятком слов. Он только мрачно зыркал своими глазищами в мою сторону. А по ночам не давал мне спать, сладко постанывая во сне, словно ему снились самые эротичные картины. Так что я был злой, невыспавшийся и неудовлетворенный. Хватило бы спички, чтобы разжечь пожар. Не помню, с чего началось, слово за слово, и он опять обозвал меня «смазливой задницей». Другой бы на моем месте полез в драку, но не я. Дело в том, что на тот момент я уже за себя почти не отвечал и не был уверен, что если начнется драка, не стану ли я умолять, чтобы он меня трахнул. Тогда нас разнял вовремя появившийся доктор. Но мысль о смазливой заднице уже поселилась в моей голове, обрастая деталями. Добраться до фармогенератора для меня было не впервой. Сложнее оказалось подмешать снотворное в ужин Дженкинса, но и с этой задачей я справился. Некая перцовая мазь для лечения растяжения связок, также мной изготовленная, дожидалась своего часа. Дженкинс спал на боку, отвернувшись к перегородке, все также соблазняя обнаженным торсом. Я бесшумно подошел, положил руку ему на плечо. Он спал крепко и безмятежно, как ребенок. Даже почти перестал постанывать. Я провел рукой по его боку, наслаждаясь приятными ощущениями, приспустил штаны. У него была отличная задница — мускулистая, достаточно объемная, чтобы можно было вволю похвататься за нее и полапать в свое удовольствие. И тут я не удержался. Прилег на край кровати и принялся ласкать его зад, доходя до самой промежности и задевая яйца. Голова закружилась, а член болезненно затвердел. Я сплюнул на пальцы, ребром ладони провел между ягодицами и нащупал вход в тело. Это оказалось безумно хорошо — трогать и разминать, проталкивать пальцы один за другим, представляя, какие эмоции это могло вызвать у Дженкинса, если бы мы занимались любовью по-настоящему. Я приблизился к его загривку и лизнул, втянул настоящий мужской запах, по которому уже успел соскучиться. Мы пахли одним и тем же шампунем, но у Дженкинса он смешивался с безумно манящими мускусными нотками, от которых у меня сносило крышу. Всего-то и нужно было, что вставить ему в задницу капсулу с разогревающей мазью, чтобы он поменьше думал о моей смазливой заднице, а вспомнил про свою. Но вместо этого я, пристроившись поудобнее, погрузил в него свой член. Не знаю, что на меня нашло. Но тогда мне это казалось единственно правильным — глубокое проникновение, идеальное скольжение, крепко стоящий член Дженкинса у меня в руке, сочащийся смазкой, горячая кожа под рукой. Никогда в жизни я не испытывал такого удовольствия. А ведь мой партнер даже не откликался! Хотя это было не совсем так. Под конец он стал громко стонать и поддаваться мне навстречу, оттопыривая задницу, интуитивно стараясь найти себе положение поприятней. Я представил, как мог бы трахать его, лежащего на спине, с широко раздвинутыми и задранными ногами, с открытой развратной дыркой, с кольцом, пережимающим член и не дающим кончить, и меня накрыло бурным оргазмом. Я спускал и спускал глубоко в него и не мог остановиться. Это было здорово! Пара движений по стволу тоже дали ему облегчение. Разумеется, ни о какой мази речь уже не шла. Кое-как я постарался ликвидировать следы своего вторжения и убрался восвояси. И тут меня накрыло запоздалым раскаянием. Хорош же я был, обвиняя его во всех грехах, а сам поступил с ним не лучшим образом. Никакие обстоятельства меня не извиняли, и заснул я под утро, находясь в весьма мрачных размышлениях. Разбудил меня крик Дженкинса. Я вскочил, плохо соображая, что к чему, но готовый получить по полной за свои выходки. Но никак не ожидал увидеть испуганного Дженкинса. К утру у него на шее появились странные наросты. Больше я его не видел — нас разделили, опасаясь, что я, если еще не инфицировался, могу получить ту же заразу. Через неделю меня выпустили, не обнаружив никаких изменений в организме, а Дженкинс продолжал оставаться взаперти. На тот момент он числился единственным пациентом нашего дока, и Луис неудачно пошутил, что сбылась мечта нашего медика — иметь подопытный образец у себя под рукой для экспериментов. Но на самом деле нам было не до веселья. Неизвестная болезнь Дженкинса, за которой я следил, имея доступ ко всем информационным базам, развивалась очень странно. Через несколько дней наросты пропали, но появилось утолщение в области копчика. Затем исчезло и оно. А потом меня вновь вызвал капитан. В каюте, которую он использовал и как жилое помещение и как рабочий кабинет, уже находился доктор, уткнувшийся в свой портативный компьютер. — Вы имеете право знать, — сказал капитан. — Как мой помощник и как человек, который спас Дженкинса. Тут я напрягся. Если сейчас мне скажут, что выхода нет, что я его потеряю... Сердце сжалось и во рту стала накапливаться горечь. — Мы ни в чем не уверены на сто процентов. — Доктор словно почувствовал мое состояние, хотя не мог знать о его причинах. — Длительное воздействие излучения запустило обратные генетические механизмы. — Что это значит? — переспросил я, хотя в общих чертах понимал, куда клонит док. — Наш геном изменен и не раз подвергался воздействию. Излучение включило механизм оптимизации, когда организм сам выбирает наиболее приемлемую форму из тех, что когда-либо имели место быть. Это своеобразная защита, можно сказать, регенерация. — То есть, наросты... — Да, это внешние признаки, наиболее видные невооруженным глазом на переходном этапе, пока организм перебирает варианты — жабры, хвост и так далее. — Но в этом нет ничего смертельного? — с надеждой переспросил я. — Само по себе нет. Сейчас состояние стабилизировалось, и организм принял форму древнего омеги. Были такие мужские особи... — Не в этом дело, — перебил дока капитан Адамс. — Мы думаем, что Дженкинс подцепил «Чужого»! Историями про Чужих пугают в детстве всех детей, вне зависимости, на какой планете они живут. Но на самом деле подцепить иную форму жизни не так просто. История знала всего несколько таких случаев, и они только косвенно могли быть приравнены к тому, к чему мы привыкли в ужастиках. Для таких выводов нужны были веские основания, о чем я и не преминул сообщить вслух. — Увы, вероятность велика. Обследование показало наличие чужеродной ДНК в организме. Удивительно, но она очень похожа на человеческую. Более точно я могу сказать после дополнительных исследований. Я уставился в одну точку. В Академии курс естествознания и ксенобиологии вел профессор почтенного возраста. Именно потому что я с ним не трахался, мне пришлось прилежно посещать все его лекции. Поэтому я легко вспомнил, как мы прикалывались, рассматривая пособия по мужским живородящим особям. Мысль казалась безумной, но не выходила у меня из головы. Оставалось только подтвердить ее или опровергнуть. А там — будь что будет! — Доктор, — сказал я, холодея от открывающихся перспектив. — Не могли бы вы взять у меня кровь на анализ? — Не думаю, что вы подверглись... — Нет, доктор, вы меня не так поняли. Я бы хотел пройти тест на отцовство.* * *
Беременным Дженкинс оказался еще невыносимей, чем обычно. Поначалу я думал, что он меня попросту прибьет. Присутствие капитана и доктора с большой вероятностью спасло мне жизнь. Доктор вообще потирал руки от счастья, предвкушая научное открытие. Хорошо хоть мы с капитаном охладили его энтузиазм и потребовали соблюдения режима повышенной секретности. Никто не знал, чего ожидать от вновь обретенной природы Дженкинса. Сам будущий папаша на удивление стоически перенес «радостную» новость. Особенно, когда доктор заявил, что опасности нет и его можно выпускать из изолятора. Разговорчивей он не стал, а вот взгляд изменился. Дженкинс начал посматривать на меня с каким-то коварством и похотью, что ли. Поэтому, когда капитан Адамс заявил, что выделяет нам VIP-каюту для важных гостей, я не сильно обрадовался. Собственно, я вообще не рвался к совместному проживанию. Но они как сговорились, в один голос утверждая, что за будущим папашей нужен глаз да глаз. Сыграли на моем чувстве вины. Вернее, сыграл один Дженкинс, потому что мы так никому и не рассказали, при каких обстоятельствах произошло «непорочное зачатие». Несколько ночей я не мог спокойно спать, ворочался, ожидая возмездия. Но, видимо, у Дженкинса оказались другие планы относительно моей персоны. Он решил меня изводить всяческими просьбами и капризами, в которых я не мог ему отказать. Видимо, он где-то начитался литературы о беременных и решил предъявить мне все разом. И напрасно я уверял, что у него нет никаких отеков — он буквально заставил меня делать массаж ног. И доктор, этот коварный интриган, поддакивал, что массаж не повредит. Потом он занялся гимнастикой и йогой, что само по себе было не плохо, но Дженкинс втянул меня ему ассистировать во время всяких растяжек и поз лотоса. Смотреть на это без смеха было невозможно — как здоровый бугай пытается ногой дотянуться до уха или нечто подобное. Хуже оказалось то, что во время всех этих процедур мы находились в постоянном контакте, и меня сильно от этого вело. Этот гад еще и потел: мне все ноздри забил его мужской аромат, и я даже стал грезить им по ночам. Неудивительно, что я постоянно бегал в душ снимать напряжение, и, в конце концов, практически себя выдал, отчего его мерзкая ухмылка стала только шире. А ведь мне надо было еще исполнять свои непосредственные обязанности. В отличие от Дженкинса, который официально числился на реабилитации, я уходил на дежурства, оставляя свою «примерную женушку» дома. Но и там мне не было покоя. Образ потной спины и упругой задницы маячил передо мной, стоило прикрыть веки, грозя довести до какого-нибудь конфуза. Сны становились все горячее и эротичнее. В одно прекрасное утро я проснулся в мокром белье и понял, что достиг самого дна. На этот раз я не стал пробираться в медотсек, а официально попросил у дока успокоительное, сославшись на перенапряжение. Но и капсулы помогали не сильно. Не успевал я закрыть глаза, как Дженкинс из сновидений уже протягивал ко мне свои ручищи, гладил и возбуждал. Он и в самом деле наглаживал мой член сквозь трусы! Я очухался и спросонья никак не мог сообразить, что происходит. Но ощущение крупного тела рядом, горячее прерывистое дыхание возбужденного самца не спутаешь ни с чем. У меня что-то ухнуло в низ живота, и одновременно в голове включился сигнал тревоги: — Какого?.. — Тш-ш-ш... — Его губы настолько близко приблизились к моему уху, что дыхание ощущалось легким поцелуем. — Я читал, что омеги считали важным поддерживать связь с отцом ребенка. — Вот как? — Я разозлился. Думать, что он подлез ко мне только ради ребенка, было неприятно. — Я был уверен, что ты не умеешь читать! — Заткнись, — сказал он с нежными нотками в голосе. — Я пришел отдать должок. — Вряд ли у тебя получится провернуть подобный номер. — Я не об этом. Хочу, чтоб у нас случился первый раз. По-настоящему. И он не позволил мне ответить, сминая губы в жестком поцелуе. Как тогда — в баре! На этот раз все было по-другому. Медленно, тягуче и совершенно умопомрачительно. Я тут же забыл обо всех партнерах, которые перебывали в моей постели. Казалось, что такое происходит со мной впервые. Я дрожал и терял голову от страсти. А еще подчинялся. Его властным собственническим объятиям, настойчивым ласкам, проникающим в самые потаенные уголки моего тела, животным поцелуям, больше похожим на укусы, от которых наверняка останутся отметины. Когда он вошел в меня, заполнил собой до конца, то стер все, что было до него. Кто-то может сказать, что причина всему — долгое воздержание и необычная ситуация, а я думаю, все дело в том, чтобы найти правильного человека. Когда мы закончили, и Дженкинс сыто облизывался, смакуя вкус только что вылизанной с моего живота и груди спермы, это зрелище чуть не подвигло меня на второй заход. — Повторим? — предложил я, пошло засовывая пальцы в его рот и позволяя их обсосать, стирая и там следы страсти. — М-м-м... — заурчал он. — Кстати, вообще-то я актив, — сообщил я ему невинно. — Я заметил, — хмыкнул Дженкинс, указывая взглядом на свой живот. — Надо будет спросить у дока. Можно ли мне... — Ты еще жребий кинь, — усмехнулся я. — Зачем жребий? Я маджонг люблю. Умеешь играть? Я для видимости поспорил, и мы ударили по рукам. Только затуманенному оргазмом мозгу Дженкинса могла прийти идея предлагать маджонг без проверки навыков соперника. Моя мать была руководителем аналитической группы военного корабля: эту древнюю китайскую забаву, как и многие другие логические игрушки, я освоил раньше, чем научился говорить. Я притянул Дженкинса к себе, смачно ткнувшись в губы, стараясь не демонстрировать своего злорадства, устроил его голову у себя на груди и довольный и полностью удовлетворенный затих. Мне надо было подумать обо всех тех вещах, которые я собирался с ним проделать. Кажется, я уже упоминал о собственной изобретательности?* * *
Если среди множества космопортов нашей галактики вы встретите на стоянке корабль с красивым названием «Веста» — милости просим к нам на борт! Со времен моего рассказа промчалось множество космических ветров. Капитан Адамс ушел в отставку, и теперь я, если можно так выразиться, стою за штурвалом нашего корабля. Недавно прошли профилактический ремонт и переоснащение. Луис с Мартой поженились и теперь работают на станции, на орбите Юпитера. Дед напросился к нам научным консультантом, но на самом деле большую часть времени возится с младшим правнуком, пока его папаша, как обычно, занят — десантируется на очередную планету. Иногда я грожу окончательно его связать и не выпускать из каюты, но он только ухмыляется. Пристрастился к ролевым играм, хитрюга! В этом году наш старший поступил в Академию. Надеюсь, он не услышит там историй про похождения своего отца. Не хочется подавать молодому поколению дурной пример. Остается ждать, когда он вернется. Ведь истинным детям космоса место здесь — среди звезд.