Время перемен

      «Виу-виу-виу-оу-оу-оу»       - Черт тебя подери! — гневно выкрикнул я сонным голосом в открытое окно, не вставая с кровати. — Отключи свою гребанную сигнализацию!       - Да не ори ты! — крикнул кто-то мне в ответ, и громко проворчал, — нашли мне тут время жаловаться. В двадцать первом веке живет и еще на шум жалуется.       - Вот купи себе машину, потом постарайся не шуметь, — крикнул уже другой голос, — посмотрю я, как у тебя получиться.       «О, Господи» — подумал я и решил не отвечать. Посмотрел на время — шесть утра. Уже не усну. Ну ладно, хотя бы не до обеда спал. Я лениво встал, потянулся и отправился в ванную. Посмотрев в зеркало, и убедившись, что я — все еще я, тот же рыжий парень с давно не стрижеными волосами и зелеными сонными глазами, я начал умываться.       «Проклятье, зубной пасты на один раз, а денег еще долго не будет» — пронеслось у меня в голове на секунду, но я сразу отложил это на потом. И так всегда, все, что касалось проблем с деньгами, да и вообще проблем в целом, я старался засунуть поглубже в кладовку своих мыслей, и не вспоминать, пока совсем к стенке не прижмет. Такова жизнь, если ты молодой и неизвестный писатель.       Моя жизнь не всегда была такой. Мое детство прошло довольно хорошо, кто-то даже сказал бы — отлично. Не хочу вдаваться в подробности, попробую кратко. Я рос в семье богатого бизнесмена. С раннего детства меня учили различным языкам мира, игре на скрипке, фортепиано и на многих других инструментах, но ничего из этого мне не было интересно (по-крайней мере, пока меня принуждали этим заниматься). Родители были заинтересованы в том, что бы я рос умным и приличным мальчиком. В каком-то роде, им удалось воспитать такого ребенка. Но я ненавидел своих родителей, до дрожи ненавидел. Им не были важны мои предпочтения или желания. Они хотели вырастить из меня прилежного шаблонного сына, которым они могли бы гордиться и рассказывать о котором всем своим знакомым — «Мэтью такой-то…», «Мэтью умеет то…», «Мэтью может это». Им важна была репутация, а на мое мнение им было наплевать.       Возможно, это и повлияло на мою дальнейшую жизнь, и я, желая делать все в точности наоборот пожеланий моих родителей, к пятнадцати годам полностью разрушил все надежды родителей воспитать нормального ребенка. Это стало им понятно, когда я пришел однажды к отцу в кабинет и при его гостях заявил, что я - гей. Это повергло моих родителей в шок, и я, в общем-то, был доволен этим. Хотя, это ведь частично было правдой: в те годы я понял, что бисексуален. После своего признания, я стал вести себя еще более вызывающе: стал выпивать, курить, забросил учебу, красил волосы во все цвета радуги, прокалывал уши, нос, язык, брови, сделал пару татуировок, создал свою рок-группу (все-таки к одному музыкальному инструменту любовь я нашел — это гитара). И даже пару раз пробовал наркотики (было весело, но я так и не понял, за что все так их любят).       У меня были большие проблемы с учителями, с директором, и даже с полицией, но меня это не волновало. Я и тогда, и сейчас считаю, что жизнь одна, и надо проживать ее, ловя каждое мгновенье.       Как только я вырвался из родительского гнезда, я подался путешествовать, деньги зарабатывал, играя на гитаре в метро различных стран и городов (родители не дали мне ни гроша, а нормального образования я так и не получил). Мелкие проблемы с законом меня не волновали, ведь я садился на ближайший транспорт и уезжал подальше прежде, чем это могло перерасти в более серьезную проблемку. Однако годам к двадцати трем я решил осесть и пожить немного, как нормальные люди. Я остановился в большом мегаполисе, считая, что так я буду менее выделяться среди других людей, ведь в маленьких городах сплетни расходятся быстро, мне не хотелось быть в центре всеобщего внимания. Снял небольшую квартирку, и устроился на работу туда, где меня принимали.       Часто меняя место работу, я подумал, что не смогу вечно так жить, работая дворником или разносчиком бесплатных газет, и решил получить хоть какое-то образование. Я вспомнил, что в моем стареньком ноутбуке еще сохранилось несколько моих литературных творений с периода подростковой романтичности, и решил отправить резюме в колледж журналистики. С горем пополам я поступил, проучился там несколько лет и, получив диплом, счастливо отправился в редакцию, наверное, самого паршивого и неизвестного журнала в городе, и меня с руганью оттуда выгнали, и я даже и не пытался снова устроиться журналистом.       Я безуспешно пробовал отправлять свои новые работы в различные издательства, и однажды мне повезло, мою работу приняли, и опубликовали на сайте издательства (печатать они ее отказались), я воодушевился и стал писать все новые и новые работы, и вскоре это стало приносить доход. Во время творческого кризиса, конечно, приходилось потуже затянуть поясок, но главное, что дело того стоило и мне ужасно нравилось, ведь я всегда был очень творческим человеком. Все стало, как я и хотел: каждый день не похож на предыдущий, но, в то же время, все более или менее стабильно, и эта стабильность зависела только от меня.       И так продолжается моя жизнь до сих пор. Продолжалась до этого дня.       Сегодняшнее утро выдалось холодное и дождливое, и день предвещал быть таким же. Поэтому я откопал в своем шкафу потрепанную куртку, большего на такой случай, не нашлось. Я понимал, что в стареньких, рваных кедах и без зонта, быстро простужусь, но выбора не было. Добежав до ближайшей станции метрополитена, я порылся в карманах в поисках мелочи. И, на удивление, вместе с мелочью нашел в кармане куртки купюру. Она была старой и помятой, и ее едва ли хватило бы на ужин, но я обрадовался внезапному пополнению моего пустого кошелька. Я шел по коридору метро, улыбаясь, и даже уже не досадуя на погоду.       Внезапно, мне на глаза попался молодой паренек, стоящий у стены. Он был худ и бледен. Его сальные патлы закрывали его болезненно-бледное лицо. Весь, скрючившись, он дрожал, как осиновый лист, не то от холода, не то от ломки. Одет он был легко, на нем даже не было куртки. Мне стало жаль его, я знал, что такое жизнь на улице. Но привлек он меня тем, что в его сторону уже давно смотрели полицейские, стоявшие в другом конце коридора. Я подошел к нему, сделав вид, что завязываю шнурок на кедах, и шепнул ему аккуратно: «Не стой здесь, копы смотрят на тебя». Он вздрогнул, и, не посмотрев на меня, решил послушаться. Он направился к выходу.       А я отправился дальше, в типографию, так как у меня была назначена встреча с издателем. Мои мысли были сосредоточены только на этом. Чем именно я занимался? Я писал небольшие детские рассказы, переводы (так как знал несколько языков), однажды даже мое небольшое произведение издали и пытались продавать, но вскоре это не привело, ни к какому результату.       День прошел донельзя бессмысленно. Я приехал на место встречи, как тут же мне пришло сообщение от издателя о том, что он не сможет придти на встречу. Я громко выругался, вызвав этим возмущенные взгляды прохожих. Тем не менее, решив не возвращаться домой, я отправился к своему давнему другу Джорджу, который живет в этом районе. Он встретил меня с улыбкой, и предложил выпить, но я отказался, так как не хотел напиваться. Мы неплохо провели день, и, как только начало темнеть, я оправился домой.       От станции метро до моего дома не очень далеко, но я успел промокнуть под нескончаемым дождем. Подходя к подъезду, я заметил тень, этот человек сидел на скамейке у подъезда, и кажется, дрожал. Неудивительно, от такого ливня дрожью дело не обойдется. Я осторожно подошел к нему и, с удивлением, узнал в нем того паренька из метро. Оказалось, он совсем молод, возможно, только закончил школу. Он посмотрел на меня напугано, будто решил, что я захотел его избить. Я медленно снял с себя мокрую куртку и показал ему. Он посмотрел на меня недоумевающим взглядом, тогда я осторожно накинул куртку на его плечи. Поначалу он вздрогнул, а потом сильнее укутался, в попытках согреться. Я понимал, что дрожит он скорее от ломки, чем от холода.       Я вдруг вспомнил, как я жил так же, употреблял наркотики, только для того, чтобы не обращать внимания на холод. Я не знал, что такое ломка, у меня никогда не было зависимости. Но я видел ее со стороны, видел эти мучения. Мне стало жаль паренька. Я повернулся к нему и сказал:       - Мэтью Оливер. Ты?       - Джонни — сказал он после минутного молчания.       - И все? Только Джонни?       - Угу.       - Я не хочу заболеть, так что пойдем уже, — сказал я, поднимаясь.       Он посмотрел на меня, словно не понял, к нему ли я обращаюсь. Но я лишь серьезно кивнул, и, махнув головой в сторону двери, отправился внутрь. Джонни незамедлительно последовал за мной, все еще не веря происходившему. Мы ехали в лифте и молчали. Внезапно, я вспомнил и спросил:       - Героин?       - Что?       - Какой наркотик ты принимаешь? Героин?       - Угу — только и ответил он.       - Я не уверен, но, возможно у меня есть какие-нибудь запасы, со времен, когда я сам жил на улице.       Я почувствовал, как он встрепенулся, но решил не подавать виду, а он только спросил своим слабым и слегка хриплым голосом:       - Вы жили на улице?       Я засмеялся, но тут лифт остановился, и мы вышли. Я задумался. Все-таки этот паренек очень интересный, еще никто и никогда не обращался ко мне так вежливо. У него точно хорошее воспитание. Что же с ним стало?       Мы зашли в квартиру, я снял обувь и поставил около батареи, Джонни последовал моему примеру, но дальше в квартиру зайти не решался. Я сразу же залез в кладовку и начал искать. Через пару минут я нашел аккуратно завернутые наркотики. Да, это странно, но я храню аккуратно завернутые наркотики в кладовке. Я проверил, в моих запасах осталась только одна доза героина, но сейчас этого было достаточно. Я вышел из кладовки, Джонни сидел на том же табурете в прихожей и корчился от боли. Я подошел к нему, снял с него свою мокрую куртку, сбросив ее на пол, закатал рукав его рубашки, и протер место, где буду колоть, спиртом. Доверить ему иглу я не решался, уж слишком сильно дрожали его руки, поэтому я сделал все сам и, закончив, почувствовал, как расслабилось его тело. Затем, я помог ему раздеться и отправил в ванну. А сам сходил выбросить его одежду. Она ему больше не нужна.       Я почему-то доверял этому парню. Он не был похож на остальных. Он был особенным. Я сам не знал, почему взял его к себе, даже на одну ночь было бы для меня проблемой, ведь мне придется его кормить, а мне и себя-то прокормить трудно.       Я откопал у себя в кладовке какой-то старый матрас и постельное белье и постелил ему у батареи. Нашел одежду поменьше, чтобы она не висела мешком на нем, и приготовил ему горячий чай. Я не знал, что еще могу предложить ему и решил этим ограничиться, вряд ли он захочет еды после дозы.       Джонни вышел из ванной комнаты, обмотанный полотенцем ниже пояса. Он совсем преобразился. Теперь его кожа приобрела более-менее нормальный оттенок, он не горбился, его тело было исхудалым, но не потеряло той красоты и изящества, которые, очевидно у него были и раньше. Его мальчишеское лицо было настолько красивым, что я поначалу не узнал в нем Джонни. Длинные волосы до плеч, которые обрамляли его лицо, теперь были чистыми и оказались светло русыми.       Я указал ему на место, где он будет спать, и спросил, не хочет ли он кушать. Услышав, что ему достаточно чая, и он будет спать, я ушел к себе в комнату.       Я долго лежал в размышлениях. Что происходит? Я всегда понимал таких людей, как он, но мне никогда не хотелось так им помочь, как этому парню. Он чем-то меня привлекал. Он чем-то завораживал. Мне безумно захотелось узнать его лучше.       И, продолжая думать о том же, я погрузился в сон.