Когда Стэн забывает, он сидит на поляне с глуповатым видом, глаза разъезжаются, в теле жуткая слабость, а сам он неловко отстраняет от себя девочку в ярком свитере — она зовет его вычурно «Прадядя Стэн» и почему-то обнимает. Стэн уверен наверняка, что девочку эту не знает, и говорит об этом честно: она плачет, и мальчику, похожему на нее до чертиков, приходится ее оттаскивать. Какой-то чувак объясняет, что ему, Стэну, стерли память, девочка хнычет рядом, а парень опускает голову. Стэн не понимает, что тут происходит (сто пудов ошибка!), и только радостно смеется, когда кресло оказывается идеально подходящим его заднице.
Когда Стэн забывает, Диппер внезапно понимает, что не может пошевелиться: Мэйбл уже успевает и посмеяться, и порыдать, а он только оттаскивает ее от такого родного Стэна, будто чужой. Неловко перекатывает в потной ладони фонарик, старается не плакать — и все-таки мало что может различить за пеленой слез. Сует руки в карманы, слушает неуместные шуточки Стэна и молча поражается, что вот такой вот, как Сус, взрослый и умный, может плакать.
Когда Стэн забывает, Сус в испуге прижимает руки ко рту, совсем как девочка или маленький мальчик, и глаза быстро-быстро наполняются слезами. Сус отворачивается от Стэна, и в слезах парня плещутся воспоминания: вот Стэн швыряет ему футболку: «Ты принят, парень!», потом грубовато благодарит за сегодняшнюю работу и просит починить туалет. Пошловатые шутки, вечное недовольство, один костюм вот уже сколько лет, бутылка Питколы в руках и доброе-доброе сердце — такой он, Стэн Пайнс, Человек-Загадка, теперь показывает на Суса пальцем и вряд ли помнит его имя. Сус никак не может отдышаться, вытирая слезы засаленной футболкой: он не может, просто не может потерять
отца во второй раз.
Когда Стэн забывает, Мэйбл смеется: Стэн ведь шутит, ей-богу, он не мог ее забыть! Притворяется наверное, он ведь такой шутник! Когда прадядя сбрасывает ее руки с плеч, Мэйбл кричит, срывая голос: «Это же я, Стэн, это я!», а потом плачет и трепыхается в руках Диппера — и перестает только потому, что понимает наконец — Стэн забыл ее, и Форд как раз говорит что-то про Стиратель Памяти и героев… Тяжелая мысль обрушивается сотнями Вселенных, миллиардами тонн, превращая Мэйбл в ничто — и ей бы рыдать или умереть прямо тут, на месте, но она отважно вытирает нос и берет Стэна за руку. Она хватается за волосы (ну, а вдруг они помогут!) и ищет потухшим взглядом в разрушенной Хижине хоть что-то важное.
Когда Стэн забывает, Форд вздыхает: это было слишком очевидно и слишком неизбежно, даром что брат выглядит так… жалко в его собственной одежде и с этой непонимающей улыбкой. Форд и Стэн братья вообще-то, но вряд ли были ими когда-то, думает Форд. Разве что когда он опрокинул на себя стакан пунша в поддержку, когда давал сдувать все контрольные, когда они, обгоревшие на жарком солнце, строили лодку на жарком калифорнийском побережье или когда он, Форд, кричал так отчаянно: «Сделай что-нибудь, Стэнли!» прямо перед тем, как отправиться в портал… Форд трясет головой, избавляясь от воспоминаний, и тут же в голову лезут другие: о ссоре, о стольких лет разлуки и таком глупом, на самом деле,
глупейшем школьном проекте… Форд задыхается, и на выдохе говорит совершенно спокойно о том, что так и должно было быть — и сам понимает, как нелепо это звучит и как нелепо то, что он, родной брат Героя, не рыдает как Сус или Мэйбл.
Кто такой Сус? Всего лишь
работник.
Кто такая Мэйбл? Всего лишь
девочка.
Кто такой Форд? Всего лишь
брат.
И он не плачет, только молчит и кутается в истрепанное пальто.
Когда Стэн вспоминает, лицо все в слюне свиньи, Сус просит повышения (нахал!), утирая слезы, а из альбома незнакомой девочки на него смотрят она, и ее брат, и он, Стэн — и они, быть может, все-таки знакомы, думает он, и тут сознание внезапно взрывается, почти совсем так же, как от присутствия там Билла — а теперь Стэн вспомнил и его — и память заполняется теплыми воспоминаниями…
— Дети, черт бы вас всех побрал, вы что сотворили с моей Хижиной! — орет Стэн и даже вскакивает с удобного — своего, теперь-то ясно, почему оно так подходит его заднице — кресла и потрясает в воздухе кулаком.
Дети восторженно орут, лезут обниматься, и Сус тут же, в общей куче, кричит:
— Я обнимался с незнакомцами, дожидаясь этого момента!
— Ты уже говорил это, Сус! — перекрикивает его Стэн, стараясь сделать тон по-прежнему ворчливым, но выходит плохо, и Сус, счастливый Сус сморкается ему в пиджак.
— Вы помните, мистер Пайнс, вы все помните!
Наконец дети отлипают, и Стэн с благодарностью вздыхает, упирает руки в бока и осматривает Хижину — и тут взгляд его натыкается на еще одного человека.
— Эээ… — тянет Стэн и чешет голову: — вы что-то хотели? Хижина сейчас на ремонте, так что я не…
Мэйбл прерывисто вздыхает, Сус замирает, а Диппер открывает рот.
С губ Форда потихоньку сползает радостная ухмылка, потому что ясно — совершенно точно — что Стэн его совсем, ни капельки
не помнит.
— Прадядя Стэн, — аккуратно начинает Мэйбл, становясь между братьями уже не в первый раз за этот чокнутый день, — прадядя Стэн, это же твой брат, Форд! Неужели ты… не помнишь?
Стэн смотрит в лицо, что так похоже на его и одновременно совсем другое, и встряхивает головой, словно отгоняя муху.
— Нет, — говорит Стэн. — Я его не знаю.
— Но как же…
— Кто он? Его даже в твоем альбоме не было, Мэй! — говорит Стэн, словно школьник, доказывающий теорему туповатой учительнице. — Идемте, дети, Сус, нужно еще отремонтировать Хижину и посмотреть, как там что после нашествия этого придурка с замашками властителя мира, хах.
Мэйбл и Диппер бросают на Форда неловкий взгляд и семенят следом за дядей; Форд остается в комнате один и медленно опускается в кресло (невероятно, оно ужасно
неудобное!): будь он хоть чуточку сентиментален и не знай так прекрасно строение человеческого тела, он бы с уверенностью заявил, что у него как минимум сердечный приступ. Кажется, только при нем сердце так жутко болит и вот-вот разорвется на тысячи кусочков, отказываясь работать и продолжать жизнь?..
Форд забывает о своей строгости и знании анатомии и тихонько стонет: в конце концов, можно ведь постонать, когда у тебя сердечный приступ.
Или когда родной брат тебя не помнит и вряд ли уже вспомнит.
Или когда
ты сам этому виной.
***
Гравити Фолз потихоньку встает с колен, бинтует переломанные кости, вздыхает сначала с трудом, а потом уже чуть легче и даже улыбается краешками губ, гордо выпрямляя спину: эгегей, то ли еще ждет нас, ребята! Жители вторят городку и потихоньку чинят-чинят-чинят: Нортвесты теперь банкроты и потому помогают Стэну и близнецам заново отстраивать Хижину Тайн — за небольшую плату, конечно, и оказывается, что не так уж и страшно это — дотронуться до деревенщины. Пасифика вот даже не отдергивает руки, трогая Диппера раз сто на день.
Кафешка Ленивой Сюзан открывается скоро, и там совершенно бесплатно раздают блины всем, а мужчинам в особенности: те помогают восстанавливать магазин и главную площадь, а Фиддлфорд, нашедший у Нортвестов неплохой костюм, теперь в центре внимания: создает еще одну машину, разумный подъемный кран, который здорово сможет всем помочь. Все смеются и напевают себе под нос что-то веселое; когда неизвестно откуда свалившиеся туристы спрашивают, что тут стряслось, жители прижимают палец к губам: забудьте про все это!
Всем весело, настроение у всех приподнятое, и сделана уже просто куча фотографий с каменной статуей Билла, поросшей мхом: только один человек вечно молчит и отсиживается в подвале, день-деньской что-то вычисляя и даже не прерываясь на обед — и уже Диппер отчаялся получить от Форда ответ, что он такое делает.
— Да все же ясно, Дип, — толкает его Венди, когда они пожирают сандвичи на только что отстроенной крыше. — Он все думает, как бы сделать, чтобы Стэн его вспомнил, — Венди косится на Стэна, орудующего внизу молотком. – Эх, а крутое тут у меня было место, скажи! Нужно вновь натаскать сюда шишек и кресла, а то совсем негде будет тусоваться… — Венди отправляет в рот еще один сандвич, а Диппер вздыхает.
Он уже сотню раз предлагал Форду попросту чаще видеть брата и рассказывать ему о его прошлом, но Форд мотает головой: упорно выводит формулу «такого простого уравненьица», которое вернет Стэну память. Может, и его способ имеет место быть: ведь Мэйбл и так целыми днями вертится вокруг Стэна и трындит о Форде — она мало что знает о братьях, но восполняет пробелы в знаниях фантазией и упорством.
Вот только Стэн с упорством ничего не вспоминает и даже не глядит на Форда, когда тот выходит из подвала: только хватает молоток и с остервенением забивает гвозди.
Надо думать, никому не понравится, что в твоем доме гуляет незнакомец, которого все кличут твоим именем.
***
День рождения Диппера и Мэйбл проходит весело: Стэн все-таки отбирает у девочки уменьшительный фонарик (ну, от греха подальше), присутствует на вручении подарков и улыбается — он действительно рад, он горд своими племянниками-теперь-уже-точно-подростками. Внезапно Форд трогает его за плечо и отзывает за Хижину: Стэн закатывает глаза, скрещивает на груди руки и отходит подальше от счастливых племяшек.
— Послушай, Стэн, я тут обнаружил активность в Тихом океане, нужно бы проверить… — проклятье, я тебя не помню,
не знаю, что ты хочешь от меня?! — Ты не хотел бы отправиться со мной? — спрашивает Форд, робко и с надеждой поднимая глаза. Стэн фыркает.
— Тебе нужен кто-то для очередного приключения в твоей жизни?
— Нет, Стэн, — улыбается Форд и лезет в карман, — мне нужен
ты.
Форд протягивает ему выцветшую потертую фотографию с двумя маленькими мальчиками у корабля из полугнилых досок; Стэн прикасается к истрепанному краю картинки и вздрагивает — воспоминания — яркие, ослепляющие, тяжелые — выжигают ему разум и пробивают огненную слезу.
Когда Стэн вспоминает, он смотрит на Форда, улыбается ему и хватает огромный ластик, стирая недавно пришедшие воспоминания — и ссору, и портал, и Дневники — все-все, пока снова ничего не остается, кроме чистого белого листа.
— А там будут цыпочки и сокровища? — озорно подмигивает Стэн, и Форд понимает: все получилось без всяких там уравнений, а Диппер в который раз оказался прав.
— Может быть, брат, — подмигивает он в ответ и чувствует, как сердечный приступ, которого, впрочем, никогда и не было, отпускает, признавая поражение, чтобы больше никогда не вернуться, потому что их двое — а вдвоем им по плечу любой сердечный приступ, любой Странногедон, любые демоны и любая подозрительная активность в Тихом океане.
