По рукам и ногам

Он заморгал и обессиленно приоткрыл глаза, пытаясь понять, что с ним случилось. Мысли были перепутаны и бессвязны. В памяти наличествовали провалы, из-за чего затруднительное положение, в котором он оказался, еще больше сбивало его с толку. Все мышцы ныли и, казалось, начинали болеть при одной только мысли о движении. Горло было сухим и шершавым, но когда он попытался сглотнуть, стенки горла словно склеились, перекрывая его, что привело к приступу резкого глубокого кашля, сотрясшего все тело. Он слабо простонал, когда кашель, наконец, стих, оставив его хрипеть и задыхаться. Донателло моргнул и уставился на расплывающуюся перед глазами стену. Где он оказался? Что произошло? Он чувствовал себя просто ужасно, как будто ему вкололи слишком большую дозу транквилизатора или заставили ее проглотить на пустой желудок. При одной мысли о наркотике желудок болезненно скрутило, и он обнаружил, что судорожно сглатывает поднявшуюся к горлу желчь. Дон не имел ни малейшего понятия, где он и что, вообще, с ним случилось, но уже чувствовал горькое сожаление по поводу каких бы то ни было своих действий, приведших к такой ситуации. А ситуация была та еще. Насколько он мог судить, он лежал лицом вниз на матрасе, его голова была слегка приподнята с помощью довольно-таки плоской подушки. Несмотря на ее жесткость, ему было удобно, так как голова и шея оказались как раз под таким углом, что ему было легче дышать. Его тело вроде бы было укутано тонким покрывалом, слегка влажным от пота. Только в этот момент Дон осознал, что его кожа горячее, чем следовало бы. Умный черепаха беспомощно облизал сухие губы и начал собираться с силами, чтобы освободиться из своего заточения. Он определенно находился сейчас не в выигрышной позиции. Что еще больше усугубляло его положение - кроме факта, что у него, вероятнее всего, хватило бы сил сделать три шага максимум - так это толстый, пусть и гладкий, шнур, которым он был довольно-таки плотно привязан к кровати. Шнур обвивался вокруг тыльной стороны его ладоней и протягивался до локтей, где делал еще одну петлю. Затем веревки взбирались вверх по каждой руке, обхватывая кожу, и переплетались со шнуром, который служил “якорем” на боках. От запястий веревки тянулись над матрасом и уходили под спинку кровати. Очевидно было, что узлы на шнурах были завязаны где-то за изголовьем и, скорее всего, прикреплены к чему-нибудь тяжелому, слишком тяжелому, чтобы он смог это поднять или передвинуть в своем ослабленном состоянии. Пошевелив слегка ногами, он обнаружил, что их точно так же связали, не жалея веревки. Кто-то потратил много времени, тщательно обездвиживая его, но в то же время сделав так, чтобы ему было относительно удобно в этих путах. Тот, кто его связал, даже оставил веревки слегка провисать, чтобы он мог чуть приподняться, но до узлов он все равно не дотягивался. Ему необходимо было отсюда выбраться. Должен же был существовать какой-то способ. Стена перед его лицом не торопилась снабжать его подсказкой о том, как устроить побег, так что Донателло с большими, по его ощущениям, усилиями, чем требовались на самом деле, повернул голову и осмотрел остальную часть комнаты. Когда он обежал слезящимися глазами стены комнаты, в его груди возник и стал увеличиваться липкий ком ужаса. Теперь он знал, где находится, и как, скорее всего, он сюда попал. Он влип в неприятности, и чем скорее он совершит отсюда побег, тем лучше. Обводя место заточения взглядом, Дон остановил его на фигуре, сидящей неподвижно, словно сама смерть, на другой стороне комнаты. У него расширились глаза. Вот теперь он оказался в худшем из возможных затруднительных положений в данной ситуации. Учитывая, что его тюремщик сидел прямо напротив него, сбежать незаметно будет очень сложно. Дон сузил глаза, когда память постепенно начала возвращаться к нему. Именно он притащил его сюда и связал, невзирая на все протесты и слабые попытки вырваться. Именно он заставил Дона проглотить таблетки, из-за которых тот чувствовал себя теперь гораздо слабее, чем ранее, и которые погружали его в сон. Именно он велел Дону лежать тихо и спать, несмотря на его сопротивление. Исполненный решимости убраться отсюда, Донателло вновь перевел взгляд на веревки, приковывающие его к кровати. Они не были стянуты слишком плотно. Существовала возможность, что если он применит достаточное усилие под нужным углом, он сможет выскользнуть из петли хотя бы одной рукой. После этого надо будет просто распутать вторую руку и обе ноги и он будет свободен, чтобы сбежать отсюда. Как только он начал приподниматься на дрожащих руках, в комнате раздался строгий голос, и хотя слова были мягкими, в них крылась сила. - Дон, даже не думай. Донателло вздрогнул от неожиданности и перевел лихорадочно блестящие глаза на брата, когда Лео медленно поднялся со своего места, где сидел еще секунду назад, глубоко погруженный в медитацию. Дон никогда не мог понять, как его старший брат мог так легко переходить из состояния транса к бодрствованию и обратно, как будто просто моргал глазами. Каждый раз, как Дон пытался такое повторить, у него начиналась мигрень, мучившая его весь остаток дня. И все же, когда брат подошел вплотную и взял из миски, стоявшей на столе у кровати, мокрую салфетку, Донателло не смог удержаться, чтобы не озвучить глубочайшую неприязнь, которую ощущал к брату в этот конкретный момент. - Я тебя ненавижу. Леонардо невольно грустно улыбнулся в ответ на почти неслышные слова, сорвавшиеся у брата с губ. Дон был настолько болен, что у него замечательно получилось состроить очень жалобную гримаску, благодаря слезящимся глазам. Его голос, однако, был так слаб и жалок, что у Лео сжалось сердце. Он терпеть не мог, когда Донни вынуждал его так поступать с ним. - Дон, я тебя предупреждал. Ты не настолько глуп, чтобы игнорировать мои предупреждения. - Я не думал, что ты говорил всерьез, - ответил больной черепаха, его голос с каждым словом становился все тише. Лео мягко заставил его снова улечься и начал обтирать пылающую кожу на затылке влажной салфеткой - Шшш… Донни, просто отдыхай. Мы сможем обсудить это позже. А теперь давай засыпай, - честно говоря, Лео совсем не радовал факт, что ему на самом деле пришлось силой вынудить своего болеющего брата лечь в постель и при этом привязать его к изголовью. Он понимал, что мастер Сплинтер не позволит ему забыть об этом, а Майки выдаст кучу новых шуточек о страсти некоторых к привязыванию людей к кровати. Некоторые из шуток, вероятно, выйдут за пределы рейтинга “G”, из-за чего младший заработает не один крепкий подзатыльник от Рафаэля, который, пожалуй, будет единственным членом семьи, согласным с методами Лео. Самый старший из братьев как раз ранее на неделе слышал, как Раф угрожал Дону подобной расправой. Донателло невольно расслабился, улегшись на мягкий матрас. От прикосновений прохладной ткани было так хорошо… хотя что-то его беспокоило. Его разум медленно искал ответ, несмотря на попытки тела отключиться. Когда он осознал, что именно сказал брату, он уже почти спал. Тем не менее он снова стряхнул с себя сон, пусть и всего лишь на пару секунд, чтобы взять обратно сказанные всего минуту назад слова. - Я тебя люблю… Лео улыбнулся, глядя, как Дон соскальзывает в сон, лишенный сновидений. Прошла уже почти неделя с того момента, как его младший брат свалился с гриппом. Дон был самым худшим и трудным из возможных пациентов (гораздо упрямее самого Лео, по его мнению), и у него была нехорошая особенность срываться на всех, становясь в такие моменты диаметральной противоположностью себе самому. Свои вспышки раздражительности и гнев черепаха обычно обращал на наполовину законченные проекты, разбросанные по его мастерской, и он тратил драгоценную энергию, которую должен был бы использовать, чтобы поправляться, на то, чтобы выместить свое раздражение. Из-за этого забота о нем становилась настоящей болью в панцире, поскольку Дон постоянно ускользал из кровати, и его находили в лаборатории, когда он пытался что-то собрать, при этом обладая всего половиной здравого смысла, необходимого для того, что он собирался сделать. Лео заработал чуть ли не три язвы за последнюю неделю, когда Дон упорно пытался презреть законы Мерфи и гравитации, раз за разом порываясь починить ходовую часть вездехода, разбитую на бездорожье. И несмотря на все, через что я из-за тебя прошел… - Я тоже люблю тебя, Донни, - прошептал Лео тихонько, чтобы не разбудить задремавшего черепаху, и вернулся к своей медитации. Ночь только началась, и Лео знал, что Дон скоро опять проснется лишь для того, чтобы весь сценарий повторился снова. По мнению Лео, тот мог повторяться сколько угодно раз, но он все равно сделает все, что будет необходимым, чтобы Дон почувствовал себя лучше. А если он еще раз заболеет, Лео снова превратится в бдительного старшего брата и станет неусыпно следить за тем, чтобы Дон отдохнул. Даже если для этого потребуется опять привязать его к кровати.