Сэр Рекс из Дома

— Спасибо… — только и могу шепнуть Лорду, подарок которого колет сжатую в кулак ладонь. Сквозь такие слёзы, которые словно поршнем выдавливает из глотки, я ничего более вразумительного и не сказал бы. Редкие свечки расплываются в огненные пятна. Там и тут шепотки и поцелуи в ожидании новой сказки, которая не сказка вовсе, только вот не каждый об этом догадывается. Оседлав мою стремянку, «координирует действия» как всегда чумазый Хозяин Времени. Ему неважна судьба даров с тех пор, как он расстался с ними, но сидеть под его взглядом вдруг становится неуютно. Встаёт на крыло старая Птица и отряхивает прах последнего грустного веселья с нездоровых ног своих. Дзынь-дзынь по полу стальная трость. Пахнет влажным кирпичом, старым, крошащимся. Свет погашен, и не разглядеть — здесь ли брат, не отстал ли по дороге? Кофейнику бы быть сейчас выстывшим. Вылетевшим в позднюю прохладу сквозь расколотый кристалл, что засел в раме и пытается себя убедить, что так и был всю жизнь оконным стеклом. Вместо этого над дальним столиком приглашающе горит одинокий фонарик. Стоит сесть, как мне пододвигают кружку с чем-то тёмным. Обняв трость, машинально пью. Травяное, хоть и без градуса. Бодрит.  — Твоему брату тоже нравится, — с одобрением произносит голос и обретает телесность. Вскидываю голову, чтобы встретиться с хитрющими серыми глазами. Оглядываюсь туда, где привык находить Тень — и не нахожу его. Пятна полумрака от стола, стойки, кружки — что угодно, кроме брата. Старик в сером тюрбане кладёт руку мне на плечо.  — Тоже заметил? — словно хвалит, как будто нужно приложить кучу усилий, чтобы это сделать. — Макс в беде. В другой момент я бы списал всё… не знаю, на что. Не на Лес, им от старика ничуть не пахло. И не на вещества, хотя ни мой, ни шакалиный загашники никогда не жаловались на бедность. Может быть, я покатился бы по пяти пошлым стадиям: отторжение, гнев, торг и так далее. Но сейчас в моей руке был Дар — и я ни на минуту не усомнился в том, что этими тремя словами старик именно ответил на незаданный вопрос.  — Что с меня?  — Идти, куда покажу. И стараться не сильно потеряться по дороге. Я и стараюсь. Цепляюсь за фигуру в необычной накидке всеми руками, ногами и даже, по-моему, зубами, пока тюрбаноносец влечёт меня сквозь что-то, полное чего-то. Это не Изнанка, Изнанку я видел и свидетельствую: там нет ничего похожего. Иногда он буквально тащит меня, бессильного хоть как-то ему помочь в этом нелёгком деле — шутка ли, во мне одних костей фунтов сто пятьдесят. Иногда я оказываюсь впереди, и он ведёт меня, словно партнёршу в танце. Бессчётные разноцветные пределы мы преодолеваем друг за другом, и я каждый раз не успеваю заметить, как старик заметает их выгоревшим серым хвостом, не шакальим, но жутко похожим. И я, конечно же, не успеваю среагировать, когда на одном из пересечений из моих лёгких, словно подсечённую рыбу из воды, выдёргивают воздух. Всклокоченный брат таращится на меня из объятий непередаваемо прекрасной женщины. Нас теперь и по пьяни не спутаешь, очень уж он вырос — тридцать честных лет, точнее не разберу. Бледный, как спирохета, не верящие сами себе глаза чёрте какой окраски, и ногу себе завёл, шельмец, до чего отличную, воображать это ему всегда удавалось бесподобно…  — Теххи, — а голос у него дрожит не хуже моих рук, которые я протягиваю, и он тянется мне навстречу, — смотри, Теххи, это Рекс… Роняю к едрене фене трость, которая, оказывается, всё ещё со мной. Кидаемся друг дружке в объятия, и я понимаю, что чувствовал он, когда сквозь него проходили в коридорах Дома — он словно ныряет в меня, но я не вода, я не жидкий, а что-то, во что нырять уютно, спокойно и правильно. Не сговариваясь, ревём, как в детстве, хором, а когда наконец замолкаем, я понимаю, что меня нет, но нет не совсем, а нет без него, и его нет без меня, так же, как всегда было — или всегда не было. Размыкаю наконец руки и делаю глоток воздуха, который теперь пахнет его безмятежностью, которой мне так не хватало — во всех смыслах. Насколько же теперь свободнее… Макс недоуменно лупает глазами. Чувство, будто мне снится, что я делаю то же самое. До меня доходит, что он, оказывается, только что проснулся.  — А вот теперь я действительно в порядке! — слышу его изумлённый голос. Так бы он звучал и в Доме, если бы брату пришло в голову заговорить. — В таком порядке, что с ума сойти можно! Я не вникаю, о чём он говорит с черноглазой красавицей, прижавшейся к его плечу тёплой грудью, и с ехидно посмеивающимся стариком, которого, оказывается, звать Джуффином. — …Честно говоря, никто толком не знает, что такое Тень, но она есть у каждого человека. И легче всего разыскать Тень, когда спишь — и свою собственную, и чужую, всё равно. Кстати, твоя Тень отлично умеет прятаться, она из меня душу вытрясла, прежде, чем я её поймал, если тебе интересно!.. У Тени есть всё, что есть у её хозяина, в том числе и сердце. Вот только, в отличие от нас, наши Тени прекрасно могут обходиться без этого хлама. Без него им даже лучше: свободнее… Ай да мудрый сукин сын, появившийся ни секундой раньше или позже, чем я был готов откликнуться… Какой же ты всё-таки замечательный. Спасибо тебе. Ну пусть будет сердце. Подходящий подарок на воссоединение. И вот я всё думаю: тот ли из нас назывался Тенью, кто на самом деле ею был? На спинку кресла садится Птица, питающаяся падалью. Сложив крылья, ждёт-пождёт, когда под покровом сна можно будет удариться оземь — и встретиться опять. Хвастаться и жаловаться, и беречь друг дружку так, как кроме нас некому. Здорово, что мы поменялись, Макс. Не Стервятнику ли подобает лететь по пятам за Смертью, пусть и на Королевской службе?