Время лишений

Год 174 4Э, Скайрим. Солитьюд. Дивад встретил Иман через два дня на рынке. Он помнил, что из резиденции служанки приходили за продуктами обычно в миддас и сандас в первой половине дня, а потому в сандас нарочно собрался прогуляться по рынку. Погода стояла ясная, безветренная, под ногами скрипел снег, изо рта и носа вырывались облачки пара. Дивад прошёлся вдоль рядов с меховой одеждой, выискивая себе рукавицы, и случайно встретил знакомого редгарда, жившего в Солитьюде уже лет десять. Они постояли, перекинулись парой слов о мелочах и разошлись, а когда Дивад направился к прилавкам с крупами, он издалека рассмотрел Иман, укладывавшую в корзинку кусок мяса. Купил куль пшена, неспешно упаковал его в заплечный мешок и двинулся к продавцам муки, где и столкнулся с Иман почти нос к носу. – Приветствую почтенного рави, – на хаммерфельском мелодично произнесла Иман, не удостоив его, однако, даже лёгким поклоном. – Э-э, – запнулся Дивад, прокручивавший в голове, как ему осторожно завязать знакомство с ней, а потому застигнутый врасплох её приветствием. – Вы не узнали меня? – Иман по-своему расценила его заминку, и на её лице проступило выражение досады. – Нет, что вы, что вы, – поспешил он разуверить её. – Конечно, я помню вас. Вы служанка в талморской резиденции. И с затаённым злорадством проследил, как её лицо, обезображенное шрамами и шелушащееся от морозов и ветров, кривится словно от зубной боли. Видно, в мечтах ещё видит себя знатной ханум, перед которой все должны пресмыкаться. Потому и не снизошла до того, чтобы приветствовать его поклоном. – А вы какими судьбами в Скайриме? – спросила она после небольшой паузы. Превосходно, Иман сама завязывает знакомство. Интересно, делает это она по собственной инициативе или по приказу своих хозяев? – Я ученик Коллегии Бардов, – не без гордости признался он, поглядывая на выставленные вдоль дощатой стены мешки с мукой. Однако, судя по цене, это была овсяная мука, ржаная не может стоить пять серебрушек за мешок, её цена начинается с восьми серебрушек, а значит, ржаную нужно искать дальше. – В Хаммерфелле нет школ для рави, – объяснил он, снова поворачивая к ней голову, – а я давно хотел стать музыкантом, вот и перебрался сюда… Не сочтите тогда нескромным моё любопытство, а что привело вас сюда? Ведь Скайрим – не самое… тёплое место. Здесь нечасто встретишь редгарда. – Но я же вас встретила, – нервно засмеялась она. – Разное случается в жизни. Не всегда происходит так, как планируешь. Уходит от ответа. Неужели за столько времени не придумала правдоподобную историю, как она оказалась в служанках у талморцев? Или боится, что редгард может подловить на несовпадениях? Ладно, раз уходит, не будем настаивать, чтобы не спугнуть. – Это да, – согласился он, – предполагаешь одно, а происходит совсем другое. Вон, мы все думали, что по игре на национальных инструментах в этом семестре у нас будет зачёт, а поставили экзамен. – Вы хорошо играли у нас, – она с готовностью подхватила тему и немного расслабилась. – Только меня игнорировали! Всем играли, а мне нет! – с явственной укоризной заметила она. – Как так? – всполошился Дивад. – Я же старался никого не обидеть. Только песен просили много, я столько спеть не мог, приходилось выбирать… И если вы меня о чём-то просили… А, да, я вспомнил, вы «Эмину» просили. Но ведь она на хаммерфельском, никто кроме нас её бы не понял. Хотя это мысль – можно будет попробовать перевести её на нордский или сиродилик… – Но вы и другие песни, что я просила, не спели! – воскликнула она. – Ни одной! А я хотела много! «А я хотела!» – Дивад мысленно усмехнулся. Фраза богатой, избалованной девушки, ещё не забывшей, как когда-то её прихоти исполнялись целой армией слуг. А тут её не замечают. Нет, пожалуй, он правильно сделал, что не обращал на неё внимания. – Прошу простить меня великодушно, – он прижал руки к груди. – Так получилось случайно, у меня и в мыслях не было игнорировать вас, вы не думайте. Я готов исправить свою ошибку. Вот хотите… В морндас и тирдас у нас вечерние репетиции, в миддас – постановка, а в турдас я свободен. Хотите, я загляну к вам в турдас? – Послезавтра мы уезжаем! – Ой, вот как? А подруга ваша, Мириам, тоже уезжает? – Да, – сквозь зубы процедила Иман. – Как жаль, я надеялся… Раз так – да, надо будет заглянуть… Но сегодня у меня репетиция, сегодня я никак. Да и завтра, – он помолчал, разочарованно покачал головой: – Я попробую вырваться завтра ненадолго, но… Право, ханум, не могу обещать… Но, может, вы ещё когда-нибудь приедете, когда я буду более свободен? – Откуда же мне знать, – раздражённо отозвалась Иман, – захочет мой… господин приехать ещё раз в Солитьюд или нет. За эту зиму он первый раз приехал. До этого он не покидал посольства. – Ну, может, весной, – предположил Дивад, – когда снег растает и по дорогам можно будет проехать? Но весна здесь наступает, – он безнадёжно махнул рукой, – в начале лета. А там у нас экзамены и каникулы. – Вы уедете из Солитьюда? – Конечно, летом в Коллегии никто из учеников не живёт. – А куда? К чему вопрос? Поддержать разговор, или она вытягивает информацию? Он неопределённо пожал плечами: – Кто его знает, как повернётся. Может, кто из друзей пригласит в гости. А если не пригласит, может, в Сиродил махну. А может, не махну. Это я буду думать весной. – Весной и я уеду, – после небольшой запинки призналась Иман. В её голосе явственно прозвучали тоска и усталость. – В Алинор? – логично предположил Дивад. – Если бы, – скривилась она. – Нет, куда… господин пошлёт. В Алиноре не любят людей. – Ну, – неопределённо предположил Дивад, – может, встретимся где… Он таки высмотрел мешки с ржаной мукой и пытался разглядеть цену на них, написанную мелом. Там точно было какое-то двузначное число, но из-за неудобного ракурса разобрать его не представлялось возможным. – Вы Мириам пытаетесь найти? – яд в её голосе едва не заставил его вздрогнуть. – А… Что? – не сразу понял он. – Мириам? А, нет. Мне мука ржаная нужна, вот я и пытаюсь увидеть, сколько она стоит. – Как вы можете есть эту дрянь? – скривилась она. – Мы в посольстве и то пшеничный хлеб едим. – Почему дрянь? – возразил Дивад. – Хлеб как хлеб. К тому же наши девушки умеют вкусно печь… Если вы не против, давайте пройдёмся, я замёрз уже, стоя. Цена оказалась равной пятнадцати серебрушкам, Дивад присвистнул, пошёл искать подешевле и в итоге разжился мешком ржаной муки достаточно хорошего помола всего за десять серебрушек. Ему хотелось отделаться от Иман – было невыносимо тяжело стоять с ней, болтать ни о чём и строить из себя ученика, все мысли которого заняты мукой, постановкой пьесы и немного Мириам. Но он напоминал себе, что второго шанса пообщаться с предательницей ему может не представиться, поэтому приходилось заставлять себя вести непринуждённый разговор и внимательно наблюдать за ней и за её словами. И каждое мгновение следить, чтобы не сжимались зубы и кулаки, не напрягались плечи, чтобы взгляд останавливался на ней не больше, чем того требуют правила вежливости. А также чтобы ненароком не назвать её по имени. Ведь официально её имени он не знает. А спросить… Нет, сделаем вид, что его это не интересует. Да и сама Иман его не интересует. – Вы меня не слушаете! – раздражённо заметила она. – Прошу простить меня, – покаянно вздохнул он. – Я задумался. У нас постановка пьесы в миддас, и я сейчас не могу ни о чём думать, кроме неё. – А если бы вместо меня была Мириам, вы бы её слушали? Дивад с искренним удивлением повернул к ней голову. – Мириам? – он даже не сразу нашёлся, что ответить. – Мириам поёт красиво. У неё тембр голоса необычный. – А то, что ей верблюд на ухо наступил, вы не заметили? А ещё называете себя рави! – Вы, наверно, не слышали, что такое верблюд на ухо наступил, – засмеялся он. – Этого лучше не слышать, честно скажу. Нет, у неё просто не музыкальный слух. Но голос красивый, такой нечасто услышишь. Ливию он заметил издалека и помахал ей рукой. Девушка помедлила, не решаясь мешать ему, но всё же подошла: – Я думала, ты пьесу сидишь учишь, как и все, – застенчиво улыбнулась она, неуверенно взглянув на Иман. И как-то легче и теплее стало на душе от этой улыбки... – Выскочил за пшенкой и мукой, – объяснил он. – Заодно и голову проветрил. – Я тоже за продуктами вышла, – она показала на полную корзинку. – Назад иду. – Да? Пошли тогда вместе, а то я уже замёрз. Он удобнее пристроил мешок с мукой на плече, забрал у одноклассницы корзинку и только после этого вспомнил об Иман: – Мы пойдём, ханум, – по-нордски сказал он. – И я подумаю, может, у меня получится завтра подойти. Но не могу обещать. Иман бросила раздосадованный взгляд на Ливию, не удостоила Дивада даже кивком и отвернулась. Дивад поинтересовался у Ливии, какова её готовность к постановке, девушка виновато призналась, что как и у всех, то есть не очень. – Я вам, наверно, помешала, – неуверенно предположила она, когда они уже прошли с сотню шагов по направлению к Коллегии. – Она на меня смотрела так… – она обернулась и бросила взгляд на предательницу, которую ещё можно было рассмотреть за толпой людей. Дивад невероятным усилием воли удержал себя, чтобы не обернуться вслед за ней. – Да ну, – легкомысленно отмахнулся он, – это служанка из талморской резиденции, познакомились, когда я на свадьбе играл. Просто случайно встретились. – Да нет, – девушка серьёзно покачала головой, отворачиваясь от Иман. – Она… Она расстроилась, когда ты ушёл. – Она хотела, чтобы я ещё раз к ним пришёл поиграть, – Дивад переступил через оглоблю телеги, гружённой мороженой рыбой. – А у меня не получается из-за нашей постановки… Скажи лучше – ребята решили, кто будет играть глашатая? А то я уходил, они ещё спорили… Он довёл Ливию до женского крыла общежития, отдал корзинку, отнёс муку и пшено на кухню, поднялся к себе в комнату и только тогда почувствовал, что общение с предательницей, стоившее ему нечеловеческого напряжения, не прошло даром. Нахлынуло расслабление, не принёсшее облегчения, тело стало ватным, а в придачу разболелась голова. Он посидел некоторое время на кровати, отстранённо наблюдая, как Тальсгар ходит по комнате, уткнувшись носом в тетрадь, и вполголоса заучивает свою роль, вяло подумал, что и ему нужно готовиться, но не мог собраться с мыслями. В горле першило, он заставил себя встать и налить в кружку воды, а когда взял треснутый кувшин, почувствовал, что у него трясутся руки. Если такая реакция у него будет после каждого общения с предательницей, то это ни к чему хорошему не приведёт. Ладно, сейчас он может спокойно отлежаться, а если такой откат случится, когда нельзя будет расслабляться? Дивад лёг на холодную кровать, подтянул колени к груди, свернувшись калачиком, и попытался согреться. Вот полежит немного и возьмётся за заучивание пьесы… Он проснулся от того, что Тальсгар и Ураг, уже снявшие с него меховую безрукавку, укутывали его в одеяло. Дивад, несмотря на бивший его озноб, попытался сесть – негоже спать днём, – однако Ураг удержал его: – Лежи, болезный, – проворчал он. – Ты горишь, как та печка на кухне. По телу разливалась непривычная слабость, шевелиться было лень, воздуха не хватало, приходилось часто дышать. Вскоре Эдис принесла ему настой голубого горноцвета с какими-то добавками, от которого потянуло в сон. Ближе к вечеру заглянул мастер Виармо, потрогал его лоб, покачал головой, укорил Тальсгара в том, что он заразил друга, и ушёл, пожелав скорейшего выздоровления. К утру жар немного спал, но разболелось горло и пропал голос, так что ни о каком походе в талморскую резиденцию не могло быть и речи, поэтому Дивад лежал в постели и почти всё время спал. Иногда сквозь полудрёму слышал, как заучивает свою роль Тальсгар и ворчит над книгами Ураг, три раза приходила Эдис и поила его настоем голубого горноцвета, а на улице снова выла метель. … Закрепить знакомство с предательницей не удалось, и вряд ли она снова появится в Солитьюде этой зимой, чтобы повторить попытку, но по крайней мере, теперь он точно знает, где она. Она не сказала, куда её отправят весной, но у него есть отправная точка, откуда начинать прослеживать её путь – главное, напасть на след в Драконьем Мосту, а там… В конце концов, ему не впервой прочёсывать весь Скайрим. И этим летом она уже не ускользнёт от него.