Пена

Пол стянул с себя майку, белье. Его всего охватил восторг, когда в первый раз за лето он пальцами зацепил гальку под водой. На бледных плечах запрыгали мурашки. Пол рассмеялся, а потом, втянув живот, подобрался весь, как лисица перед нападением, и прыгнул в реку. В ноздри и уши в миг забилась холодная, солнечная муть. Стопы ударились о скользкое, все в иле и водорослях дно. Пол оттолкнулся и вынырнул. Еще некоторое время он барахтался и взбивал руками бледные волны. Весь окоченев, он выбрался наконец на берег. Натянул трусы и рубашку поверх мокрого тела, он сгреб в охапку остальную одежду, теннисные туфли и побрел вверх по берегу, разом оказавшись в шелестящей, полной звуков и ароматов рощице. Как же было хорошо! Спина то и дело превращалась в натянутую до предела тетиву, внутренности сжимались, густое тепло разливалось по рукам и ногам. Он срывался на бег, не останавливаясь, пока вконец не задохнется. Тогда он падал на землю и начинал громко хохотать, уставившись на синее небо, проглядывающее сквозь широкие кроны. Когда он добрался до луга, солнце поднялось совсем высоко. Пол, чувствуя себя седобородым бродягой, странником, утомленным долгой охотой индейцем, бросил на траву штаны, майку, рубашку. Он улегся на них поверх, подложив под голову обувь и вдруг, сам того не заметив, Пол задремал, изредка дёргаясь, когда какое-нибудь насекомое начинало ползать по ключицам и груди. Во сне Пол бродил среди узких улочек какого-то незнакомого города, бросался из стороны в сторону, прочь от горящих вывесок, останавливаясь и слушал музыку, льющуюся откуда-то сверху и снизу. Музыка была пьяной и разнузданной, она лизалась к нему, вливалась в уши и щекотала легкие. И сквозь рваные мелодии он увидел, услышал, впитал кожей чье-то стрекотание, золотое свечение. Да, он знал все это. Тысячи пальцев тянулись к нему, стремясь разорвать на кусочки, отхватить себе хотя бы частичку. Пол стоял, раскинув руки, смиренно глядя в голодные пасти. Он готов был отдать тело, он хотел, чтобы эти жалкие существа насытились наконец, оставили других. Затем раздался выстрел и Пол проснулся. Солнце уже клонилось к горизонту. Парень удивленно поглядел в сторону, туда, где на траве, почти касаясь его ступней, сидел кто-то. Пол в одну секунду узнал Джона. Тягучая волна поднялась от низа живота, расплескавшись по телу, заразила кровь током. Джон сидел неподвижно, задумчиво уставившись в сторону города, туда, где дворовые ребята, вдоволь набегавшись, уже тыкали вилками горячий ужин. Он еще не заметил, что Пол проснулся. Самокрутка, зажатая в пальцах, догорела почти на половину. Красноватый луч оставлял на плечах Джона горящие тени, будто весь он был угольком, не до конца еще истлевшим. Пол положил ладонь себе на солнечное сплетение. Ему казалось, что если прикоснуться сейчас к Джону, можно не на шутку обжечься. Он потянулся к нему пальцами ног, положил их ему на бедро, туго обтянутое джинсовой тканью. Джон не обернулся. Уголок рта и ноздри дернулись, он моргнул. Тяжелая жаркая ладонь легла поверх пальцев, то сжимая с силой, то нежно поглаживая. Пол не мог оторвать глаз от внимательного, острого взгляда направленного куда-то дальше горизонта, нахмуренных бровей. «Это взгляд старика, - подумал Пол, - взгляд человека пережившего многое, но никак не юноши. Нет, этот взгляд намного старше его лица». Он вздрогнул. То, что происходило сейчас никак не вязалось ни с веселым нахальством, с которым парень держался около приятелей, ни с жестким ледяным высокомерием, с коим он обращался ко всем выскочкам и грубиянам, нет, это нечто было тяжелым и неподъёмным, пригибавшим Джона к земле. Пол почувствовал это кончиками пальцев, пропустив через кожу, как загустевшее варево. Джон был одинок, страшно одинок. Как будто, оказавшись теперь вдалеке от всех, посреди бесконечного зеленого лона, он перестал прятаться. Он сжал пальцы Пола так сильно, что у того заныли кости. Он, казалось, забыл, что рядом с ним другой человек, а не продолжение его собственного страха и неуемной тоски. Пол терпел. Яростное клокотание лета, еще не до конца выветрилось у него из тела. Оно билось в грудной клетке, желая вырваться, подмять под себя весь чертов мир, грозный ревом искалечить слабость и сомнения. Он сел на траву. Грудь тяжело вздымалась. Он хотел вскочить, убежать прочь от этой чужеродной боли, как от заразы, но вместо того, он просто застыл, как тогда у реки, будто бы перед прыжком в холодную воду. Джон сейчас же опомнился, он выпустил Пола и поглядел на него в нерешительности. Лето клокотало теперь у самого горла, его звал многовековой инстинкт, каждый мускул на теле Пола горел и плавился. Он схватил ладонь Джона, прижав обеими руками к своей голой груди, чтобы тот услышал, понял все. Барабаны под кожей Пола с грохотом обрушились на парня, пока тот прижимал ладонь к его грудной клетке, затем и к горлу, ощущая движение сердца, жизни, тяжелое дыхание. Джон закрыл глаза. Пол потянул его к себе, ухватившись за жесткие локоны на затылке, прижавшись лбом ко лбу, пока дыхание двух не слилось в одно, пропускал через тело ток и возвращая его Джону. В какой-то момент Пол перестал быть собой. Приникнув к губам Джона, он был только телом, рокотом древней машины. Он желал овладеть и принять, изрубить, искусать, совершить тот магический обряд ради которого мы все и живем, чтобы только выхватить себя и Джона из лап смерти, навсегда присвоить себе боль и радость другого существа. Джон почувствовал эту безумную дикость, когда Пол неосторожно до крови прикусил ему губу. Он даже тихо улыбнулся, мягко придержал его, вглядываясь в зажмуренные глаза, напряженную до предела челюсть. Его тоска никуда не ушла, только будто бы приобрела теперь другой цвет, лиловым комом застряла где-то в горле. Он ждал, пока спадет пелена, не позволяя Полу броситься на него, но и не отталкивая. Джон держал его крепко. Пол открыл глаза. Молчание, которое они до сих пор хранили, ни сколько не мешало им понимать происходящее. В конце концов они родились не для того чтобы говорить, а чтобы вот так, как сейчас, держаться друг за друга, пока один потерян, а второй готов изодрать в кровь все тело, чтобы только добраться до него и спасти. Джон поцеловал Пола, осторожно коснувшись горячих губ, отдавая всю нежность, мягко повел кончиком носа по его щеке. Пол задохнулся. Он горячо и жадно дышал сквозь приоткрытый рот, а затем вдруг резко нажал плечом на грудь Джона и повалил на траву. Оказавшись сидящим на его бедрах, Пол неожиданно сильно ударил по плечу и по ребрам. Он теперь не помнил ничего и никого, только зовущее нутро вырывалось сопением и глухими ударами. Джон болезненно дернулся, но продолжал лежать неподвижно, делая только слабые попытки остановить Пола, перехватывая его стремительные удары. Потасовка длилась недолго. На секунду Пол выпрямился и поглядел на него сверху вниз, вспотевшего, со следами кулаков на бледной груди и прокусанной нижней губой. Пол задрожал. Ему вдруг захотелось прижаться к чужому телу, покорно опустить голову и чтобы тот взял без остатка, подчинил и прогнул под собой. Темное бурлящее чувство заставило его податься бедрами назад и с тихим трепетом наблюдать за пристальным обращенным на него взглядом. Пол двигался, почти скуля под напором сильных широких ладоней, сжавших ягодицы. Джон подорвался на месте и подмял Пола под себя. Тот коротко застонал, затих, придавленный тяжестью чужого тела, глядя на Джона, сквозь полуприкрытые веки. Вена на шее вздулась, плечи чуть подрагивали от напряжения, парень не отрывал глаз от лица Пола. Что-то будто бы треснуло внутри и теперь горячая, морская пена, пронизанная насквозь электричеством вздымалась и опадала в этой радужке. Оба затихли. Пол продолжал гладить скулы Джона кончиками пальцев, убирая прилипшие ко лбу пряди, задевая губы, всем телом ощущая его жар и тяжесть. Он теперь с такой ясностью глядел на него и на темное в сумерках, далекое небо позади. Он теперь вместе с воздухом вдыхал и Джона, его страхи и боль. Он медленно поцеловал его в уголок рта и во влажный висок, обхватив бедра, плавясь от накатившей тихой нежности. Пол принял его спокойно, дождавшись пока тот войдет до конца, и сжался изнутри, заставив Джона глухо зарычать. Они двигались торопливо и рвано, то и дело срываясь. Джон, придерживая Пола за бедро, прижимался губами к тонкой коже у самого кадыка, пока не ощутил вибрацию от хриплого стона после особенно глубокого проникновения и, потеряв самообладание, он вдруг с силой прикусил покрытую испариной кожу, почти до крови, так что Пол вскрикнул. Джон не услышал этот вскрик, но вдохнул его жадно ноздрями, поймал в следующем рывке и в ту же секунду он сам задрожал и напрягся, до краев наполнив собой податливого, мягкого Пола. Он почувствовал, как тонет. Не в силах открыть глаз, щекой прижался к его мокрой груди, скользкой от пота ладонью помогая достичь разрядки. Джон лежал неподвижно, положив голову Полу на живот, вдыхая полной грудью запах кожи и полевых трав. Он окончательно затерялся в ощущениях, толком не соображая, где кончается его тело и начинается тело Пола. Он не чувствовал ничего, кроме внезапно накатившей усталости и почти удушающей нежности к этому существу рядом с ним, к ним обоим, к этому миру. Он с трудом приподнялся на локтях, прижавшись на последок губами к мягкой коже у самого пупка. Джон встал на ноги. Когда Пол наконец тоже поднялся и стал одеваться, он уже докуривал вторую сигарету. Пол поглядел на него сквозь вечерний мрак, но не увидел ничего, кроме тлеющего кончика самокрутки. В темноте они побрели к городу, то и дело задевая друг друга плечом или бедром, пропуская ток сквозь кожу, заставляя горячую пену, вскипать под самым сердцем снова и снова.