Тишь и мрак

      Сколько лет прошло?.. Он уже давно не считал. Окружающая его тьма полностью скрывала какие-либо временные рамки. О том, что где-то там, за пределами этой гнетущей пустоты, ещё течёт жизненный поток, ещё бегут стрелки на циферблатах часов, напоминала только усиливающаяся боль в старом, дряхлом и немощном теле.       Зеркал здесь не было – ещё бы, кому хочется видеть себя в таком состоянии? Отросшие до безобразия седые волосы, тонкие, иссушенные, как у мумии, руки с длинными костлявыми пальцами и потрескавшимися уродливыми ногтями… Жутко и представить, что произошло за эти годы с его лицом.       Глаза видели плохо, и дело тут ни в каком не в шарингане – он-то как раз работал исправно. О себе давали знать годы, проведённые в затворе, в мрачной, покинутой самой жизнью пещере.       Обслуживать самого себя стало почти невозможно – тело слишком ослабло... Если бы не связь со статуей Гедо, он бы наверняка умер уже давно от голода или какой-нибудь пустячной заразы…       Пустячной для крепкого и сильного тела, конечно, а не для скелета с обвисшими на нём складками морщинистой кожи.       Кажется, он давно дожил до того состояния, когда хочется, наконец, оставить слабое тело здесь, в этой непроницаемой тьме, и уйти куда-нибудь далеко-далеко отсюда, вновь увидеть солнце и луну, ощутить на коже холодные капли дождя, подставить лицо свободному ветру, ощутить пыл схватки с сильным соперником… или понежиться в горячем источнике с бутылочкой саке…       Старик усмехнулся своим мыслям.       Его разум всё это время оставался предельно ясным и холодным, даже несмотря на несусветную тупость помощника – творения из генов Сенджу Хаширамы, Белого Зецу, голос которого он был вынужден слышать каждый чёртов день. Однако эта тварь была необходима ему: именно с её помощью он узнавал хоть что-то о внешнем мире, от которого так давно отрёкся…       Полвека прошло, не меньше…       Сколько бы ему сейчас исполнилось, будь сегодня день его рождения?.. Наверное, лет сто…       Сто лет…       Когда-то, лет эдак восемьдесят назад, он слышал, как кто-то желал кому-то прожить сто лет. Вот идиот… Жизнь уже на седьмом десятке становится почти невыносимой…       Особенно если ты когда-то был одним из сильнейших во всём мире…       Но умереть Мадара пока не мог: он ещё не нашёл себе преемника, не нашёл того, кто станет мостом к его мечте об идеальном мире, о мире грёз…У него была цель, и он стремился к ней, выискивая подходящего юнца с помощью белого Зецу…       А ещё, наряду с целью, у него было одно-единственное тайное желание. Желание когда-нибудь закрыть глаза и проснуться уже лёгким и бестелесным…       Смерть была так желанна для бессильного столетнего старика…       И так далека…       «Лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до времени, когда хочется умереть…»       Мадару прежде эти слова ничуть не трогали (прежде – это около семидесяти лет назад), а теперь он невольно соглашался с ними. Зачем такая жизнь?.. Она ведь ничуть не отличается от овоща… Почти недвижное тело, не меняющие своего хода мысли, в которых, несмотря на чёткую амбициозную цель сознать новый мир, всегда было спокойно… Наверное, спокойствие это было соплетено с полученной за годы жизни мудростью… Оно было холодным и равнодушным и не давало умиротворения.       Только холод. Тоска. Боль. Мрак. Тишина.

Тишь и мрак – в душе моей: Ни желаний, ни страстей. Бледных дней немая цепь Без конца уходит вдаль, И мертва моя печаль, Словно выжженная степь. Жертвы, жертвы... с каждым днем, Как на поле боевом, Гибнут тысячи бойцов. Мне наскучил этот мир Пыток, тюрем и оков, Мне противен буйный пир Торжествующих рабов. Боже, скоро ли конец!.. В сердце – холод, грудь – пуста. Муза сбросила венец, И не манит красота: Ни желаний, ни страстей, — Тишь и мрак – в душе моей... (Дмитрий Мережковский)