Рубикон

alex clare - whispering

Джоанна ненавидит первые округи, они ближе всего к столице. Джоанна, в принципе, не любит Капитолий и его жителей, подхалимов из близлежащих Дистриктов и напыщенных болванов, что золото ставят выше справедливости. Другой вопрос, что Мэйсон давно не верит в эти самые светлые идеалы, для нее правда – пыль. В ее мире подобного больше не существует. Блеск и Кашмира хмурятся, переглядываются и лишь распаляют напряженную тишину. Кашмира залпом допивает искрящееся шампанское в высоком бокале, шумно ставит его на стеклянный стол. От помпезности ее дома Джоанне неуютно и хочется поджать под себя ноги, словно чтобы защититься. Она не привыкла к подобной роскоши, кривится от нее, а в Первом все кичится золотом и драгоценными камнями; словно на ярмарке (тщеславия). По правде говоря, Джоанна не уверена, что так уж нравится самой Кашмире Ритчсон, но ради Блеска они привыкают соблюдать нейтралитет: острая на язык Мейсон дерзит мягче обычного, а самодовольная Кашмира решает обрести в лице Седьмой союзницу. Их отношения в чем-то даже взаимовыгодные, и Блеск лишь ухмыляется; ему смешно наблюдать за теми редкими моментами, когда победительницы уживаются. Джоанне Мейсон, в общем-то, плевать на Первых, их Дистрикт и царящие тут (бес)порядки. Ей важна лишь она сама, ее спокойствие и пожизненное материальное обеспечение. Седьмая редко появляется в Капитолии, лишь на самых официальных мероприятиях, для которых нужны триумфаторы, или в качестве ментора на Играх. Но она самой высокой ценой заплатила за собственное запатентованное безумие. После победы появились те, кто ею заинтересовался; больные ублюдки, падкие на боль. Угловатая, не слишком привлекательная Джоанна обладала скверным нравом, поэтому не позволила из себя делать очередную проститутку. Ей было достаточно менторства, что проклятием обещало изморить следующих трибутов. Теперь Джоанне плевать; у нее семья мертвая и пепел в воспоминаниях, ей нет дела до чужих детей. Мейсон изранена изнутри настолько, что покрылась каменным панцирем, зачерствела навсегда. Ее сгубил не алкоголь и не забвение; гнев и личное сумасшествие. Сноу позволил ей самостоятельно найти изувеченную семью, мертвых родителей и младших сестер – это бы Джоанна с радостью выкорчевала из своей памяти, но помнит, как их тела изуродованные в неестественной позе застыли на полу. Президент расквитался с ней за непослушание и позволил избежать судьбы остальных победителей; Мейсон кричала так сильно, что разодрала все горло. Но вот только мертвые не слышат; и им, как и Джоанне теперь, все равно. Она знакомится с Блеском в комнате для менторов. Он приехал в столицу, чтобы поддержать команду своего Дистрикта и лениво таскается за сопровождающей, что дает ему пропуск во все закрытые места; Ритчсон очаровывает широкой улыбкой и хорошими манерами. Но Джоанне от него никак, и она вяло посылает его к черту, когда парень опускается рядом на диван. «Это ведь твои первые трибуты, да?» - спрашивает он, хотя прекрасно знает ответ. – «Не расстраивайся, когда они погибнут.» Она и не расстраивается; знает, что так все и будет. За эти дни подготовки невозможно научиться хоть чему-нибудь толковому, а таких, как сама Джоанна, в их Дистрикте больше нет. «И хорошо», - думает она, когда трибуты погибают один за другим в первые сутки, но все равно громко ругается, почти что вопит, и опрокидывает посуду. Внутри Джоанны Мейсон живет демон, и он изъедает ей сознание, прожигает душу. Она его создала сама, когда умоляла мать открыть глаза и прижимала ледяные трупы сестер к себе. «Во всем ты виновата», - хитро молвит он ей и сверкает глазами, - «пропащая ты, Мейсон. Согнули тебя в два счета.» Джоанна, наплевав на все условности, достает из кармана визитку и идет к отелю, где остановился Блеск. Стучится в его номер, показывает незаплаканные глаза и толкает парня вглубь комнаты, «это только на один раз». Джоанна искренне так считает, пока не встречает его вновь в Капитолии и вновь не приходит к нему, запретив произносить хоть слово. Она не ищет себе оправданий, не тешится сентиментальными мечтами и позволяет лишь одному человеку переворачивать внутри себя все устои. Его зовут Финник, и в глазах у него светятся звезды. Он так идеально протягивает ей руку, улыбается мягко и обещает, что дальше будет легче. Финник – ее темная сторона Луны, лучший из смертных, панацея от всех болезней. Видятся они зачастую в столице, да вот только иногда его голос измученный доносится из телефонной трубки – «ей совсем плохо, Джоанна; сегодня она меня даже не узнает.» Ей бы посочувствовать, сказать что-то утешительное, но внутри у Джоанны потрескавшаяся серая земля, и совсем нет почвы для жалости. Джоанна практически ругается, ворчит в трубку и советует сдать подружку в какой-нибудь приют, а Финник вновь смеется и отвлекается. Иногда ей кажется, что в этом мире только они есть у друг друга и большего не надо. Редкие встречи достают ее из пучины и позволяют забываться; Финник прогоняет ее демона на время. Собственной искрой затмевает его тьму. Но Джоанна лишь ненадолго позволяет себе обманываться. Хоть они почти и не говорят об Энни, но Финник живет ею. Живет ради нее. Она, словно самый сокровенный смысл, в каждом его жесте и в каждом его движении, она крепнут внутри него, хохочет в его смехе и смотрит его глазами на нее. Одэйр спорит с Мейсон, что она не покрасит волосы в темно-красный, и через месяц Блеск удивленно смотрит на ментора Седьмого Дистрикта, у которой до сих пор красное зарево прядей. «Сама придумала?» - ухмыляется он тогда, а Джоанна не дает ему правильного ответа. Блеск ей не возлюбленный и не парень, он ей просто человек. С ним тепло иногда, порой весело, с ним можно провести время и даже рядом уснуть. С ним приходится, конечно, разговаривать и терпеть вездесущую сестру, но это мелочи. Джоанна со скрипом привыкает, как и ее демон: он не пускает Первого к сердцу, но клацает зубами и разрешает тому остаться. Два года их встречи были беглыми, практически ни о чем. Постель, какие-то дела и редкие прогулки. Два года они даже не воспринимали друг друга за константу, просто считали, что так тоже можно. Кто запретит победителям? А в год Семьдесят Четвертых все как-то нетривиально поменялось. Мейсон знает, что дерево из ее Дистрикта доставляют во все концы государства. Узнать расписание товарного поезда до Первого не стало проблемой, пробраться в один из вагонов – ерунда. Джоанна Мейсон звонит ему накануне и просит встретить ее, но ничего не объясняет. А демон так пронзительно рвет ей душу, что держаться нет сил. Потому что одиночество – хуже молчания, потому что в погасших огнях ламп и холодных комнатах собственного дома ей все время мерещатся призраки. Потому что Финник так пронзительно счастлив со своей больной и непонятной подружкой, а ее считает лишь другом. Блеск не спрашивает. Блеск сжимает ее ладонь в своей руке и не говорит, что Президенту такие перемещения не понравятся. Само собой, не понравится ему увлечение Ритчсона, и что он тайно пытается оберегать сумасшедшую Седьмую, потакает ей в капризах. Что он сам к ней однажды в Дистрикт приезжает под вечер, но все равно удивляет людей золотом своих волос и дорогой одеждой. Что они с Джоанной идут вопреки всем, забывают о жестоком Капитолии и купаются в лесном озере, хоть вода и дико холодная. Президенту не по вкусу, что Мейсон расслабляется и начинает кому-то доверять. Рассказывает Блеску о своем детстве, о том, как помогала отцу на лесозаготовках и училась орудовать топором. О том, что не боится забирать жизни и что совсем не пугается диких зверей. Блеск целует ее в макушку, в первые за долгое время растапливает камин в доме победительницы и недоволен тем, что у нее совсем нет еды. Джоанна на секунду чувствует себя счастливой. (Даже когда Кашмира в своих драгоценностях сидит рядом с ними и лениво пьет шампанское) А потом Сноу дает объявление о Квартальной Бойне, и все становится на свои места. Зачем расправляться с врагами по одному, если их можно уничтожить всем скопом? Разрезать в лоскуты каждого триумфатора под маской закона и правил. Блеск, конечно, уводит ее в собственный дом, потому что Кашмире не нравится слышать плохое о Грэйн и Ван дер Гри, которые, Джоанна уверена, и подарили распорядителям такой прекрасный шанс. Ритчсон ее успокоить пытается, ловит руки и к себе прижимает, но внутри Джоанны плещется огонь, сжигает он остатки ее разума. - Я ведь единственная из всего Дистрикта, - глухо говорит Мейсон после и совсем не думает отчаиваться, - больше женщин-победителей нет. Утром ее ждет Жатва, хотя больше это походит на фарс, и ей приходится уехать. Блеск пытается сначала убедить ее, что выиграть вполне возможно, что он станет ее спонсором, но доводы Джоанны не разбить – «боюсь, тебя он тоже не оставит в покое; ты замарал свою идеальную репутацию». И в назначенный день меченные карты выпадают не только Блеску, но и его сестре, которая просто отнеслась к Седьмой с неким подобием понимания. Которая просто не мешала брату в его развлечениях. Сноу наказывает Блеска трижды, отбирая у него Мейсон, Кашмиру и его собственную жизнь. Джоанна в тот день приезжает домой под утро и заходит в пустой дом, чтобы собраться. А демон вновь нутро ей рвет и воет – «во всем ты виновата». // pst scrptm Когда Финник приносит полумертвую Грэйн, сомнений больше не остается. Джоанна спрашивает у Хеймитча про Блеска чисто для галочки, хотя и без того ей все ясно. Их прощание вышло скомканным, даже холодным, и она отказалась вступать в союз с профи. Ей больше претит заноза Мирта, чем самоуверенный Ван дер Гри, да и согласилась она с самого начала играть за другую команду. Никогда бы не смогла отказать Финнику, и Блеск это очень четко понимает. Он лишь не знает, что Мейсон подписывает с Тринадцатым контракт и взамен просит собственную душу. Она вновь выбирает себя, не веря в идеалы жертвенности и справедливости, и засыпает с чистой совестью. Она не позволяет себе надеяться, что под финал Блеск волшебным образом окажется рядом, и планолет Койн спасет и его. Джоанна запрещает себе о таком думать, берет оружие в руки и концентрируется на выживании. Но когда видит его безмятежную улыбку на ночном небе, едва контролирует ярость и злые слезы. Он погиб не ради – из-за нее. И это еще один крест на душе у Мейсон. Она выбирает боль и проклятие; отдается этому целиком. прости, Блеск. эту битву никому из нас не выиграть.