Минус один, минус два, минус три...

Никто особо и не запоминал ту дату, с которой всё началось. Июнь, июль… а, может быть, май. Тогда было тепло, Райли наконец сдала все итоговые тесты, и впереди ждало целое лето, полное свободы. В новостях рассказывали об изобретении нового лекарства. Прозрачная жидкость в компактных ампулах, она имела не очень длинное, но странное, непривычное для слуха название. Какое же… Прозиум… это прозиум. Да, спасибо, Брезгливость. Помнится, она-то тогда и удивлялась — с чего это правительство решило вбухать столько денег в разработку очередных витаминок? Начинали с невинного: постояннные рекламы, интервью со звёздами, которые принимали его, одобрения сенаторов, врачей, министров… В конце концов, граждан обязали принимать прозиум каждый день, а в школах, университетах и офисах появились первые аппараты, проверяющие его наличие в организме. Вот тогда Райли впервые и познакомилась с прозиумом. Никакого эффекта он не давал, даже не бурлило в животе, что бывало всегда после плохих антибиотиков. Правда, Страх, в очередной панике стуча по нескольким кнопкам за раз, чуть не вызвал тошноту. Но это не так уж и серьёзно, ведь правда? А потом Радость заметила, что пульт управления стал срабатывать через раз. Приходилось до крови сбивать руки, чтобы добиться хоть какого-то отклика от Райли. Небо за офисом всё чаще окрашивалось в серый цвет, и все острова на этом фоне тоже становились какими-то серыми. Страх паниковал, Брезгливость недоумевала, Гнев сломал ключицу, когда особенно сильно вдарил по пульту, а Радость считала, что это лишь временные неполадки. И только умница-Печаль догадалась связать это с прозиумом. Но последующие дни, проведённые в обезьяннике, доказали, что перестать принимать его можно, только параллельно скрываясь от закона. Такого позволить никто не мог, и единственное, что оставалось, это тыкать во все кнопки и дёргать все рычаги пульта управления. Воспроизводили воспоминания, но в проекторе они окрашивались в равномерный серый цвет. Даже Печаль не могла помочь: шарик синел лишь на секунду, но потом возвращался к прежнему цвету. Так прошло два месяца. А на третий исчез Гнев. Никто даже не видел, как это произошло: просто оставив его на ночное дежурство, на утро эмоции вернулись к пустому креслу. Это потом, рассматривая потускневшие круги гари на потолке, Радость понимала, что у него не было шансов, что он уже не мог передавать свою злость Райли, но тогда почти две недели команда ходила в скорбном молчании. Потом испарилась Печаль: даже плохие оценки и расставания с парнями не могли вызвать у Райли слёзы. Страх пропал прямо у них на глазах: вот девушка прихлопывает паука, которого раньше так боялась, а в следующую секунду в офисе стало на одну эмоцию меньше. Только Брезгливость оказалась живучей: и с прозиумом в крови было с чего кривить нос. Да и сама Радость ещё здесь, только лежит на диване, ослабевшая, не в силах даже встать на ноги. Потускневшим взглядом она рассматривает последнего коллегу, что мелкими шагами меряет штаб. Каждый стук каблуков — словно маленький подвиг, свидетельство, что есть ещё жизнь в этом богом забытом уголке. Радость чуть приподнимает голову, привлекая внимание собеседника. — Почему… — слова даются с трудом. — почему это произошло? Неужели мы были так… не нужны? Брезгливость чуть встряхивает головой, торопливо утирая слёзы. Тишина головного офиса давит, убивает ещё быстрее, чем этот проклятый прозиум. Взглянешь за окно — жизнь кипит, поезд мысли едет даже быстрее, чем раньше, острова стоят на месте, только посерели что тот, что другой — так почему они умирают?! — Я не знаю, Радость, — наконец произносит та. — Я не знаю. Радость опускает голову обратно на подушку. В любом случае, сбегать, бунтовать, паниковать — всё надо было делать раньше. Когда и Гнев, и Страх, и Печаль ещё были живы. Теперь уже поздно. Радость закрывает глаза. Её время пришло. Скоро придёт и Брезгливости. В штабе осталась последняя эмоция.