Болезнь.

Приступ боли: раскаленным воском по венам, электрическим зарядом к вискам, железным молотом по груди, заставляя харкать кровью… Неизлечимая болезнь. Когда гниешь заживо, когда каждый день начинается с мучительной боли, когда ты существуешь, дышишь, ешь, пьешь, общаешься с людьми, но ты уже мертв, никто не видит в тебе человека – ты ходячий труп. Фальшивые улыбки и сострадание? Разлагающейся плоти не нужно особое отношение. Врачи плохо сдерживают усталость и в глазах читается невысказанное: «Когда ж ты, наконец, сдохнешь?». Когда? Я хочу сдохнуть, я очень хочу сдохнуть, как можно скорее. Но никто не выполнит это простое желание. Никому не нужны проблемы. Каждый прикрывает только свою задницу. А ты должен терпеть однозначные взгляды врачей, жалостливые разговоры медсестер и уборщиц, которые уже похоронили тебя, и боль, нестерпимую боль, надежно поселившуюся где-то в груди и постепенно расползающуюся по всему телу: сковывая конечности, оставляя возможность только вращать глазами – превращая в живую статую. Боль выжигает все. Все чувства, весь рассудок и разум, всю душу. Не чувствуешь ничего кроме боли. Просыпаясь ночью из-за того, что у тебя судорогой вытягивает сухожилия, кричать, потом смеяться – громко, истерично и долго – как будто ожидая, пока придут санитары, схватят огромными руками-клешнями, скрутят и с силой вгонят под кожу иглу шприца. Еще одна боль, но эта позволяет немного переключиться, немного забыться. Потом под действием препарата приходит забытье. Кто-то добрый жмет кнопку «off», но ты все равно рано или поздно очнешься, и тебе будет еще хуже, чем было до этого: будет ломать, распластавшись по койке, ты будешь ощущать, как хрустят кости, готовые сломаться под напором чудовищно напряженных мышц. Глазные яблоки, кажется, могут лопнуть от тяжести свинцовых век. Скрюченными пальцами пытаться вскрыть себе грудную клетку, шипеть от боли, расцарапывая в кровь, но продолжать методично сдирать кожу, пока кто-нибудь не обратит внимания на необычно активного смертельно больного. Снова санитары, снова укол, заворачивают в смирительную рубашку и бросают как куль на кровать. «Гребаный псих», – полурычит один из санитаров. Может, он и прав: я тронулся умом от боли. Ночами я плачу кровью, ночами ко мне приходят Тени, ночами ко мне приходят Голоса. Они говорят со мной, зовут меня, предлагают мне помочь. Но я знаю, что сам должен прервать свое существование. Как акушер перерезает пуповину ребенка, так и я перережу свою нить жизни. Но у меня для этого лишь старый ржавый и тупой нож, поэтому я могу только пилить, пропуская сквозь себя всю боль мира, ощущая его ненависть каждой клеткой, каждой частицей чувствуя свою никчемность, не нужность, панику. Все отрицательные эмоции скопились во мне. Я магнит, я южный и северный полюс. Мои легкие – это гнилые личинки, мое сердце – клубок копошащихся червей, кишки – ядовитые змеи. Я произведение искусства. Я само совершенство. Меня сделали люди, я их марионетка. Они слепили меня, вдохнув жизнь, но когда кукла надоела, просто выбросили. И теперь игрушка гниет в углу кладовой, роняя слезы из нарисованных глаз и строя планы мести в тряпичной голове. Но даже простому чучелу может быть дан шанс, и тогда оно начнет мстить. Как и я. Мне дано тело. Я скопление всего сущего на Земле. Аз есмь добро и зло. Я жизнь и смерть. Змей, пожирающий свой хвост. Я замкнут и открыт. Я – ящик Пандоры. Стоит мне умереть, как все те ужасы, что я бережно храню и взращиваю в своей груди, вырвутся наружу и ничто их не остановит. Поэтому я буду копить боль до последнего, до тех пор, пока линии, которыми пронизано все бытие, не обернуться вокруг моей шеи петлей. Я буду с нетерпением ждать своего часа, своего триумфа и своего поражения. Ничто меня не остановит… Я воплощение маленького бога… *** На следующее утро в палате №12 окружной психбольницы был найден пациент N со вскрытой грудной клеткой. Он находился в отделение для буйных, так как страдал целым букетом заболеваний, в частности галлюцинациями, бредом с экзальтацией и попытками суицида. Та часть органов пациента, которая не превратилась в вязкую черную слизь, представляла собой черные куски плоти, с копошившимися в них личинками, как будто они сгнили задолго до смерти. Они были вынуты из грудной клетки. Сердце пациент держал в руке, легкие лежали по обе стороны его бедер, а кишками была увешана спинка кровати, к которой он прислонялся, блаженно улыбаясь. Остальные же буквально разваливались на глазах, превращаясь в черную массу. Ребра были почти белыми, словно пациент вытер их собственными рукавами, которые как раз были в крови. Руки больного были покрыты черными вздувшимися нарывами, сочащимися гноем. Он разлагался на глазах. Санитарка, обнаружившая его еще живого, уверяла, что он был совершенно спокоен. Когда она зашла в палату, чтобы сделать укол, он вскочил и сжал ее горло так, что она не могла даже вдохнуть. Затем он скрюченными вздувшимися шишковатыми пальцами вцепился себе в грудную клетку и начал медленно ее раздирать. – Время пришло… – треск рвущейся кожи, запах крови, хруст ломаемой кости. Медсестра не могла вымолвить и слова, а больной все раздирал себя на куски. Он сломал ребра и кое-как раскрыл их, продолжая стоять, пошатываясь, а из его развороченной груди со стоном, рывками лезло чернильными сгустками нечто, в чем можно было заметить искаженные в муках лица. Нечто расползалось по палате, а затем с визгом санитарки, со стоном банши, со звоном стекла вырвалось на улицу. Больной доковылял до кровати, прислонился к ней и, зацепившись за спинку кишками, сполз вниз. Слабая улыбка никак не вязалась с произошедшим. Он вытащил сердце и приподнял его, посматривая на свет: оно было темно-бордовое, еще бившееся, с пульсирующей внутри черной кровью. Легкие, повиснув на ниточке мышц, при очередном рваном движении выпали.Открыв рот с уже прогнившими деснами, частично вывалив распухший сине-фиолетовый язык, он прохрипел: – Теперь твоя очередь… – По лицу пробежала судорога, отвратительно исказив его, сделав словно нарисованным. Можно сказать, что санитарке повезло – сильный шок и седая прядь. От исследования палаты на улики людей оторвал истошный крик из комнаты, где приходила в себя медсестра. – Аз есмь добро и зло, альфа и омега!..