Кома

- У нас все в порядке, Джуу, отдыхай. Тебе это нужно. Я со вздохом закрываю мобильник и убираю его в карман светлых джинсов. Голос Рецу звучал достаточно уверенно но, несмотря на то, что у женщины хорошее медицинское и педагогическое образование, подкрепленное двумя десятилетиями стажа в качестве работы педиатром, я все равно нервничаю, думая о сорванцах. Вокруг гремит музыка, танцуют люди, лихо снуют официанты, а я все никак не могу расслабиться и одиноко сижу за барной стойкой, неторопливо помешивая сахар на дне невразумительного коктейля, который заказал еще полчаса назад. С тех пор я так и не сдвинулся с места, более того - все тридцать минут отчаянно пытался подавить желание позвонить домой. В итоге все равно не выдержал. Я знаю, что племяшки, над которыми мне пришлось взять опекунство три года назад, когда сестра попала в автокатастрофу и слегла с комой, еще те дьяволята. За ними нужен глаз да глаз, иначе они перевернут с ног на голову всю квартиру. Мало того, что им по семь лет - а это, как известно, тот возраст, в котором любопытство полыхает неумеренными размахами, мало того, что они одногодки-близняшки - а близняшки всегда стоят друг за друга горой и поддерживают друг друга во всех начинаниях - так еще и они оба мальчишки. Шуджи, конечно, спокойней, чем его брат, но Шуичи своими неуемными запасами энергии способен втянуть в заковыристые авантюры кого угодно. Последние три года было непросто. Я и до автокатастрофы зарывался на работе, чтобы помогать больной раком матери и усталой сестре, которую ни с того, ни с сего вдруг бросил муж. Подлец забрал с собой приличное количество их общих сбережений и бесследно исчез, и мне ничего не оставалось, кроме как кормить семью за счет своих, заработанных адским трудом, денег. А потом вдруг все навалилось в одночасье - будто мою жизнь накрыла воистину черная полоса. Мама умерла, сестра попала на больничную койку под полчище аппаратов, искусственно поддерживающих в ней жизнь, а фирма, в которой я почти дослужился до поста заместителя директора, обанкротилась, и я остался без работы, с кучей неоплаченных счетов и с заплаканными четырехлетними детьми на руках, вдобавок мучаясь от астмы. На самом деле, не знаю, что бы со мной было, если бы не друзья, вызвавшиеся помогать мне в ущерб своему личному времени. Но сдавать детей в детский дом я в любом случае не собирался, поэтому и пришлось пахать на трех работах одновременно, а дома, по ночам, искать дополнительную подработку в Интернете, вроде он-лайн переводов или созданий дизайнов для сайтов. И вот сейчас, три года спустя, Унохана Рецу - подруга еще со школьных времен - в очередной раз осталась приглядывать за сорванцами, подарив мне столь необходимую - пусть короткую, всего лишь на один вечер - но настоящую передышку. Я очень люблю детей, правда, но своими выходками они меня иногда с ума сводят. Хочется хотя бы на одну ночь забыть обо всем и просто расслабиться. А у меня уже, кстати, лет пять, как не было секса. Не то чтобы до этого в моей жизни его было много - все-таки, несладко это, когда тебя не тянет на женщин - слишком сложно найти партнера, которому можно было бы открыться. Да и вообще найти партнера, который бы согласился выдерживать твое постоянное отсутствие и постоянные переносы встреч из-за жесткого темпа работы. Да что уж там - надо быть честным с самим собой до конца. После того, как близняшек пришлось взять к себе, я, в принципе, уже поставил крест на своей личной жизни. Негоже детям наблюдать за тем, как ты встречаешься или еще хуже - живешь - с мужиком. Слишком уж плохой пример, который - выползи вдруг что на свет - может стоить мне опекунства. Этого я не допущу. А с тем, что сестра вряд ли когда-нибудь выйдет из комы, я уже смирился. Я плачу за то, чтобы в ней поддерживали жизнь, но лишь потому, что навсегда запомнил наш с ней давний разговор по душам. Тогда мы говорили о смерти и милосердии, и, когда я высказался, что, попади я вдруг в подобную ситуацию, я бы хотел, чтобы на меня не тратили лишние деньги и время, в ответ она яростно замотала головой. - Джуу, ты просто устал, - рассмеялась она тогда, дернув меня за прядку поседевших волос, - Вот встретишь человека, которого полюбишь, и жить захочется! Даже на грани смерти захочется, дурачок. Я делаю глоток коктейля, все больше погрязая в тяжелых воспоминаниях. Да, тогда сестренка еще только выскочила замуж. Но я все равно теперь каждый месяц деньгами отдаю дань уважения ее необычному выбору. Может, в жизни и правда не бывает совпадений, не знаю. Но я бы точно сорвался, если бы мне после автокатастрофы пришлось самому решать, поддерживать в женщине жизнь или нет. Формально - я и так это сделал, но, не будь у меня того воспоминания о нашем разговоре, мне было бы очень сложно выбрать исход. Тогда денег совсем не хватало: не то что на похороны матери, да даже на то, чтобы прокормить малышей, а руки на нервах тряслись, словно у наркомана, и Рецу только и делала, что заставляла меня пить корвалол и валерьянку. Так что я мог принять совершенно иное решение. Хотя теперь, не спорю, детям так легче. Они живут надеждой, и мы каждую неделю - обычно по воскресеньям - навещаем сильно похудевшую и недвижно лежащую на больничной койке мою сестренку и приносим ей свежие цветы, которые Шуджи тут же ставит в вазу на подоконнике. Кстати, больница - это единственное место, где Шуичи умолкает, уступая главенствующую роль Шуджи. Похоже, на буднях мальчик всеми силами пытается закрыться от происходящего, придумывая себе и брату тысячу животрепещущих дел и игр, но по воскресеньям его защитная маска слетает, и он не знает, куда себя деть, чтобы не расплакаться. Аккуратно садится на край кровати и ждет, пока я не подойду ближе и не потреплю его по торчащим во все стороны вороным волосам, чтобы он мог уткнуться носом в мое бедро и жалобно засопеть. За спиной вдруг гремит тяжелая музыка, толпа с криками и воплями заводится еще больше, и я встряхиваю головой, пытаясь прогнать отнюдь несладкие воспоминания. Мне надоело сидеть и тратить свой - впервые за очень долгое время - свободный вечер на жалость к себе любимому. Обычно я не позволяю себе подобного поведения, но сейчас, когда близится день рождение сорванцов, которое, несомненно, выльется мне в круглую сумму и кучу потраченных сил, мне просто необходимо забыться. Я оглядываю толпу, и в свете ярких прожекторов щурюсь, высматривая привлекательных мужчин. Раньше я, бывало, наведывался в этот би-клуб с наивными мечтами найти кого-нибудь, с кем бы моя душа запела. Пожалуй, с тех пор здесь мало что изменилось. Разве что контингент стал еще развратней. На их фоне моя довольно простая белая рубашка с закатанными до локтей рукавами и светлые джинсы смотрятся действительно броско, и, если я решу нырнуть в танцующую толпу, то даже не сомневаюсь, что зоркие коршуны обязательно слетятся полапать меня за зад. Хотя, это сейчас я выгляжу неплохо - детишки все-таки подросли, почти закончили первый класс, я расплатился с долгами, смог уйти с одной работы и выделить себе на буднях пару лишних часов сна - а полтора года назад на меня смотреть было страшно. Да, под моими глазами все еще видны синяки, но в клубе это вряд ли будет заметно, а вес я все-таки чуток набрал обратно, чем неслабо порадовал волнующуюся Рецу. Ей Богу, если бы я не был геем, а Рецу не встречалась бы с Исане, я бы точно женился на женщине и уговорил ее родить мне третьего оболтуса. Хотя люблю я ее исключительно как незаменимую подругу. Не зря они с моей сестренкой всегда души друг в друге не чаяли, хотя Рецу с виду довольно серьезная и строгая женщина. Я медленно обвожу взглядом танцпол и барную стойку, оценивая столпившихся неподалеку от меня людей. Нет, вон тот высокий мужчина явно не гей и не би, а пришел сюда вместе со своей девушкой, которую заинтересовало подобное место. А тот, что справа от него, явно чувствует себя неуютно - быть может, он только на пути к осознанию своей отличной от большинства ориентации. Я усмехаюсь, вспоминая, как сам в юности едва смог пережевать этот факт. Думаю, что если бы подобная новость свалилась на меня уже гораздо позже - мне было бы в сто раз сложней, так хоть за это спасибо, Господи. Так, вон те ребята слишком юны для такого сорокалетнего старика, как я, да и не решусь я никогда лечь в постель с кем-то, кто будет намного младше. Мой проницательный - вот за это спасибо вам, время и опыт - взгляд задумчиво скользит дальше, замирая в районе удобных столиков и кресел у расположенной неподалеку лестницы, ведущей на второй ярус клуба. Кто-то из красавцев, на которых я обратил внимание, когда еще только вошел в просторный зал, уже, похоже, нашел себе пару, и я отворачиваюсь с тяжелым вздохом. Проворонил. Конечно, за те сорок-пятьдесят минут, что я предавался невеселым думам, ко мне уже не раз подходили, но всех желающих пришлось отослать восвояси. Чаще мы не совпадали вкусами в постели - увольте, БДСМ и я - это две несовместимые составляющие. Но один раз весьма привлекательный мужчина, которому я бы, в принципе, мог отдаться прямо здесь и сейчас, намекнул на то, что ищет себе человека не на одну ночь, и мне пришлось с сожалением улыбнуться краешками губ. Это был полный облом по всем параметрам. При другом раскладе я бы ни за что не упустил возможность познакомиться с ним поближе - было в нем что-то такое бесконечно одинокое и гордое, прямо волчье, что заставляло трепетать какие-то схожие струнки в моей душе. По правде говоря, я уже не жду, что удача меня посетит, когда из толпы вдруг выныривает в полном одиночестве мужчина. Высокий, подтянутый - смешная и безвкусная, красная в розовый цветочек рубашка с короткими рукавами расстегнута, обнажая смуглую грудь. Под кожей плеч соблазнительно перекатываются мускулы, и у меня в горле пересыхает. Приличная щетина, неаккуратно забранные в хвост волнистые волосы, мятые брюки, дорогие ботинки и лихая усмешка, притаившаяся на широких губах, направленная как в сторону дамочек, так и в сторону парней, безошибочно выдают в нем богатенького гуляку, который даже лет в шестьдесят не задумается о том, чтобы связать себя какими-либо отношениями. И как раз мой типаж. Кажется, стоит попытать счастья. Словно в подтверждение собственных мыслей, я немного теряюсь, когда он вдруг натыкается на мой внимательный взгляд, и его улыбка расползается до ушей. Незнакомец покидает танцпол, направляясь ко мне, и я втягиваю воздух губами, собираясь с духом и убеждая себя, что это совсем не сложно - завязать разговор с человеком, который понадобится тебе всего лишь на одну ночь. Хотя, быть может, ты сам-то ему будешь нужен не то что на всю ночь, а всего лишь на пару часиков. - Скучаем, симпатяга? - интересуется он, подсаживаясь на соседний, высокий стул, опираясь локтем на стойку и сигналя бармену принести ему что покрепче. От него так ощутимо веет властностью, что я не могу не думать о том, как, наверно, будет приятно выгибаться под его крепким телом в постели. От этой мысли на щеках растекается румянец, но под хищным и игривым взглядом я не тушуюсь. Этого человека может привлечь любая полураздетая персона, но спать, вероятно, он будет с тем, с кем секс можно посчитать за некий подвиг и потом добавить в длинный список своих блистательных завоеваний. Скорее всего, я выгляжу достаточно целомудренно, чтобы с блеском сыграть эту роль. Что ж. - Уже нет, - легко улыбаюсь я, но не так широко, когда мне смешно, и не так добродушно, когда я хочу показать миру свое хорошее настроение. Я лишь слегка изгибаю губы, поворачиваясь к мужчине, и показываю свою заинтересованность - Есть, чем развлечь? Он открыто оглядывает меня с головы до пят - я немного волнуюсь, боясь, что при более тесном контакте не попаду под его представления о мужской привлекательности, но, кажется, ему нравится то, что он видит. - Сейчас придумаем, - он наклоняется ближе, чтобы прошептать мне эти слова на ухо, и я чувствую, как дрожь неумолимо ползет по позвоночнику. У него такой хриплый и завораживающий голос. Только я не успеваю ничего ответить, потому что мужчина вдруг зарывается ладонью в мои волосы и резко притягивает мою голову для поцелуя. Ох, так он еще и наглец. Я покоряюсь его настырным губам, укусам и движению языка и тому, как его щетина приятно царапает кожу. Я не стесняюсь выталкивать его язык из своего рта, но за те долгие три минуты, что он не дает мне дышать, я умудряюсь прорвать этот напор и ощутить чужой, манящий вкус с нотками алкоголя всего лишь один раз. Разорвав поцелуй, мужчина облизывается и смотрит на мои губы, а я смотрю на его лицо, понимая, что, если он позовет меня с собой, то это будет самый лучший секс за всю мою разнесчастную жизнь. - Уже значительно веселее, - бормочу я, словно невзначай расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. Взгляд мужчины тут же скользит на обнажившийся участок бледной кожи. Я улыбаюсь, осторожно тянусь за его стопкой с саке, которую бармен придвинул к мужчине еще минуту назад, и нагло выпиваю чужой напиток, приветствуя на языке горьковатые отголоски вкусов яблока и винограда. Я не тороплюсь оторваться от опустевшего хрусталя, прекрасно зная, что незнакомец созерцает мою открытую шею. Вынужден признать, что да - я осознанно завлекаю его, но стыд не приходит. Я очень хочу лечь с ним в постель - разбираться с совестью и чувством вины за свое поведение буду с утра. А пока - мужчина громко смеется, когда я ставлю пустую стопку обратно на стойку, а потом неожиданно хватает меня за запястье и тянет со стула прочь за собой. - Честно, симпатяга? - говорит он, перекрикивая грохот музыки, - Ты так утонченно меня сейчас соблазнял, что у меня уже встало. Я сверху, машина моя и… к тебе, ко мне? - К тебе, - выдыхаю я, чувствуя, как пульс учащается от того, как сильно его пальцы сжимают мое запястье. Мы быстро пробираемся сквозь толпу, и мужчина с вызовом смотрит на всех, кто оборачивается, чтобы бросить взгляд на мою задницу или длинную, седую шевелюру. При этом у него такой самодовольный вид, будто он сегодня действительно выхватил очень редкий и дорогостоящий приз, который еще пуще украсит его обширную коллекцию постельных завоеваний. Это не может не вызывать улыбки. Никогда не понимал людей, для которых секс является своеобразным спортом, но некоторые и правда ведут подсчеты количеству партнеров, каким-то там постельным рекордам и прочим сомнительным достижениям. Впрочем, сегодня мне нет до этого дела - даже если мужчина запишет мое имя в свой тайный блокнотик и - в зависимости от исхода ночи - поставит жирный минус или плюс в соседней графе. Мы переходим дорогу и направляемся в сторону парковки - прохладный, весенний ветер окутывает меня с головы до пят, и я тут же жалею, что не взял с собой куртку. Пока солнце не скрылось за горизонтом, было тепло, но, несмотря на скорый приход лета, по ночам на улице пока еще довольно прохладно. Незнакомец не сбавляет шага до тех пор, пока перед нами не вырастает его машина. Мать моя женщина - Господи, прости - он, что, ездит на внедорожнике марки Порше Кайен? Да эта машина же целое состояние стоит. Я признаю, что иметь автомобиль штука хоть и затратная, но сполна себя окупающая, но зачем спускать столько денег, если можно приобрести что-то гораздо дешевле и не менее работоспособное. Я сам грежу о том, чтобы когда-нибудь купить машину - было бы очень удобно подвозить и забирать сорванцов из школы и, не теряя лишнего времени, сразу мчаться на работу, но, увы, пока что я не могу позволить себе даже какую-нибудь подержанную малышку. - Нравится? - усмехается мужчина, снимая свой черный Порше с сигнализации и галантно открывая мне дверь на переднее сиденье, - На прошлой неделе купил. Надоела мне моя Бугатти Вейрон, решил добавить в свою коллекцию что попроще. Я едва не закашливаюсь - уже несколько лет подряд Бугатти Вейрон признают самым дорогим автомобилем в мире, к тому же он изготавливается исключительно под заказчика. Даже Феррари Энзо едва может поспорить с ценой этого мощного и быстрого жеребца. Если уж мужчине надоела Бугатти, то у меня просто мозги не поворачиваются прикинуть денежное положение стоящего рядом со мной человека. Я забираюсь в салон, улыбнувшись ему в ответ, и он, словно мальчишка, запрыгивает внутрь, садится за руль и заводит мощный движок. Но прежде чем выехать с парковки, его ладонь ложится на мое колено, вырывая меня из размышлений и заставляя отчетливо вспомнить наш поцелуй. Чужие губы встречают мои на полпути, и на этот раз мужчина не сдерживается. Он прижимает меня к себе, а я впускаю его язык в свой рот, и мои руки сами скользят на его широкую спину под яркую и узорчатую ткань его рубашки. Он не остается в долгу. Выпутывает мою рубашку из-под пояса, проводит пальцами по моему животу, а потом одна его рука забирается под джинсы и сильно сжимает мою ягодицу. Из груди почти вырывается стон, я судорожно вздыхаю, запрокидывая голову. Губы мужчины скользят по моей шее, оставляя на них то укусы, то чувственные поцелуи, и я впиваюсь в его спину ногтями. Еще чуть-чуть, и я кончу. Вот просто от таких незамысловатых ласк. Ахх, ведь я уже и забыл, как это бывает. - Меня зовут Шунсуи, - шепчет мужчина, потихоньку возвращаясь поцелуями к моим губам, тем самым усмиряя свой пыл и мое крайнее возбуждение, - Тебя как величать, симпатяга? - Джууширо, - выдыхаю я. Сердце грозит выскочить из груди. Вообще-то я никому не собирался называть свое настоящее имя, но мужчина лихо вскружил мне голову - если он будет говорить мне что-нибудь во время секса, услышать свое имя в завораживающих интонациях его голоса будет невыносимо… прекрасно. Шунсуи улыбается, отпуская меня обратно на сиденье, и всю дорогу до его особняка я едва могу держать себя в руках. Я сам себя удивляю своей раскрепощенностью, но, если выражаться его языком, у меня уже тоже встало и дико ноет от осознания, что впереди еще вся ночь. Каменный, двухэтажный дом в пригороде, который, по-видимому, принадлежит Шунсуи, можно назвать разве что особняком. У дома два крыла, парадный вход с настоящими мраморными колоннами и роскошной лестницей, а по бокам лестницы изгибаются феерические скульптуры. Таких я даже в музеях не видел - скорее всего, они, как и его Бугатти, выполнены на заказ. Окружает его особняк самый настоящий лес, но к парадной лестнице и прилегающим к дому строениям асфальтирована длинная дорога с красивой оградой, и Шунсуи, следуя за ее поворотами между аккуратными лужайками и альпийскими горками с причудливыми, миниатюрными водопадами, ведет Порше к просторному гаражу. Когда механические ворота открываются, признав хозяина, с моих губ едва не слетает смешок. Оказывается, у него не только Бугатти Вейрон, у него еще и Феррари Энзо есть, и целая куча других дорогостоящих машин и мотоциклов. Вот что значит роскошь. Мне бы парочку таких моделей, и я бы обеспечил и себе и детям безбедное существование до конца наших дней. Не дожидаясь того, как Шунсуи откроет мне дверь, я выбираюсь из автомобиля и в любопытстве оглядываюсь по сторонам, но мужчина быстро переключает мое внимание обратно на себя, оттеснив меня к своей Феррари и усадив на блестящий в полумраке освещения капот. Я немного опасаюсь за то, что могу как-нибудь поцарапать дорогое покрытие, но Шунсуи это, похоже, не волнует, и он вовсю продолжает меня соблазнять, возвращаясь к моей шее и стягивая с моих плеч рубашку. Я одобрительно постанываю, и оттого, что мы занимается самым настоящим развратом на машине, возбуждение грозит накрыть с головой. Если бы не тот факт, что у меня пять лет не было секса, я бы дался ему прямо здесь и без должной подготовки. Меня самого это немного расстраивает, но, боюсь, мужчине придется принять мои условия. Поэтому когда, изрядно покусав мои губы, замучив мою шею и соски и распластав меня поверх холодного металла, он тянется выпутать ремень моих джинсов, я перехватываю его ладонь. - Может, переберемся куда-нибудь, где помягче? - предлагаю я и провожу пальцами по его крепкой груди. Мне хочется снять с него эту дурацкую рубашку, и я обязательно это сделаю, как только окажусь на нормальной кровати. Мужчина разочарованно рычит, поднимая на меня взгляд, но я обезоруживающе улыбаюсь, и, в конце концов, он сдается. - Пффт, это немодно, ты в курсе? - заявляет он, тем не менее, помогая мне встать обратно на ноги. Чтобы усмирить его недовольство я обхватываю руками его талию и прижимаюсь к смуглой груди, опуская свои губы на сгиб его шеи. Едва заметная дрожь пронзает его подтянутое тело. Он тоже хочет меня, и от этого непреложного факта уже почти забытое ощущение собственной нужности режет теплом по сердцу. Я понимаю, что это всего лишь секс. Всего лишь на одну ночь. Я понимаю, что я нужен своим племяшкам и друзьям и еще целой куче людей, которые бы ни за какие коврижки не променяли бы знакомство со мной ни на что. Я все понимаю, но не могу подавить это особое чувство, что эта ночь принадлежит мне. Сегодня я нужен не потому, что во мне кто-то нуждается, а потому что, оказывается, мое тело и разум еще способны привлечь чье-то тепло. И это так необъяснимо хорошо, что стирает все защитные барьеры, которые я всегда держу в течение будней. Сегодня я не буду улыбаться и делать вид, что все замечательно - сегодня я буду брать то, что могу, пока могу и настолько полно, насколько смогу. Потому что другой возможности, скорее всего, у меня не предвидится. - Говорят, старое потихоньку входит в моду, - тихо отвечаю я, легонько кусаю мужчину за подбородок, и он, усмехнувшись, быстро целует меня в губы и делает шаг назад. Сплетает со мной пальцы и тянет прочь из гаража, а я запоздало накидываю рубашку назад на плечи. По пути нам попадается то охрана, то прислуга, но никто не смеет бросить на мужчину даже быстрого взгляда. Уступают дорогу, почтительно сторонясь и кивая. Хотя я буквально чувствую, как мою спину буравят глазами. Воображение само дорисовывает скрип зубов и шепотки, что-то вроде «опять очередную шлюшку притащил», но я передергиваю плечами и крепче обхватываю чужую ладонь. В конце концов, я вижу этих людей в первый и последний раз. Внутри особняк предсказуемо обставлен по высшему разряду. Дорогая мебель из красного дерева, картины модных художников, антикварные вазы - все сплетается в волшебный ансамбль дивной роскоши и комфорта. Шунсуи тянет меня на второй этаж, на деревянной лестнице с ковровой дорожкой не преминув прижать меня к себе и избавиться, наконец, от моей рубашки - мне едва удается подхватить ее второй рукой перед тем, как мы продолжаем подниматься. Негоже будет с утра рыскать свою одежду по всему особняку. Когда мы заходим в, вероятно, комнаты мужчины - язык не поворачивается назвать это просторное помещение спальней - он закрывает дверь и толкает меня к кровати, а на его губах растекается усмешка хищника. Кровать у него даже не двуспальная - тут запросто могло бы уместиться десять человек. Я падаю на подушки, стягивая сапоги. Шунсуи тоже не медлит - ботинки летят прочь, брюки отправляются вслед за ними, и мужчина подтаскивает меня к себе, запустив пальцы под мой ремень на поясе. О, Господи, даже под тканью черных боксеров я могу видеть очертания его члена, и он… он… Сегодня я точно буду в раю. Наверно, он такой длинный и упругий, и я бы даже хотел попробовать его на вкус. Но пока что - заманчивая дорожка темных волос, уходящая под ткань, заставляет меня протянуть руку в сторону стальных мышц его живота и, не удержавшись, я опускаю ладонь ниже. Правда, едва я успеваю прикоснуться к его полутвердому желанию, как Шунсуи ловит оба моих запястья в свою безжалостную хватку и прижимает их к постели над моей головой, налегая на меня всем телом. - Так не терпится, симпатяга? - шутливо выдает он, склоняется и осторожно прикусывает верхушку моего уха, скользя зубами и языком вниз, пока не добирается до мочки. Я закрываю глаза, руки сами сжимаются в кулаки. От накатывающих ощущений хочется всхлипывать. Шунсуи продолжает покрывать мое тело поцелуями и укусами, не давая мне ни сдвинуться, ни ответить - и практически каждое прикосновение его губ отправляет меня на небеса. По-моему, у меня дрожат даже бедра, когда он все-таки стягивает с меня джинсы. Его бровь ползет вверх, но даже если мое лицо и покрывается легким румянцем, то этого, наверняка, незаметно, потому что тело адски горит от возбуждения. Да-да, я не надевал белья. Да и зачем, если главная цель этой ночи - раздеться догола? Я с волнением смотрю на его довольное лицо, выжидая, когда же возобновятся чудесные ласки. - А ты основательно подготовился, - замечает Шунсуи, и мне приходится сесть на постели, чтобы снова вовлечь его в долгий поцелуй. Боже, он так целуется, что всю жизнь бы не отрывался. Властно, насмешливо, беспрекословно, горько и сладко одновременно, не уступая мне ни на секунду - заставляя меня биться за каждый вдох и ответный укус. Из груди мужчины рвется рык, и мы снова падаем на подушки. Теперь мой ноющий и подрагивающий от нетерпения член вовсю трется о его бедра, и я выгибаюсь под весом его тела, пытаясь усилить давление. Шунсуи хмыкает, приподнимается и ловко стягивает собственные боксеры, возвращаясь ко мне. Ахххнн, я могу чувствовать его рядом со своим бесстыдным желанием, и мужчина специально двигается так, чтобы раззадорить меня еще больше, но не довести меня до оргазма, хотя я к нему ох как близок. Не могу больше держаться, Боже. Хочу кончить - все равно знаю, что в эту ночь удовольствие сожрет меня с потрохами далеко не один раз. - Пожалуйста, - умоляю я. Руки дергаются вырваться из его хватки, но он все также повелительно удерживает мои запястья. - Ммм, что, красава, я тебя с ума свожу? - он хрипло смеется, но, заметив, что я уже почти готов расплакаться от напряжения, вдруг серьезнеет, - Шшш, тише, сейчас, погоди. Поцелуями Шунсуи спускается по моей груди - все ниже и ниже, пока его ладони оглаживают мои бока. Он добирается до моих бедер, нагло выпирающего члена и быстро устраивается между моих ног. Когда пальцы мужчины проходятся по внутренней стороне, разводя бедра шире, я задыхаюсь. Чужой язык опускается на головку моего члена, дразнит меня влажными прикосновениями. Шунсуи покрывает меня осторожными поцелуями по всей длине, а потом вдруг влажное тепло охватывает меня практически до самого основания. Аххннн. Он не играется со мной - наоборот, подталкивает к развязке, и я сажусь на постели, зарываясь руками в его волосы, случайно выпутывая резинку и смешные заколки с цветочками. Длинные кудри рассыпаются по широким плечам, но я могу лишь жмуриться и кусать губы, пока Шунсуи раз за разом склоняет голову, удерживая мои бедра, лихорадочно желающие толкаться сильнее в его рот, на месте. Спина выгибается дугой, я кончаю, и мужчина глотает мою сперму - а это высшее проявление внимания и уважения к случайному партнеру, которое вообще может существовать на свете. Я без сил падаю на подушки, пытаясь унять дико колотящееся сердце и восстановить дыхание. Шунсуи меж тем поднимает голову и, глядя на меня, озорно слизывает прозрачно-белую струйку слюны и моего семени, пытающуюся сбежать из уголка его рта. Я понимаю - пройдет совсем немного времени, прежде чем у меня встанет снова. Дикое сочетание развратности, открытости, шутливости и заботы, присущее мужчине, действительно сносит крышу. - Хорошо, симпатяга? - улыбается он, возвращаясь в прежнее доминирующее положение, и я уже чувствую, как мурашки снова бегут по позвоночнику. На электронных часах, примостившихся на тумбе позади кровати, мигают зеленым двойка и нули, и за окном потихоньку темнеет, погружая спальню в уютный полумрак. Сквозь приоткрытое окно задувает ветерок, шевеля воздушные тюли теплого бежевого цвета. - Очень, - искренне отвечаю я и тоже улыбаюсь, притягивая его лицо для очередного - на этот раз не голодного - поцелуя. Как здорово, что он не торопится - другие бы на его месте уже давно бы позаботились о собственном удовольствии, и уж точно вряд ли кто решился бы сделать мне минет. Сегодня воистину волшебный вечер. Не знаю, сколько точно проходит времени, но мы продолжаем целоваться так долго, что даже челюсть начинает ныть. - Дьявол, - хрипит Шунсуи, нагло укусив меня за подбородок, и вдруг резко переворачивает меня на живот, - Тебя кто учил так сосаться, Джууширо? Ты одними лишь поцелуями уже затмеваешь всех тех, кто извивался здесь подо мной до тебя. Шунсуи вжимает меня в постель, его твердый член многозначительно упирается между моих ягодиц, и я втягиваю губами воздух, оборачиваясь на мужчину из-под взъерошенной челки. - Если это был… ох, комплимент, - бормочу я, пока мужчина мнет мои ягодицы и поцелуями проходится по взмокшим от пота плечам и спине, - То ты сейчас схлопотал штрафные баллы. Шунсуи смеется, потом оставляет засос где-то в районе моей поясницы, и я не успеваю ничего сказать, как его язык неожиданно скользит все ниже и ниже, и вот тут уже краска стыда действительно опаляет мои щеки. Мне не удается вырваться - он слишком крепко держит бедра - но мужчина поднимает на меня вопросительный взгляд, а потом насмешливо созерцает выражение ужаса в моих округлившихся глазах. - Ты с ума сошел? - совершенно искренне спрашиваю я. - Раз я схлопотал штрафные баллы, буду зарабатывать бонусные, - вызывающе шепчет он, и я не могу сопротивляться, когда его язык скользит дальше между моих ягодиц - лишь зарываюсь полыхающим лицом в подушки и пальцами вцепляюсь в простыни. Этого со мной еще никто никогда не вытворял. И это… это так грязно, и так хорошо, ох. Хотя, надеюсь, что перед тем, как основательно трахнуть меня, он не ограничится лишь слюной. Язык мужчины опускается по ложбинке, кружит вокруг моего входа и даже дерзит проникнуть внутрь и задать неторопливый ритм донельзя приятных толчков. Ох - Господи, прости, что упоминаю твое имя всуе - да что же он вытворяет со мной такое? Я не могу сдерживать стоны - мне едва удается заставлять себя не двигаться навстречу его дьявольскому языку. - Там, под подушкой, - я еле разбираю, что имеет в виду Шунсуи, потому что даже когда он отрывается от моей задницы, в голове по-прежнему полная каша. Отдышавшись, пока мужчина возвращается поцелуями по моей спине, я запускаю руку под ближайшую белоснежную наволочку и нащупываю не что иное, как любрикант. Ох, да, вот такой волшебный тюбик нам точно не помешает. Мужчина забирает его из моей руки, а я стараюсь расслабиться и прогнать понятное волнение. В принципе, уже сейчас ясно, что Шунсуи ничего страшного с моим телом не вытворит - в этом плане он смел и умен и опытен, но все же целых пять лет без секса - это вам не шутки. - Блять, Джууширо, ты такой тугой, - подтверждает он мои опасения, когда второй его палец скользит внутрь меня. Я развожу шире колени, упираясь локтями в кровать. Пока что я не ощущаю даже особого дискомфорта, да и Шунсуи не жалеет густой смазки. Так непривычно чувствовать чужие пальцы в себе, хотя это уже далеко не первый мой раз. Но это первый раз после того, как моя жизнь превратилась в череду едва ли разрешимых проблем и бесконечно черных полос, и это многое значит. Все мысли тут же вылетают из головы, когда Шунсуи находит мое заветное место. Аххх, Боже. Я подаюсь навстречу его руке, его умелым пальцам и бормочу что-то невразумительное под довольным взором мужчины. Он добавляет третий палец, но и я и он - мы оба уже не можем ждать. Я снова возбужден, и я хочу его. Хочу почувствовать его властные и несдержанные толчки в себе. Хочу любить кого-то. Пусть не душой, так хоть телом. Пусть. Шунсуи приподнимается надо мной, подтягивает меня за бедра к себе, но, быстро собрав остатки мозгов воедино, я шепчу ему: - Презерватив забыл. Мужчина фыркает, замирая, головка его члена упирается в мой зад, и мне так хочется покориться его воле. - У меня нет, правда, - нахально улыбается он, но я все равно хмурюсь. Я не буду с ним спать без кондома. Береженого Бог бережет. Я понимаю, что подхватить половую заразу можно и не в процессе полового акта, но все же… - У меня есть. В кармане джинсов посмотри, пожалуйста, - выдыхаю я, и Шунсуи закатывает глаза. - Ты соблазнительный, но засранец, Джууширо. Я не болею ничем, честно, - отзывается мужчина, но, несмотря на легкое недовольство, нашаривает на полу мои джинсы и вываливает содержимое карманов на устланный мягким ковром пол, - Блять, экстра-«надежный», красава, ты охренел? Наши взгляды скрещиваются, и я умоляюще смотрю на Шунсуи. Ну, не порти все, пожалуйста, из-за какого-то чертового презерватива - хочется сказать мне. Он вздыхает и рвет упаковку. То, как он надевает кондом на свой упругий член, заставляет мои локти подогнуться, и я едва ли дожидаюсь того момента, как он нанесет любрикант на презерватив. Шунсуи замирает сзади с ухмылкой, раздвигая мои ягодицы, и от понимания, что, наконец-то, я буду принадлежать ему, я сам резко подаюсь ему навстречу, когда головка его члена упирается в мой зад. Он входит в меня до основания и застывает, поглаживая мою спину руками в ожидании того, как я расслаблюсь. Ощущение крайней заполненности и едва ли заметной боли - спасибо и кондому и смазке, которые значительно упростили процесс - меня почти не беспокоят. Я готов покориться мужчине. Шунсуи медленно наклоняется к моему уху и шепчет так проникновенно, что мои губы начинают дрожать: - Не забывай дышать. Ах, Господи, он движется во мне - сперва мучительно медленно, щадя меня и мое тело, но в какой-то момент вдруг меняет темп на резкий - и я вскрикиваю, когда все существующие мышцы сводит от неземного удовольствия. Больше мужчина не сдерживается. Вбивает меня в постель, то держа меня за бедра, то хватая меня сзади за локти, и я могу лишь задыхаться от его яростных толчков и от безумного ритма движений его бедер. Он тяжело дышит где-то надо мной, временами полурычит, один раз рукой хватает меня за волосы, оттягивая мою голову назад - я податливо выгибаю спину - а потом прижимает меня за затылок к постели, грубо и жестко наваливаясь сверху. Шунсуи кусает меня за плечо, его ладонь находит мой упирающийся в постель член и сильно сжимает налитую кровью плоть. Два или три объятия его ладони - большой палец чутко поглаживает чувствительную головку - и я не выдерживаю. Падаю за грань, всхлипываю, заливая семенем его простыни, и отчаянно сжимаюсь вокруг мужчины. Один толчок, два, три. Он кончает, двигается во мне по инерции, и его восхитительное тело дрожит, а горячее, хриплое дыхание над моим ухом заставляет мурашки бежать по коже. Взмокшие прядки волос налипают на лицо, Шунсуи лежит поверх меня, зарывается носом в сгиб моей шеи и ласково целует уже усеянную засосами бледную кожу. Потом осторожно выскальзывает прочь, снимает кондом, выкидывая его куда-то на пол, и валится рядом со мной на кровати. - Офигенно, Джууширо, - говорит он с улыбкой, а я чувствую, как мои веки опускаются сами по себе. Надеюсь, он будет не против, если я совсем чуть-чуть подремлю. В теле такая приятная истома, что хочется вздыхать от счастья. Ладонь Шунсуи медленно проходится по моей спине, убаюкивая меня еще больше, и я проваливаюсь в затягивающую меня пелену умиротворенного сна. Я открываю глаза посреди ночи. Серебристый свет полной луны разгоняет мрак. Ветерок все также шевелит легкие тюли, а я лежу на спине, укрытый по пояс тонким одеялом. Рядом спит мой случайный любовник - ворох темных волнистых волос падает по подушкам, невольно приковывая взгляд. Румянец покрывает щеки при воспоминании о чудесном сексе, но в груди тоскливо жмет. Пора уходить. Впрочем, я не тороплюсь вставать. Несбыточная мечта тревожит разыгравшееся воображение. Что, если представить, что это не случайный секс, что это не на одну ночь, что можно проснуться поутру и повторить все еще раз, потом пойти на кухню и позавтракать, переговариваясь о каких-нибудь глупых мелочах. Что нет никаких лишних обязанностей и нет проблем и можно попытаться выстроить свое личное счастье… Глаза жжет, и я накрываю их рукой, обрывая ход слишком болезненных мыслей. Так не пойдет. Племяшки ждут меня, прекрасно зная, что больше у них никого нет. Но я все-таки поддаюсь своей слабости и осторожно подползаю к Шунсуи. Прижимаюсь к его боку и кладу голову ему на плечо, опуская ладонь поверх крепкой груди. Он распахивает глаза - я замираю - и мы долго и пристально смотрим друг на друга. Я жду, что он оттолкнет меня, но нет. Улыбается краешком губ, и я чувствую, как одна его рука обнимает меня за плечо, притягивая меня ближе. Он такой теплый, что меня тут же клонит обратно в сон. Чужие пальцы зарываются в мою растрепанную шевелюру, невольно добавляя волшебства к этому чудному моменту. Я бы хотел засыпать так и просыпаться. Быть может, когда-нибудь… Уже ближе к утру я тихо выпутываюсь из необыкновенно теплых объятий и, потирая поясницу, тянусь за своей одеждой, раскиданной по полу. Как же все-таки не хочется уходить - думаю, Шунсуи не имел бы ничего против, чтобы покувыркаться еще, но сегодня воскресенье, и мне нужно поторопиться домой. Сорванцы встают рано, нам еще идти к сестре в больницу, а Унохане самой не мешало бы отдохнуть перед тяжелыми, рабочими буднями. И она, и Исане и так слишком часто меня прикрывают, когда мне приходится задерживаться на работе или выходить сверхурочно. - Уже линяешь, красава? - раздается со стороны постели заспанный, хриплый голос, разбивая уютную тишину спальни, и я резко оборачиваюсь, случайно задевая локтем какие-то предметы, стоящие на ближайшей тумбе. Красивая деревянная рамка валится на ковер, и я тут же приседаю на корточки, чтобы поднять ее обратно. - Прости, ты напугал меня, - бормочу я извинения и ставлю рамку на место. С фотографии на меня сурово взирает мрачный пожилой мужчина в дорогом, деловом костюме. Под его неживым, стальным взглядом хочется поежиться. За плечом старика стоит худая, как тростинка, женщина в летах, но она на фотографии как-то теряется, словно и не хочет здесь быть. Тоскливо глядит куда-то в бок, сжимая обернутую вокруг плеч шаль. - Да, ничего страшного, - Шунсуи поднимается с постели, подхватывает с пуфа у окна черный халат, набрасывает его на плечи и подходит ко мне сзади, внезапно прижимая меня к себе за талию, - Эту срань все равно выбросить нужно, папенька наконец-то соизволил откинуть копыта пару месяцев назад. Туда ему и дорога. Я хмурюсь, но никак не придумываю, что на это ответить. Да и зачем. Вместо этого откидываю голову, когда губы мужчины опускаются на мою шею. Ох, да что же это, колени подгибаются, так приятно. Похоже, я совсем изголодался по ласке. - Может, еще останешься? - шепотом предлагает Шунсуи, но, несмотря на дикое желание, я отрицательно мотаю головой. Я уже оделся, к тому же мне действительно пора. - Спасибо. Но я пойду, - улыбаюсь я, скользя ладонями по сильным рукам, все еще не выпускающим меня из своих объятий. - В лес пойдешь? - смеется Шунсуи, отходит, наклоняется и достает из кармана вчерашних брюк мобильный телефон, - Погоди, я личного водителя своего поднапрягу. Доедешь с ветерком. Я запоздало соображаю, что мужчина прав. Даже если вызвать такси - все равно придется ждать, пока оно соизволит добраться до пригорода. Вообще, смешно, что у мужчины есть свой личный водитель, учитывая, что он сам довольно лихо разъезжает на машинах. Впрочем, вечеринки с кучей алкоголя тоже никто не отменял. А Шунсуи, скорей всего, очень любит развлекаться. Машина подъезжает буквально через пять минут - по-видимому, водитель либо ночует, либо вообще живет в особняке, чтобы хозяин в любой момент мог воспользоваться его услугами. Шунсуи выходит со мной на улицу и выглядит довольно забавно в халате и ботинках, но я лишь улыбаюсь и молчу. Он дает водителю указание доставить меня туда, куда я скажу, а потом вдруг, совершенно не стесняясь присутствия мужчины, привлекает меня к себе и целует в засос. Я заливаюсь краской - теперь мне еще всю дорогу до города сгорать от стыда. Замечательно. Но я все равно отвечаю Шунсуи, потому что его поцелуи я нескоро смогу забыть. - Может, еще как-нибудь пересечемся, симпатяга? - любопытствует он, но, как бы я этого на самом деле ни хотел, увы, я не могу себе этого позволить. - Нет, но спасибо за ночь, - честно отвечаю я и под его недовольное хмыканье быстро забираюсь на заднее сиденье черного Мерседеса. Шунсуи сам захлопывает за мной дверь. Я называю адрес - но не свой, а соседствующую с ним улицу. Не хочу, чтобы, покорившись капризу, Шунсуи смог меня потом найти. Не отрицаю - это была волшебная ночь. Я отпустил себя на волю и расслабился так, как не расслаблялся годами. Но теперь надо брать себя в руки и возвращаться к насущным проблемам. Унохана и малышня ждут меня. Водитель молчит всю дорогу, и я не стремлюсь завязать разговор, хотя иногда могу чувствовать на себе его любопытный взгляд. Когда мы добираемся до места, я благодарю его, он кивает, и вскоре машина скрывается вдали. Десять минут - чтобы дойти до другого конца соседней улицы - и я, поднявшись на второй этаж, звеню ключами. Унохана уже ждет меня на кухне с чашкой дымящегося кофе. Аромат горячего напитка щекочет ноздри, бодрит меня, неизбежно напоминая мне о том, что я еще не завтракал. Женщина поворачивается, завидев меня в проеме двери, и какое-то время насмешливо разглядывает засосы, виднеющиеся в вороте моей рубашки. Я немного смущенно молчу. - Ну, как, Джуу? - спрашивает она, подвигая ко мне чашку. Хотя уже сама знает ответ. Я улыбаюсь. - Офигенно, Рецу. *** - Почему это я должен извиняться? Она мелкая и противная! - надувает губы Шуичи, когда мы останавливаемся напротив школы. Я тяжело вздыхаю - сегодня утро субботы, конец рабочей недели, и я уже порядочно вымотался, а впереди еще целый день, который мне предстоит провести в душном офисе. У меня совершенно нет сил и времени втолковывать сорванцу, что девочек нельзя больно дергать за хвосты, красть их линейки и прятать их потом где попало в ожидании того, как прольется море девичьих слез. Спасибо, хоть Шуджи сегодня молчит - большую часть дороги до школы он зевал и пытался не уронить портфель. Наверняка, опять долго сидел, рисовал с фонариком под одеялом. Ну, ничего не могу поделать с этой его страстью - не караулить же его всегда всю ночь напролет. Кстати, рисунки у него выходят довольно интересные и, как только у меня появятся лишние деньги, я обязательно отправлю его в кружок рисования. Быть может, у мальчика действительно талант, и стоит его развить. - Шуичи, - строго говорю я, заглядывая ему в глаза, и он недовольно пыхтит, - чтобы сегодня извинился перед Нелл, иначе можешь даже не надеяться на то, что я разрешу тебе посмотреть телевизор перед сном. - Но дядя! Это нечестно! - громко возмущается он, но я непреклонен. Поправляю воротничок его клетчатой рубашки и отвешиваю ему легкий щелчок по носу. - Нечестно обижать девочек, Шуичи. Ты должен расти сильным и защищать их, а не доводить до слез. Все, идите в школу, иначе я опоздаю на работу. Исане как обычно заберет вас после занятий, и даже не смейте выпрашивать у нее мороженое, как в прошлый раз, - наставляю я близнецов, и мальчишки, одновременно высунув языки, разворачиваются и убегают внутрь. Ох, все-таки хорошо, что они оба довольно быстро научились завязывать и развязывать шнурки сами - а то большинство родителей все еще сопровождают своих детей вплоть до гардероба, тратя свое драгоценное время. Надо отдать сорванцам должное - в этом плане мне крупно повезло. Я спешу на ближайшую остановку и запрыгиваю в первый попавшийся автобус. Очень надеюсь на то, что удастся проехать близлежащий мост хотя бы через пятнадцать минут - иначе к девяти ноль-ноль может начаться такая пробка, что можно будет сразу увольняться и искать новую работу - я и так слишком часто опаздываю. То мальчишки что-нибудь забудут дома, и приходится возвращаться, то мы дружно проспим, то занятия у них начинаются со второго урока, а я из-за этого потом чуть ли не валяюсь с извинениями в ногах у начальства - в школу-то собирать и вести их по утрам больше некому. Так что напастей у нас, увы, много. Я смотрю из окна на зеленые деревья и щурюсь, когда лучи солнца даже сквозь чуть затемненное стекло слепят глаза. Скорей бы уже началось лето - май почти на исходе, температура все повышается, но самый главный плюс окажется, конечно, в том, что Рецу заберет сорванцов в летний лагерь на целый месяц. Женщина всегда на лето уезжает загород - берет отпуск и на этот период устраивается врачом в различных лагерях. Думаю, мальчишки уже достаточно подросли, чтобы попробовать провести время вне знакомого им дома. А уж там занятий им для выброса энергии найдется предостаточно. К тому же, Рецу за ними присмотрит, а я чуть-чуть отдохну и наконец-то сделаю в квартире ремонт. Когда нам срочно пришлось переезжать в эту двухкомнатку, у меня не было такой возможности, поэтому сейчас обои уже еле держатся на стенах. В офис я влетаю впритык. Плюхаюсь на свое место за компьютером под насмешливыми взглядами коллег и, нацепив очки, принимаюсь живо стучать по клавишам. Вовремя, потому что в следующий момент из противоположной двери высовывается голова начальника, чтобы как обычно обозреть свои обширные владения. Видя, что все на местах, он довольно хмыкает и запирается обратно в своем кабинете. Я доподлинно знаю, что он все дни напролет, в основном, распивает чаи, пока мы с ребятами отчаянно пытаемся повысить оптовые продажи фирмы. Не умей я так хорошо вести переговоры с людьми, давно бы уже отсюда вылетел. Впрочем, я не жалуюсь. Я еще помню те времена, когда приходилось и уборщиком на складе выходить в ночную смену. Лишь бы прокормить детей. Это работа, конечно, далеко не самая лучшая и хорошо оплачиваемая, которую я бы мог найти, но меня устраивает, что офис расположен не так далеко от дома и школы, чтобы в случае чего я мог быстро сорваться с места. День тянется. Я веду телефонные переговоры, расписываю клиентам все прелести работы с нашей фирмой и время от времени откидываюсь на спинку кресла, потирая шею под воротом черной водолазки. За окном по небу ползут кучерявые облака, навевая на меня сонливость. С легким сожалением я думаю о том, что через пару дней засосы совсем сойдут, и можно будет снова смело надевать излюбленные рубашки. Ну вот, стоп, приехали, опять я подумал о мужчине. Да еще в разгаре рабочего дня. Стоит только отвлечься от дел, как голову тут же заполоняют воспоминания о той чудесной ночи. Словно наваждение какое-то. К тому же, раньше я никогда не обращал внимания на то, оставит ли на мне любовник свою метку. Ну, есть она и есть - скрыть ее под одеждой, и все, а тут… прямо дрожь бежит по позвоночнику от осознания того, что на моем теле есть доказательства столь возмутительного по своей форме грехопадения. Я мотаю головой, прогоняя посторонние мысли, и нашариваю в ящике стола свою записную книжку. Надо бы позвонить в ту организацию, с которой на прошлой неделе мы почти заключили сделку, но в последний момент их генеральный директор преисполнился непонятными сомнениями и отложил этот вопрос на потом. Но только я нахожу на исписанных вдоль и поперек листах нужный номер, как слышу тихую, знакомую мелодию собственного мобильного телефона. Странно. У мальчишек заканчиваются уроки только через час, так что вряд ли это Исане с привычным уже вопросом, можно ли купить сорванцам мороженое. Я хмурюсь. На экране высвечиваются абсолютно незнакомые цифры. Не имею привычки раздавать свои координаты незнакомым людям, но, может, это действительно что-то важное. Я подношу телефон к уху и нажимаю кнопку принятия вызова. Из-за соседнего стола на меня любопытно косится старший менеджер, но я игнорирую ее, поворачиваясь на кресле к окну. Кстати, если бы тогда я знал, к чему приведет этот разговор, я бы еще десять раз подумал, прежде чем ответить на звонок. - Алло? - Привет, красава! - раздается из динамика бодрый голос, и я почти валюсь со стула. Хватаюсь пальцами за столешницу, чувствуя, как краска быстро приливает к щекам. Теперь на меня косится уже добрая половина офиса, поэтому я резко поднимаюсь на ноги - спина сама выпрямляется, словно натянутая струна - и быстро выбегаю в коридор, едва не спотыкаясь о ножки столов и компьютерные провода. - Откуда ты узнал мой номер? - выдавливаю я из себя первое, что приходит в голову. В полумраке узкого коридора я приваливаюсь к стене, пытаясь восстановить дыхание. Сердце бешено колотится, норовя выпрыгнуть из груди. Ворот водолазки будто давит на шею, и я оттягиваю его свободной рукой, а перед глазами мелькают наши с мужчиной поцелуи. - Ну чего ты неприветливый-то такой? - бурчит мужчина, но потом, не дождавшись ответа, снова оживляется, - Подумаешь, позвонил себе с твоей трубки, пока ты спал. Согласись, у нас такой крутой секс вышел, что я совершенно не мог тебя так просто отпустить. О, Господи. Какой же я придурок. За что мне это? В который раз уже убеждаюсь, что нельзя давать собственной похоти и невыносимому одиночеству никаких поблажек. Теперь нужно каким-то образом отвязаться от мужчины, а это, наверно, будет непросто. Человек с такими деньгами обычно не знает слова «нет». - Шунсуи, слушай, - нервно мямлю я, сильнее сжимая трубку в дрожащих пальцах, - Я согласен, что секс был замечательный, но… - Ничего не хочу знать, - прерывает меня мужчина, и в его голосе скользят стальные нотки, - Тебе понравилось - это раз. Ты изголодался по ласке, и не отрицай, это заметно было - это два. Три - раз ты так изголодался и цепляешь случайных любовников, то ты, по идее, свободен. А, раз свободен, то, четыре - абсолютно ничего не мешает нам сходить на свидание. Мне хочется побиться затылком о стенку. Свидание. Боже, я бы с радостью сходил на свидание, но у меня же работа и дети и куча ответственности, которую не на кого переложить. - Шунсуи, - строго говорю, пытаясь выразить интонацией собственного голоса всю ту сомнительную уверенность, которая бушует во мне, - Нет. Мужчина долго смеется - так долго, что я теряюсь. Мимо по коридору снуют туда-сюда люди, и я прячу по-прежнему горящее лицо в своих седых прядках, пока меня терзает глупый страх, что наш с мужчиной разговор слышен даже в офисе. По-хорошему, мне нужно возвращаться на место, иначе начальник с меня три шкуры спустит, но я же не могу вот так просто повесить трубку, иначе Шунсуи будет названивать раз за разом. Надо как-то объяснить ему, что дальнейшее общение между нами невозможно. - Красава, - отсмеявшись, нагло заявляет он, - Не заставляй меня самому выяснять по номеру телефона, где ты живешь и работаешь. У меня связи есть, это запросто, так что лучше просто назови время и место прежде, чем я сам к тебе заявлюсь. Боже. Вот теперь я точно попал. Так мне и надо - отдохнул, называется. Ну, что теперь делать - не ждать же его появления на пороге дома, а потом еще детям объяснять, откуда у дяди друг такой странноватый. Я упорно молчу, кусая нижнюю губу. Несмотря на все, не могу решиться. - Джууширо, - вдруг вздыхает мужчина, - Нет, ну, правда, я же не заставляю тебя со мной спать. Просто сходи со мной куда-нибудь. Мне дико скучно, а от пьянок печень скоро подохнет. Ты довольно мило со мной флиртовал, так что я решил, что с тобой меня вряд ли будет клонить в сон. Если после свидания ты согласишься со мной переспать - это, конечно, будет охрененно. Кстати, разве я недостаточно бонусных баллов набрал, чтобы сейчас меня так безжалостно отшивать, а? Я устало закрываю глаза. Одно свидание. Ладно, всего лишь одно, и он от меня отстанет. Спать я с мужчиной больше все равно не собираюсь - лучше встречусь и все ему объясню. Так, Рецу или Исане я вряд ли смогу напрячь в этот раз, поэтому придется уйти ненадолго из дома ночью. Мальчишки все равно будут дрыхнуть без задних лап. Думаю, ничего страшного не случится с ними за часик-другой. - Хорошо, запоминай адрес, - вымученно бормочу я и диктую ему ту самую улицу, на которой меня высадил его водитель, - Заедешь за мной сегодня после двенадцати, но я смогу уделить тебе, максимум, пару часов. И не наглей. Шунсуи довольно смеется, и от его смеха я снова покрываюсь мурашками. Пальцы второй руки уже привычно замирают на бледных отметинах под черным воротом. Не сорваться бы мне как в прошлый раз. - Заметано, красава. Тогда до встречи. Я позвоню, если что. Ох. Наконец-то в трубке слышны гудки, и я медленно убираю ее в карман. Да, такого поворота событий я точно не ожидал. Не похож был мужчина на человека, который вообще знает такое слово, как свидание. Хотя, быть может, ему просто хочется снова уложить меня в постель. На самом деле, я бы тоже не отказался, но чем скорее эта эпопея закончится, тем лучше для меня и детей. Я возвращаюсь в офис, но никак не могу сосредоточиться на работе. Постоянно смотрю на время, и сердце замирает каждый раз, как цифры безжалостно сменяют друг друга, приближая конец дня. Хорошо, что сегодня суббота, и нет такого шквала звонков, как в будний день. Когда приходит час отправляться домой, я даже не сразу выныриваю из охватившего меня оцепенения - коллеге приходится потрясти меня за плечо, чтобы я очнулся. Она понятливо улыбается, думая о том, что я, скорее всего, как обычно заработался, и я зарываюсь ладонью в длинные волосы, посмеиваясь и вовсю подыгрывая ее воображению, и быстро собираю свои немногочисленные вещи и кидаю их в кожаный портфель. Исане уже ждет меня вместе с детьми в близлежащем к дому парке. Мальчишки, наевшись печенья, бегают между деревьями и детскими горками, разыгрывают с другой ребятней понятные только им сражения за территорию площадки, и я подсаживаюсь на лавочку к улыбающейся Исане. Один лишь взгляд на Шуичи и Шуджи приводит мои мысли в порядок, и я, наконец, успокаиваюсь. Эти детки - смысл моей жизни. Забота о них всегда будет стоять на первом месте. Так что нечего мне волноваться - схожу на это дурацкое свидание и распрощаюсь с Шунсуи, как положено. Завидев меня, близнецы срываются с места и, звонко смеясь, на минутку обнимают меня за колени. Я достаю из кармана платок и вытираю грязное пятно, красующееся на лице Шуичи. Из них двоих именно он настоящий грязнуля. Мальчик недовольно фырчит, хватает Шуджи за рукав, и оба снова уносятся покорять окружающие просторы. - В школе все в порядке? - интересуюсь я у Исане. Девушка откладывает книгу в сторону. - Да, все хорошо, но на следующей неделе будет родительское собрание по поводу летних каникул, Укитаке-сан. Я устало тру рукой лоб. Опять придется отпрашиваться с работы раньше. С тех пор, как сорванцы пошли в школу, на меня свалилась целая вереница новых напастей и проблем. Конца и края им нет. - Спасибо, Исане-чан. Кстати, смена Рецу вроде заканчивается через полчаса, разве вы не собирались куда-то пойти? - напоминаю я девушке, и та заливается румянцем и вскакивает с лавки. Стоит даже случайно в разговоре с ней обмолвиться об их с Рецу отношениях, как Исане сгорает от стыда, несмотря на то, что мы с ней знакомы уже довольно давно. И женщина, и девушка - обе однолюбки, и, было время, я даже немного завидовал тому, как сильно им друг с другом повезло. Попробуй еще найди среди самовлюбленных самцов такого, который бы умел хранить верность, да и вообще был способен, если уж не на любовь, так хоть на искреннюю заботу. - Боже, Укитаке-сан, с вашими сорванцами обо всем на свете забудешь! Вы правы, я побегу, пожалуй, извините, - Исане подхватывает свою сумку, машет рукой близнецам - Шуичи и Шуджи машут ей в ответ - и вскоре скрывается в глубине зеленой аллеи. Я немного насмешливо смотрю ей вслед, вытягивая ноги. На соседней лавочке шепчутся молодые мамочки, поглядывая на меня краем глаза. Да, среди соседей я прослыл завидным женихом, и все до сих пор удивляются, почему же я еще не женился. Многие думают, что у нас с Рецу роман, и поэтому недоумевают, когда видят меня в компании Исане, а то и сразу обеих женщин. Хорошо, что никто из них так и не выведал моей страшной тайны, а то ведь найдутся смельчаки обратиться куда-нибудь по этому поводу. Я даю Шуичи и Шуджи еще полчаса на беготню, а потом ловко хватаю обоих за ворот рубашек, заставляю их натянуть свои портфели на плечи и веду упирающихся мальчишек домой. Мне еще ужин готовить, спать их укладывать и каким-то образом пережить первое за последние пять лет, нежданно-негаданно нагрянувшее свидание. По дороге Шуичи уговаривает меня купить ему и брату излюбленного шоколадного мороженого, и, поскольку сегодня вечер выходного дня, я сдаюсь. Вот за что я люблю субботы - так это за дневные прогулки, которые выматывают сорванцов настолько, что после пары часов с момента прихода домой они оба уже клюют носом. Я заставляю их смириться с тем, что на ужин у нас сегодня никаких деликатесов, а просто гречневая каша с вареным мясом, и заглаживаю свою вину уже купленным мороженым. Шуичи засыпает прямо на диване во время просмотра вечерних мультиков, Шуджи еще какое-то время, высунув от усердия язык, рисует за столом, но, когда я вижу, что вороная макушка уже почти склонилась к бумажным листам, гоню мальчишек чистить зубы и ложиться в кровать. Шуджи засыпает быстро. С Шуичи приходится немного посидеть - мальчишке определенно недостает материнской заботы, как я ни стараюсь быть для него заменой своей сестре. Под покровом ночи он проваливается в сон, только если прижмется хрупким тельцем к моему бедру или если я буду долго гладить его по голове. Достав из портфелей сорванцов их мобильные телефоны и оставив их на тумбе рядом с двухъярусной кроватью, чтобы, в случае чего, мальчики могли мне позвонить, я тихо прикрываю дверь в их комнату. С ужасом смотрю на часы. Полночь уже не за горами. В груди снова разрастается непонятная тревога, которая заставляет меня принять душ и нацепить чистые джинсы и рубашку, будто я действительно признаю это свидание как таковое, а не собираюсь дать мужчине отворот поворот. На улице уже тепло, но я накидываю сверху легкую синюю куртку и закрываю за собой дверь в квартиру с непередаваемым чувством вины. Я еще никогда не оставлял близнецов без присмотра до этого дня - конечно, им уже далеко не по два годика, чтобы из любопытства они могли попытаться сунуть пальцы в розетку, да и Шуджи умный малый - сразу кинется звонить мне, прежде чем паниковать, но все же… убирая ключи в карман и спускаясь по лестнице, я едва не решаюсь повернуть назад, и лишь угроза мужчины найти меня самостоятельно подгоняет меня выйти наружу. Оказывается, Шунсуи уже ждет меня. В горле тут же пересыхает, и я замираю за углом дома. Черные кожаные брюки, грубые сапоги на платформе, черная майка и кожаная куртка. Мужчина самозабвенно курит, стоя и опираясь боком на, судя по всему, дорогущий мотоцикл. В свете оранжевых фонарей по телу металлической зверины блуждают яркие огоньки, и Шунсуи ласково поглаживает свободной рукой свое мощное детище. Я ничего не могу с собой поделать - очень хочу сейчас оказаться на месте мотоцикла, а потом прижаться губами к небритому лицу. Ох, Господи, Шунсуи такой самец, что от одного его вида у меня сейчас джинсы тесными станут или кровь из носа пойдет. Так, нет-нет, стоп, главное не забыть, что мне надо от него отвязаться. Собравшись с духом, я выныриваю из-за угла и бесконечно смотрю, как губы мужчины расползаются в улыбке. Я иду к нему навстречу, он тушит сигарету, выбрасывает ее на землю и выпрямляется. Что-то такое шевелится в груди - совсем позабытое чувство. Щеки почти заливает краска. Шаг, еще, теплый ветер ласкает лицо, шевеля длинные прядки. Кажется, что огни города притухают, шум машин, летящий с ближайшего проспекта, исчезает в ватной тишине, закладывающей уши. Смуглая ладонь быстро ложится на мое бедро, привлекает меня к мужчине и, словно под чарами колдовства, я позволяю вовлечь себя в долгий поцелуй. Воздуха не хватает. Он не дает мне отстраниться, и я, будто в ловушке, хватаюсь за грудки его куртки. Невольно вжимаюсь всем телом в его крепкую грудь. От него пахнет табаком и едва уловимо - мужскими духами, и это странное сочетание запахов кружит мне голову. Сильные пальцы зарываются в мои волосы, Шунсуи безжалостно кусает мои губы, а я бесконечно понимаю, что не смогу теперь отвертеться и сбежать. Не смогу, потому что не хочу. Променять целых два часа в компании мужчины на холодную постель и мрак своей узкой комнатушки? Нет. Нет. Всего лишь два часа - сто двадцать минут, и тогда я вернусь к сорванцам и больше никогда, честно, не позволю себе такого, но сейчас… - Уже лучше, красава, - шепчет мужчина, разрывая поцелуй, пока я мутным взглядом рассматриваю его наглые губы, а он держит в одной руке мое раскрасневшееся от возбуждения лицо, - А то по телефону ты не звучал таким уж уверенным. - Ты наглец, - тяжело вздыхаю я и опускаю голову ему на плечо. Сердце бешено стучит, земля все еще норовит уйти из-под ног, поэтому Шунсуи догадливо не торопится сдвинуться с места. Конечно, сейчас уже за полночь, но по выходным многие люди ложатся поздно, и существует высокая опасность, что кто-то из соседей может высунуться из окна и понаблюдать за столь возмутительным развратом. Несмотря на эту опасность, впервые на своем веку я прикрываю глаза, посылаю все к черту и вовсю надеюсь на удачу. Похоже, вот не хочу я в этот раз учиться на собственных ошибках. Ну никак. - Я привык брать быка за рога, - улыбается Шунсуи и, убедившись, что я могу стоять на своих двоих, перекидывает ногу через байк и садится, - Залезай, давай, цыпа. Как и обещал - не захочешь, лезть к тебе не стану, но вот с ветерком прокачу. Я покорно забираюсь сзади мужчины, прижимаюсь к надежной спине, обнимая его за талию, и запоздало верчу головой в поисках шлема. Хмурюсь, так и не обнаружив поблизости ни одного. - Шунсуи, что, кто-то отменил правила безопасности? - интересуюсь я, но Шунсуи смеется и жмет ногой на кикстартер. - Не беспокойся, Джууширо, даже если нас вдруг остановят какие-нибудь смельчаки, поверь, они тут же пожалеют о том, что на свет родились. Все номера моих машин и других подвижных игрушек в белом списке. Белый список? Это еще что за чертовщина? Ни разу о таком не слышал, хоть и догадываюсь, с какой целью такой список мог появиться на свет. У богачей даже это схвачено. Разъезжай себе спокойно по городу, подрезай другим дорогу и сыпь направо и налево деньгами. Интересно, откуда же у мужчины такое состояние? Судя по его разгульному виду, он не особо предается работе. Мы трогаемся с места, Шунсуи ускоряется, нажимая на рычаг газа справа на руле и переключая передачи. Хорошо, что кудри мужчины собраны в хвост, хотя я все равно прячу лицо от ветра в кожаных складках его куртки. Я не знаю, куда мы едем, но ощущение нарастающей скорости и мелькающих в поле зрения огней и машин заставляет непонятный восторг шевелиться в груди. Я давно уже не ощущал себя таким свободным. Словно в мире остались только я, мужчина и бесконечный полет вперед. Движок мотоцикла ревет, мы выезжаем на набережную и долго двигаемся по потихоньку пустеющей дороге вдоль причудливой ограды. На волнующейся поверхности воды плескаются ночные огни, зазывая меня в свою пучину. Шунсуи все вдавливает и вдавливает газ, не стесняясь выкрикивать всякие глупости от охватывающего его восторга, и я сильнее вжимаюсь щекой в его широкую спину. Я не знаю, почему, но мне отчаянно хочется заплакать и ощутить вкус собственных слез на губах. Мужчина тормозит лишь вблизи едва виднеющегося в темноте ночи порта. Ставит мотоцикл на подножку и, схватив меня за руку, ведет к высоким ступеням, спускающимся почти к самой кромке воды. Не обращая внимания на то, что может запросто запачкать дорогие кожаные брюки, он садится прямо на ступени и тянет меня вниз. Я не успеваю и слова сказать, как мое тело само по себе подчиняется его молчаливому желанию. Я сажусь рядом с Шунсуи, прижимаясь плечом к его плечу. Вокруг безлюдно, холод камня под пятой точкой проникает под одежду, но я слишком заворожен происходящим, чтобы протестовать. Мужчина достает сигарету, но я опережаю его - ладонь сама опускается на его запястье, и шоколадно-медовые глаза замирают на моем лице. От его кожи исходит жар - по моей руке тут же расползается стая мурашек, и я спешу убрать ее обратно. - Не надо, пожалуйста. У меня астма, - зачем-то признаюсь я, брови мужчины ползут вверх, но он послушно убирает сигарету прочь. - Астма? Где же тебя так угораздило? - ненастойчиво интересуется Шунсуи. Я пожимаю плечами в ответ. Возможно, это наследственное, хотя мама, когда еще была жива, никогда не жаловалась на проблемы с дыханием. Так что, не знаю точно, что послужило триггером к развитию болезни, но периодически приступы происходят, поэтому обычно я всегда ношу с собой ингалятор и стараюсь не дышать дымом и куревом, не обитать посреди пыли и - едва ли не самое главное - не простужаться. Мы долго сидим в полной тишине, но, невзирая на то, что это всего лишь вторая наша встреча, я никак не могу избавиться от странного чувства уюта, теплящегося в груди. Есть люди, с которыми просто не о чем поговорить, а есть такие, с которыми можно молчать веками, и это молчание никогда не оттолкнет вас друг от друга. Мне кажется это странным. Я простой, приземленный человек - у меня нет денег, нет хорошей работы, я ничем не выделяюсь из толпы - разве что своей седой шевелюрой, а Шунсуи - богач, наверняка, его жизнь состоит из попоек и невообразимых вечеринок, нескончаемого восхищения и внимания таких же богатеньких выскочек, которые и в постели-то, без тени сомнения, гораздо лучше, чем я. Я совершенно не понимаю, чем мог так заинтересовать мужчину. Словно в подтверждение моих мыслей, Шунсуи вдруг обнимает меня за плечи, хотя его взгляд по-прежнему устремлен в пучину темной воды. Хорошо, что сейчас уже почти лето, и ночи стоят теплые - хоть не замерзну так сильно. На лице мужчины царит задумчивое выражение, а я вдруг отчетливо вспоминаю, как в ту ночь, когда я позволил ему вжимать себя в постель, уже после секса, я прижимался к его горячему боку в поисках простого человеческого тепла. Дыхание тут же сбивается, а тело сводит одним единственным желанием - испытать нечто подобное еще раз. Я сжимаю зубы, но никак не могу противиться накатившему порыву - кладу руку на крепкое бедро мужчины, чуть наклоняюсь вперед и вбок и без предупреждения накрываю его губы своими. Он удивлен лишь секунду, а потом отвечает мне, и это… это прекрасно. Прикосновение губ, легкие укусы и движения языка, и минуты утекают одна за другой, складываясь в непрерывный поток уходящего времени, а мне все никак не оторваться от мужчины. - Не замерз? - шепчет он, когда я делаю паузу, чтобы глотнуть воздуха, прижимаясь носом к его небритой щеке. - Нет, - судорожно выдыхаю я в ответ и прикрываю глаза, пока пальцы мужчины зарываются в мои волосы и скользят вниз по шее. Шунсуи, не глядя, прикасается именно к тем местам, откуда уже почти сошли оставленные им засосы, и от прикосновений мужчины дрожь бежит по телу. Боже, я хочу его. Это позорно, это неправильно - я должен быть сейчас дома, следить за детьми, а не… Господи. - Почему ты один? - внезапно спрашивает мужчина, и боль снова режет по сердцу раскаленным всполохом, - Ты кажешься мне хорошим и умным человеком, к тому же очень обаятельным, Джууширо. В иной бы раз я бы смутился от высказанных им комплиментов, но сейчас они - лишние напоминания о моей не сложившейся жизни. Нет, я не жалуюсь. Я бесконечно благодарен Богу и высшим силам за то, что они помогли мне справиться со всеми невзгодами и дали мужества для того, чтобы практически одному растить двух замечательных детей. Просто в такие моменты, как сейчас, я слишком остро чувствую свое одиночество, которого могло бы не быть. - Почему ты позвонил мне? - отвечаю я вопросом на вопрос, и Шунсуи усмехается, снова вовлекая меня в поцелуй. Я все больше выпадаю из реальности и прихожу в себя уже сидя на коленях мужчины. Когда я в последний раз так самозабвенно целовался? Я не помню. - А ты хитрец, Джууширо, - бормочет мужчина, прикусывая мою нижнюю губу, - Если я скажу, что твоя упругая задница напрочь вскружила мне голову, ты поверишь? Я улыбаюсь, перебирая за спиной мужчины волнистые прядки. - Мне начинать ревновать к своей собственной заднице? - тихо смеюсь я, глядя в бездонное море искорок, пляшущих в глазах Шунсуи. - О, ты уже ревнуешь! Оказывается, удача на моей стороне, - руки мужчины без спроса забираются под край моей рубашки и куртки и медленно скользят по спине. Эти незамысловатые прикосновения так приятны, что я кладу голову на плечо мужчины, впитывая в себя столь щедрую ласку. Но даже сквозь эту мутную пелену упорно пробивается ощущение, что пора возвращаться домой. Я обещал Шунсуи максимум два часа, а не всю ночь, а нам еще ехать назад. - Отвези меня обратно, пожалуйста, - выдыхаю я ему на ухо, и почти чувствую, как едва заметно напрягается его спина. Неужели ему тоже нравится сидеть здесь, со мной, и под покровом ночи делить между нами жаркие поцелуи? Словно мы оба мальчишки, сбежавшие из дома, чтобы поддаться отчаянному желанию познать сладости запретных плотских утех. - Уже? - хмурится Шунсуи, убирая прочь мою прядку волос, щекочущую ему нос, - Знаешь, Джууширо, сегодня день такой… Я раньше всегда проводил его в одиночестве. Мне совсем несложно найти себе игрушку на ночь - за деньги или же просто подцепить кого-нибудь, но сегодня - тот самый единственный день в году, когда я этого не делаю. Я в недоумении наклоняю голову в бок. Не понимаю, о чем он говорит, но мужчина сейчас абсолютно серьезен - это видно по его потемневшим глазам. Шунсуи отпускает меня, и я сажусь рядом, приникая к его плечу, пока он ставит локти на колени и подпирает подбородок руками. Холод снова расползается по телу, но вот что я всегда умел делать - это слушать других людей, невзирая на обстановку и собственные насущные проблемы. - Сегодня годовщина смерти моей матери, - зачем-то признается он, - Папаша у меня был необычайный подонок, он долго над ней издевался. Не бил, нет. Просто слишком любил власть. И однажды она слегла. Просто зачахла и все. Мне тогда было лет двадцать пять, но я едва помню ее похороны - я был слишком занят. Наслаждался отцовскими деньгами, не думая ни о чем. В голосе мужчины впервые за весь вечер проскальзывает горечь. Я невольно тянусь рукой, чтобы обнять широкие плечи, и он, сделав паузу, продолжает свой рассказ: - А сейчас, Джууширо, по прошествии стольких лет, понимаешь, я… я жалею. Я был уже достаточно взрослым, чтобы проявить к матери хоть какую-то толику внимания. Она была единственной, кто, наверно, по-настоящему любил меня и не просил ничего взамен. Вообще ничего. До сих пор помню ее улыбку в тот день, когда я уходил из особняка на очередную вечеринку - она протянула мне зонт, потому что шел дождь, а я в раздражении из-за того, что опаздываю, швырнул его на пол и хлопнул дверью. Больше она не улыбалась - помирала молча, пока я гостил у приятелей и распивал тонны алкоголя. Помню, что на ее похоронах меня больше мучило похмелье. Смешно, правда? Что теперь, через столько лет я вдруг… Вовсе нет, никогда не поздно раскаяться и… - хочу сказать я, но не успеваю. Открываю рот, а Шунсуи вдруг поворачивается ко мне и выдыхает почти в губы: - И вот в ее годовщину я сижу один в этом чертовом пустом особняке, и вдруг так ясно, как никогда, вспоминаю, как ты сонно вжимался своей седой макушкой в мое плечо. И просто захотелось тебя увидеть, хоть ты и сказал на прощание твердое «нет». Я и правда сохранил твой номер, но действительно не собирался тебе звонить, а потом… потом… прости ты, верно, уже держишь меня за идиота? Шунсуи вымученно улыбается, а я чуток отстраняюсь назад, чтобы задумчиво прикусить костяшку собственного пальца - давняя привычка, от которой я все никак не могу избавиться. Господи, ну почему все так? Оказывается, передо мной сидит не такой уж и самовлюбленный человек - скорее, мужчина с баснословными деньгами и призраком одиночества за плечами. Мужчина, который с детства едва ли знал, что такое родительская любовь - вряд ли его мать, находясь под постоянным гнетом мужа, могла сполна дать ему ощутить, что это такое. Мужчина, который уже прошел тот этап жизни, при котором думаешь, что деньги - это самое главное. И, наконец - мужчина, которому понравилось со мной в постели и который сам по себе - ходячий секс. Боже. Я обхватываю его за шею и накрываю его губы своими. Шунсуи, прикрывая глаза, подается вперед, скользит языком по моему рту, но я разрываю поцелуй прежде, чем он углубит его и тем самым в очередной раз вскружит мне голову. Я сам не узнаю свой до ужаса хриплый голос, которым в следующий момент даю ему ответ. Сердце больно жмет. Вряд ли что-либо сможет когда-нибудь смыть этот горький осадок, который, несомненно, останется у мужчины внутри после сегодняшнего вечера. - Шунсуи, ты… ты хороший и я бы… очень хотел… но, честно… Я не могу, прости. Мужчина едва сдерживает порыв отшатнуться, потом опускает взгляд, тяжело вздыхая. Коротко кивает. - Ладно, красава, поехали, доставлю тебя обратно в целости и сохранности, - тихо юморит он, но губы не улыбаются, - Вечно мне красотки сердце разбивают. Я почти спотыкаюсь на этой нагло брошенной мне в спину фразе и давлю острое чувство вины, пока мы поднимаемся по ступеням и садимся на его байк. Мужчина, конечно, не знает причину, по которой я ему отказал, но почему-то я все равно ощущаю себя виноватым. Наверно, это потому что если бы дома меня не ждали двое маленьких сорванцов, я бы ни за что не дал ему отворот поворот. Я вжимаюсь в широкую спину, и в полной тишине мы возвращаемся назад - на ту улочку, откуда Шунсуи меня забрал. Восторг от высокой скорости и бьющего по бокам ветра больше не приходит. Холод настырно сковывает тело. Окна в мелькающих мимо домах уже почти не горят. Люди видят десятый сон и делятся друг с другом столь необходимым теплом. Мне снова хочется плакать, и в этот раз я не могу сдержаться. Слезы своевольно увлажняют щеки, а когда - по прибытии - Шунсуи тормозит и оборачивается ко мне, я не успеваю вытереть лицо. - Джууширо, ты чего? - взволнованно спрашивает он, но я мотаю головой и улыбаюсь. - Все хорошо, езжай. Спасибо за… встречу, - заверяю я его, но проходит еще минута, и только тогда Шунсуи вытягивает вперед ладонь и пальцем проводит по моей щеке, смахивая холодную каплю прочь. - Не пристало таким симпатягам, как ты, нюнить, - улыбается он напоследок, а потом его мотоцикл срывается с места, оставляя меня стоять в одиночестве посреди полутемной улицы. Я обнимаю себя за плечи и возвращаюсь домой. В квартире тихо. Мальчишки и не думали просыпаться - забавно сопят носами, завернувшись в одеяла. Я вешаю куртку в прихожей на крючок, мою руки, раздеваюсь и падаю на постель. Внутри пусто - все эмоции я выплеснул по дороге домой. Осталось лишь дикое сожаление и тоска, от которых, увы, никуда не деться. Во мраке ночи потолок будто нависает надо мной, и я не выдерживаю. Тянусь к мобильнику и набираю чужой номер - но не тот, который я в порыве возмущения после звонка мужчины сохранил в контактах как «наглец». Я звоню Рецу. Обычно я не делаю этого по ночам - только если кто-то из близнецов заболевает - женщина и так слишком устает на работе, чтобы еще постоянно играть роль моего психотерапевта. Но сегодня я просто не могу себя остановить. - Да, Джуу? - звучит в трубке слегка сонный, но серьезный голос. Я тяжело вздыхаю. - Рецу, извини, что беспокою. Повтори мне, пожалуйста, что ты там обычно говоришь, когда я жалуюсь, что снова облажался по полной программе? - Джуу, с тобой такого не бывает, - отвечает Унохана с усмешкой, - Обычно это всего лишь твои вездесущие нервы. Ну, рассказывай, что случилось? Я сжимаю зубы и закрываю глаза, а пальцы свободной руки сами стискивают беззащитную простыню. Так ли это просто - озвучить собственные лихорадочные мысли? - Кажется, в этот раз мне действительно каюк, Рецу. Я… я думаю, что… я почти влюбился. Унохана еще долго молчит, понимая, что для меня подобное признание - воистину словно… Словно приговор. *** Перед отъездом сорванцов в лагерь, мы с Рецу и Исане закатываем мальчишкам целых два праздника - один в честь окончания первого учебного года, второй же в честь их дня рождения - и с паузой лишь в один день, в течение которого они отсыпаются и переваривают все запиханные в животы горы сладостей. Шуджи я дарю дорогие краски и кисти, карандаши и фломастеры и даже новый мощный фонарик, и он счастливо повисает на моей шее и тут же сваливает свой подарок в сумку, которую я собираю детям в лагерь. Шуичи же теперь рассекает по дому с новым игрушечным, навороченным мечом, о котором он мечтал уже полгода, и вовсю изображает из себя то доблестного самурая, то коварного пирата. Уж не знаю, что в мальчишке обнаруживается воистину доблестного, но вот коварно стянуть кусок торта до положенного времени ужина ему действительно удается. Накануне отъезда мы с сорванцами валяемся на диване перед телевизором, вернувшись из больницы с очередным визитом к моей сестренке. Я увлеченно смотрю новости, пока Шуичи, свешиваясь с высокой спинки дивана, катает по моему колену свою любимую игрушечную машинку, а Шуджи пытается ее оттуда вытеснить толстеньким динозавром. Между ними разгорается настоящая война, а я едва сдерживаю смех, когда они обзывают мое колено «волшебной долиной». Близнецы не раз пытаются втянуть меня в свои игрища, но я стараюсь не поддаваться ни первому, ни второму, зная, что это будет несправедливо. Потихоньку их перепалка начинает перерастать в небольшую заварушку, но на этот раз мое колено действительно оказывается волшебным и вовремя останавливает мальчишек. Я строго смотрю на них обоих. - Даже не думайте устроить в лагере нечто подобное, ясно вам? Иначе Рецу-сан с вас три шкуры спустит, - хмуро предупреждаю их я, и малыши притихают. Какое-то время Шуичи все еще катает машинку по коричневой обивке мягкого дивана, Шуджи делает вид, что смотрит новости, но потом оба, словно сговорившись, ныряют ко мне по бокам и вжимаются вороными макушками в мои плечи. - Дядя, ты нас не оставишь? - А ты заберешь нас через месяц, правда? Я тут же обнимаю близнецов и глажу обоих по голове, позволяя им забавно сопеть носами у меня над ухом. - Не говорите глупостей, Шуичи, Шуджи. Я вас обоих люблю до умопомрачения и никогда не оставлю. - И не отдашь нас злобным духам леса? - тихо спрашивает Шуджи, а я улыбаюсь. Интересно, кто напугал мальчика подобной сказкой? Или, может быть, это у него самого воображение так хорошо работает? - Ребята, с вами же будет Рецу-сан. А вы помните, как может злиться Рецу-сан? - подмигиваю я близнецам, и оба вздрагивают и что-то невнятно бормочут в ответ, - Так что она отпугнет любых недоброжелателей. Отдыхайте, купайтесь, играйте и заводите друзей. Новости заканчиваются, вслед за ними идет какая-то увлекательная комедия и, засмотревшись, я не сразу замечаю, что сорванцы так и уснули, развалившись по бокам от меня. Немудрено, что мальчишки боятся предстоящей поездки. За три года - уже почти четыре - я ни разу не оставлял их на такой долгий срок. Хоть они еще и малы, оба понимают, что кроме меня у них больше никого нет. Но, так или иначе, им все равно пора начинать взрослеть. Да и ремонт нужно сделать, иначе осенью неизбежно потекут почти проржавевшие батареи, зальют всю квартиру, а потом еще соседям деньги выплачивать за порчу их бесценного имущества. На следующий день я сажаю близнецов на поезд, пока Исане терпеливо топчется внутри, уже заняв свободные места и затащив внутрь сумки, а Рецу стоит рядом со мной, готовясь принять детей в свои бережные руки. Шуджи держится хорошо, обнимает меня на прощанье и сразу обхватывает ладонь женщины. Шуичи явно сдерживает слезы с самого утра, и, когда они все-таки расчерчивают бледные щечки, я поднимаю его на руки и прижимаю к себе крепко-крепко. Мне тоже тяжело прощаться, хоть я и понимаю, что это всего лишь на один месяц. - Ну-ну, шшш, вы с братом всегда можете мне позвонить, глупый. В любой момент. Я обязательно отвечу. Когда поезд и лица сорванцов, чуть ли не высовывающиеся из окна, исчезают вдали, я замираю на перроне, опуская руку, которой махал им вслед. Я чувствую себя немного потерянно, зная, что мне не надо никуда торопиться - ни в школу, ни на работу, ведь я специально взял отпуск для того, чтобы сделать ремонт. Да даже домой можно и не спешить - готовка еды теперь не будет отнимать столько времени - а за собой следить гораздо проще, чем за растущими прожорливыми организмами. Как бы то ни было, время не стоит на месте, и две недели спустя я довольно вожу рукой по свежим обоям в комнате близнецов. Хорошо, что друзья помогли найти умелую бригаду рабочих, которые за совсем небольшие деньги согласились превратить мою квартиру в нечто более приличное и современное. Осталось лишь привести в порядок коридор, и это грязное дело будет наконец-то завершено. Наверно, у меня даже останется целая свободная неделька до того, как дети вернутся в город. Надо сказать, лагерь пришелся им по душе, и оба уже сейчас отчаянно верещат, что не хотят возвращаться домой. Я проверяю, лежат ли в кошельке деньги, пихаю ключи в карман и выхожу на улицу, хотя уже начинает темнеть. Давно уже не мешало бы прогуляться до магазина, а то третий день подряд жить, питаясь одними бутербродами, вряд ли пойдет на пользу моему здоровью. Мимо по тротуару вышагивают влюбленные парочки, и я грустно улыбаюсь, рассматривая счастливых людей краем глаза. Лето, ночная прохлада, тепло родной души - и, правда, что может быть лучше, чем неспешно скользить по городу, украдкой сплетая пальцы? Хотел бы я… Резкий визг тормозов вырывает из горького оцепенения. Вместе с другими прохожими мы застываем на месте, выворачивая головы в сторону проезжей части. С соседней улицы, не уступив никому дорогу, выскакивает потрепанная годами, совершенно невзрачная машина и со всего размаху влетает капотом в бок внедорожника марки Порше Кайен со стороны водителя. Сердце екает. Внедорожник черный. Но я тут же мотаю головой. Номеров отсюда все равно не видно. Мало ли что ли черных внедорожников на свете? Так или иначе, учитывая, что автомобиль виновника аварии - всего лишь легковушка, водитель Порше, если и пострадал серьезно, то, наверняка, не насмерть. Тем более что удар большей частью пришелся по задней половине дорогой машины. Полицейский, дежурящий на соседнем перекрестке, уже вызывает по рации дежурных, и я готов двинуться дальше, как дверь внедорожника вдруг распахивается с противоположной стороны, и знакомый голос принимается материться во всю силу легких. Я чуть не спотыкаюсь на месте, расталкиваю плечом столпившихся людей и замираю у края тротуара, глядя на то, как Шунсуи, чертыхаясь, выбирается из своей машины. По его лбу течет кровь, он морщится, смахивая алые капли, норовящие забраться в левый глаз, а потом звереет и, опираясь на капот, быстро ковыляет по направлению к врезавшейся в него машине. Из салона выбирается полупьяный юнец, непонимающе смотрит на то, что сотворил своими собственными руками, а потом Шунсуи хватает его за грудки, и я понимаю, что если сейчас не сдвинусь с места, то поганец может не на шутку пострадать. Шунсуи в ярости - и это объяснимо. Конечно же, он может запросто избить человека, и я не сомневаюсь, что, благодаря его связям, ему ничегошеньки за это не будет, но все равно - как бы неправ был пьяный водитель - опускаться до мордобоя - не лучший выход. Тем более что у мужчины в гараже стоит полчище других великолепных машин, да и купить новую Порше Кайен ему, думаю, не составит труда. Незачем ему марать руки. - Ах ты, сука! - рычит Шунсуи, тряся бедолагу, который уже чуть ли не писает от страха в штаны, но я успеваю вовремя. Не знаю, куда глядит щуплый полицейский с рацией - может, боится встревать в драку без подмоги. Надо признать, Шунсуи действительно выглядит внушительно - эдакая гора подтянутых мускулов, мужественно заляпанная кровавыми пятнами, только что выигравшая непредвиденный спор с самой смертью. - Тихо-тихо, - я хватаю мужчину за плечи и оттаскиваю его назад - чуть не получаю за это локтем в живот, но Шунсуи, обернувшись, прекращает вырываться и смотрит на меня с непередаваемым удивлением. Убедившись, что он больше не полезет в драку, я отпускаю мужчину и достаю из кармана чистый платок. Осторожно прикладываю его к виску Шунсуи, чтобы кровь от ссадины не продолжала течь по лицу и пачкать воротник небрежно застегнутой белой рубашки. - У меня уже галлюцинации на почве сотрясения, или это ты, Джууширо? - хрипит Шунсуи, а его пальцы вдруг ложатся поверх моей руки, удерживающей платок. Я невольно вздрагиваю. Это совершенно невинное прикосновение заставляет меня враз вспомнить все те лихорадочные чувства, которые никак не хотели оставлять меня после нашего с мужчиной горького свидания. Молчаливый ночной город, холодный камень под ногами, угрюмая гладь воды, тепло его ладоней и долгие поцелуи, от которых не на шутку сбивалось дыхание. Боже. - Ты в порядке? - спрашиваю я, сделав над собой усилие. Я так переволновался за Шунсуи, что рванул вперед, не подумав о том, как на меня может повлиять наша очередная встреча. День рожденья близнецов и неотложный ремонт отодвинули эти мысли на задний план, а теперь мне, в общем-то, боюсь, будет некуда от них даже деться. Шунсуи смотрит мне прямо в глаза, и я вовсю стараюсь не поддаться накатывающему смущению. - Жить буду. Наверно, - отшучивается мужчина, потом шипит, забирая у меня платок, и поворачивается к юнцу, который сидит на корточках на земле и пьяно рыдает, вцепившись руками в свою короткую шевелюру, - А, ты, сопляк, у меня еще поплатишься. Кто таких уродов, как ты, вообще на дорогу пускает? Шунсуи снова звереет, но я вовремя становлюсь между ним и провинившимся парнем. Судя по виду пацана, ему и так несладко, а когда протрезвеет, то будет еще хуже. Мы с Шунсуи долго соревнуемся в упрямстве взглядов и, наконец, он фыркает в сторону и достает из кармана сотовый телефон, чтобы вызвать эвакуатор. С его связями долго ждать не приходится ни властей, ни аварийной техники, но за эти несколько минут я все-таки уговариваю его присесть на сиденье и осматриваю его пострадавшую голову. Кажется, действительно ничего особо тяжелого: ссадина, серьезный ушиб, наверняка, легкое сотрясение. Но когда я настаиваю на том, чтобы вызвать скорую, мужчина отмахивается от меня, как от мухи. За все еще рыдающим пацаном приезжают родители и, при виде заплаканного лица женщины и затравленного взгляда отца, Шунсуи прекращает кипятиться. Я надеюсь, он понимает, что вряд ли у этой семьи есть возможность выплатить ему какую бы то ни было существенную компенсацию, и я улыбаюсь, когда после разговора с пожилой парой он, скрипя зубами, отпускает их с Богом. Мы молча стоим, глядя, как эвакуатор увозит прочь его побитый Порше Кайен, а Шунсуи устало запихивает руки в карманы черных джинсов. - Он ее без спроса стянул, паршивец, - рассказывает мужчина, его слегка мутит и шатает, и я придерживаю его за локоть, чтобы он ненароком не упал, - Ну, думаю, ему урок на всю жизнь вперед будет. Но, Дьявол, мой Порше… - Шунсуи, тебе нужно прилечь. Ты уверен, что не хочешь в больницу? - хмурюсь я, но мужчина отрицательно мотает головой в ответ и морщиться, дотрагиваясь до ссадины. - Джууширо, ты ведь где-то неподалеку живешь? Не хочу я водителю своему звонить или такси вызывать. Меня точно вырвет по дороге. Слушай, я не могу у тебя перекантоваться? Пожалуйста, - просит Шунсуи, и я замираю на месте с раскрытым ртом. Каким-то неведомым мне образом мужчина заставил меня сказать ему свое настоящее имя, потом вызнал мой номер телефона, потом почти силком затащил меня на свидание, а теперь что… он еще и будет знать, где я живу? От возмущения я готов сквозь землю провалиться, но, глядя на его серое лицо, понимаю, что снова не смогу ему отказать. Господи, за что мне это? - Утром ты уйдешь, у меня все равно ремонт, - недовольно поджимаю губы я и сверлю его строгим взглядом. Шунсуи согласно кивает, и я беру его под руку и потихоньку увожу прочь от толпы собравшихся зевак. Хотя к этому времени большинство людей уже разошлись, не найдя особой пищи для сплетен - никто не умер, ничьих мозгов на асфальте не обнаружилось, а драка так и не завязалась. Вот досада-то, а. Мы поднимаемся на второй этаж, Шунсуи увлеченно рассматривает ничем непримечательный подъезд, а я звеню ключами и благодарю Бога за то, что сорванцы сейчас в лагере. Незачем мне посвящать Шунсуи в перипетии своей разнесчастной и, наверняка, скучной для него жизни. И то, что детская комната сейчас заперта на ключ, потому что там сгружена мебель из коридора - как нельзя кстати. Не знаю, где я буду спать сам, но придется отдать мужчине право пользования своей постелью на эту ночь. Выглядит он и правда чересчур вымотавшимся. - Заходи, - тихо говорю я, пропуская Шунсуи вперед. Интересно, когда в последний раз ко мне в гости кто-то приходил просто, чтобы поболтать - Рецу и Исане не в счет? Шунсуи залезает в тапочки и тут же ретируется в сторону ванной, а я ставлю кипятиться чайник и смеюсь себе под нос. Похоже, и сегодня, и завтра с утра придется снова обойтись бутербродами. Вот незадача. Я переодеваюсь в домашнюю одежду - разношенную белую футболку, которая уже сползает с одного плеча, и спортивные штаны и ныряю следом за Шунсуи в ванную комнату. И не зря, потому что мужчина, кажется, собрался спать прямо там - примостившись на краешке ванны и слушая, как течет прохладная вода. Скорее всего, его мутит, потому что я по себе помню, как успокаивает звук льющейся воды, когда становится плохо. - Давай в душ, я заклею твою ссадину и в кровать? - уговариваю его я, хоть и вижу, как лень мужчине двигаться лишний раз. Но в итоге он соглашается, и я приношу ему полотенце и свой халат. Халат ему чуть-чуть маловат, но Шунсуи лишь затягивает ремешок на поясе, и я стараюсь не обращать внимания на часть его оголенной груди, к которой вдруг так хочется просто прижаться щекой и послушать, как бьется сердце мужчины. На щеках сам по себе растекается румянец, но Шунсуи слишком устал, чтобы заметить, как на меня действует его присутствие, и это хорошо. Пусть выспится и уезжает домой. Промыв его ссадину тщательней, я заклеиваю ее пластырем, раскладываю свой диван и отправляю мужчину в кровать. Шунсуи зарывается носом в мою любимую подушку и практически сразу засыпает. Я выключаю свет, приваливаясь плечом к косяку двери. Еще совсем недавно я жаловался Рецу по телефону на свои внезапно вспыхнувшие чувства и так мечтал, чтобы Шунсуи оказался здесь и разогнал эту чертову темноту и одиночество моей спальни. А теперь я боюсь шевельнуться и спугнуть это необыкновенное мгновение. Наверно, я даже не решусь лечь рядом с ним, чтобы не ощутить, как это - когда рядом с тобой всегда есть надежное плечо, к которому не грех прижаться во мраке ночи. Господи, я так жалок. Опустил себя до такой планки, что безнадежно влюбился в случайного любовника… Дальше падать уже, пожалуй, некуда. Я тру лицо рукой и ухожу на кухню, где наливаю себе чашку чая, а два часа спустя обнаруживаю, что банально сплю на столе. Кости хрустят, локти вспыхивают болью, словно у самого настоящего старика, и я не выдерживаю. В конце концов, это моя квартира или чья? Возвращаюсь обратно в комнату и ложусь на краешек дивана. Шунсуи все также спит на боку, оккупировав мою подушку. Я долго смотрю на его темный силуэт, скрывающий меня от падающего в окошко света оранжевых фонарей, и закрываю глаза. Мне снятся неторопливые поцелуи. За ухом, на шее. Они все ниже и ниже. И прикосновения теплых ладоней - где-то под тканью футболки они скользят по спине и груди и бокам. Колено протискивается между моих бедер. Меня прижимают к кровати, и я невольно выгибаюсь навстречу ласковым рукам. Мурашки расползаются по телу, приоткрываю губы, чтобы втянуть воздуха, и чужой настырный язык осторожно проходится по ним, предупреждая, что сейчас нырнет внутрь. Веки лениво ползут вверх. Шунсуи дотрагивается до моей щеки, настойчиво откидывает мою голову назад и целует меня, второй рукой сжимая мою ягодицу. Я едва понимаю, что происходит, потому что от его поцелуев безостановочно кружится голова. Пальцы снова забираются под футболку, долго поглаживают мои соски, задевают их ногтями, и несколько минут спустя я уже готов всхлипывать от желания, неумолимо сковывающего бедра. - Джууширо, - шепчет Шунсуи. Мне кажется, что его шепот эхом отражается от стен и безжалостно бьет меня по голове. Осознание того, что я не сплю, повергает меня в пучину слишком горького понимания, что нужно остановиться. Оттолкнуть мужчину, пока не поздно. Я впиваюсь одной рукой в его плечо, сжимая зубы, пытаюсь выпрямить руку, но он не дает мне. Наваливается сверху, а его ладонь быстро забирается под резинку моих спортивных штанов, чтобы дотронуться до полыхающих огнем бедер. - Не надо, нет, - умоляю я Шунсуи, когда его рука обхватывает мой член у основания. Господи, как хорошо. Эти неспешные движения вверх и вниз, лишь раззадоривающее, мимолетное поглаживание чувствительной головки, чужие губы на шее, неторопливо вырисовывающие свои метки на бледной коже. Его учащенное дыхание. Его крепкое тело надо мной. Его запах. - Почему нет, Джууширо? - хрипло шепчет Шунсуи, стягивает с меня штаны и футболку и развязывает пояс халата, в котором он так и лег спать. Его обнаженное тело приникает ко мне, и я запрокидываю голову, впиваясь пальцами в простыни. Кожей к коже… Боже, я не удержусь. Я же прыгну в эту пропасть, в этот омут. Пожалуйста, Шунсуи… ну не надо. Ах, его пальцы, дразня, проходятся по внутренней стороне бедра. Губы продолжают свой натиск, снова спускаясь по шее, прокладывают влажную дорожку поцелуев по плечу и ключице. Он берет в рот мой сосок и мучительно долго играется с ним языком, заставляя мое тело дрожать и против воли пытаться вжаться бедрами в его бедра. Мужчина совсем не торопится позаботиться о себе, скорее даже наоборот - он намеренно растягивает мое удовольствие, каждым поцелуем и прикосновением безжалостно отправляя меня на небеса. А ведь я так боюсь разбиться, когда настанет время падать. - Остановись, - полу всхлипом снова прошу я, но он не слушает. Наверно, я сам в этом виноват - я не предоставил ему для этого ни одной весомой причины, а мое собственное тело так предательски податливо отзывается на его ласки, что, будь я на его месте, я бы сам не сдержался. Руки тоже меня не слушаются - вместо того, чтобы оттолкнуть мужчину, скользят по его широкой спине под тканью халата, наслаждаясь ощущением крепких мышц и исходящего от смуглой кожи жара. Когда Шунсуи устраивается между моих бедер, а его пальцы принимаются многозначительно поглаживать меня между ягодиц, я уже совсем не могу сопротивляться. Сам тянусь к тумбе и едва осмысленно достаю оттуда первое, что попадается под руку. Вроде, какая-то мазь для рук - Боже, хорошо, что не детский крем. Я расслабляюсь, раскрываюсь под ним, приветствуя его успокаивающие поцелуи то на шее, то на лице, то на груди, пока он готовит меня. Мучает меня всласть. Смотрит, как я кусаю дрожащие губы, еле сдерживая рвущиеся наружу стоны. Когда его пальцы покидают мое тело, я глотаю воздух, лежа с закрытыми глазами, всем телом предвкушая то, что сейчас произойдет, но Шунсуи замирает, и мне приходится разлепить веки и с адским трудом сфокусировать взгляд на его теплой улыбке. Не понимаю, чего он ждет. Его ладонь скользит на мой живот, еще ниже, снова обхватывает мой упругий член, и Шунсуи вызывающе облизывается, наклоняясь ко мне ближе. - Кондом, красава? - спрашивает мужчина, но сквозь мутную пелену наслаждения я едва соображаю, о чем идет речь. Долго собираю остатки мозгов воедино, но Шунсуи не на шутку терпелив. Ах, презерватив. Да, точно, в прошлый раз я ведь железно настаивал на том, чтобы его использовать. Где-то у меня была еще пачка, запрятанная в шкафу, но сейчас добираться до нее кажется таким невозможным. А забота мужчины касательно этой темы лишь еще больше распаляет голодное желание. Я молча придвигаюсь ему навстречу, и Шунсуи понимающе раздвигает мои бедра шире, подтягивая меня к себе, и упирается твердым членом между моих ягодиц. Сейчас… сейчас все будет - наконец, осознаю я, но бежать уже поздно, да и некуда. Он поймал меня. Поймал меня в ловушку в моем же собственном доме. Господи. Он входит. Медленно и осторожно, не сводя с моего лица глаз. Я словно под действием чар, заколдованный, распятый, одной рукой держусь за его плечо, впуская его в себя. В свое тело. И самое страшное - в свою душу. Зачем он так нежен? Зачем? У меня сердце замирает, дыхание застревает в горле. Ведь совсем не больно. Совсем. - Уже внутри, - игриво улыбается он, смеется над тем, как покрывается испариной мое лицо, а я отворачиваюсь, но ноги сами надежно обвивают его бедра, чтобы он вдруг не вознамерился сбежать. Какой позор. Что я такое вытворяю? Я же сам себе делаю хуже. Разрозненные мысли лихорадочно скачут в голове, но Шунсуи начинает двигаться во мне, и я тут же забываю обо всем на свете. Прямо так, с первого толчка, заставить мое тело дрожать и извиваться… у меня еще никогда не было такого любовника. А, может, виной этим невероятным ощущениям моя безумная влюбленность? Мужчина толкается в меня все также медленно и лениво, щедро осыпая поцелуями и ласками мое лицо и губы и шею и даже запястья. Он проходится языком по моей ладони, и я судорожно вздыхаю и зажмуриваю глаза. Я снова хочу плакать. Это тепло, эта близость, это… больше, чем секс. Это так волшебно и так хорошо, так бесконечно сладко и горько одновременно. Я так долго не чувствовал себя живым, что я покоряюсь. - Джууширо, - выдыхает Шунсуи, приникает лбом к моему лбу, и одна его рука находит мою ладонь на постели. Он сплетает со мной пальцы, наваливается на меня всем телом, продолжает размеренные толчки и ни разу не сбивается с ритма. В темноте спальни я смотрю на наши руки, ощущаю его хриплое дыхание на своей щеке, и падаю и падаю и падаю… в головокружительную бездну удовольствия и тепла. Когда я кончаю, я обнимаю его за спину одной рукой, ногтями царапая смуглую кожу. Искусав все губы, жду, когда он кончит, последует за мной в это безбрежное море, но Шунсуи лишь целует меня - долго и упоительно сладко. Сердце щемит. Он выходит из меня, ложится рядом на бок и прижимает меня к своей груди. - Не хочу, Джууширо, чтобы это заканчивалось. Не хочу ставить точку… пусть лучше так, - поясняет он. У меня нет сил ему ответить. Я засыпаю - в его надежных и уютных объятиях. И впервые за столько лет я засыпаю не в одиночестве, зная, что и утром мужчина никуда не уйдет, пока я сам не выгоню его прочь. И от этого понимания - этому невозможно сопротивляться - душа неизбежно поет. Наутро по телу растекается приятная истома. Я выползаю из теплых рук и из-под одеяла, сажусь на постели и долго смотрю на лучи солнца, залетающие в приоткрытое окошко и золотящие зеленую листву деревьев под окном. Шунсуи еще спит, зарывшись носом в подушку, и, не удержавшись, я провожу костяшками пальцев по его небритой щеке. Тяжелый вздох сам рвется с губ. Ну, что теперь делать? Я нашариваю свою домашнюю одежду на полу и топаю на кухню. Холодильник, естественно, неприветливо встречает меня крайней пустотой. Я достаю сыр, колбасу и принимаюсь делать бутерброды, которые потом пихаю в микроволновку. Уже четвертый день подряд. Здорово. Не хватало мне еще желудок посадить. А все мужчина виноват. Гоняет на своих дорогущих Порше туда-сюда по городу, будто ему заняться нечем. Интересно, он хоть действительно занимается чем-нибудь помимо того, что тратит наследственные деньги налево и направо? Я собираюсь сделать кофе, чтобы прогнать зевоту, опираюсь ладонями на столешницу в попытке дотянуться до буфета и чашки, и в этот момент властные руки обвивают меня сзади за талию, и Шунсуи прижимается к моей спине - хоть халат надел, и то хорошо. Я замираю, когда его губы опускаются на мою шею и двигаются ниже - на оголенное из-за сползающей футболки плечо. Я кладу свои руки поверх его рук, и слегка откидываю голову в сторону. Не могу не принять эту ласку, хотя по идее нужно гнать мужчину куда подальше. Хотя бы потому, что я просил его остановиться, а он меня не послушал. - Доброе утро, - бормочет Шунсуи, прихватывает зубами мою кожу на шее и, словно в извинении, проходится по обиженному месту настырным языком. К вчерашним меткам прибавится еще один засос - уж в этом я не сомневаюсь. - Доброе ли? - хмурюсь я, поворачиваясь к мужчине лицом, и серьезно заглядываю ему в глаза, - Зачем, Шунсуи? Я же просил тебя не делать этого. - Да, доброе, хоть у меня и трещит башка. Не понравилось что ли? - улыбается он, зажимая меня у кухонного стола и втискивая ногу между моих коленей. Я упираюсь руками в его плечи, но вдруг понимаю, что, несмотря на его вызывающее поведение, он тоже серьезен. Глаза не улыбаются, в отличие от его широких губ, к которым так и хочется припасть поцелуем. - Ты прекрасно знаешь, что понравилось, - я долго выдерживаю его взгляд, и Шунсуи, наконец, сдается. Отходит прочь, в раздражении складывая руки на груди, и принимается ходить по моей скромной кухне. - Знаешь что, Джууширо, более упрямого засранца я на своем веку еще не встречал. Ну что тебя останавливает, скажи уж мне, а, будь добр? Только так скажи, чтобы я отъебался раз и навсегда, окей? Пугают мои деньги? Я плохо трахаюсь? Я слишком наглый, что? Я отрицательно мотаю головой, виновато глядя себе под ноги. Мужчина в любом случае прав - нельзя мучить людей ни враньем, ни недосказанностью, как бы ни было сложно объяснить ситуацию. Наверно, надо рассказать ему все, как есть. Я думаю, он поймет, но на самом деле очень сильно боюсь, что наличие у меня двоих детей может показаться ему недостаточной причиной, чтобы оставить меня в покое. А я не хотел бы допускать подобного расклада. - Шунсуи, дело не в тебе, а… - я не успеваю договорить. Он вдруг делает три шага вперед и устало роняет голову на мое плечо. - Не говори ничего, пожалуйста. Давай еще раз встретимся через пару-тройку дней? Погуляем где-нибудь, а ты пока подумаешь, - просит меня Шунсуи странно надтреснутым голосом, и у меня ком встает в горле. - Шунсуи… - шепчу я, но он хватает меня за плечи и смотрит прямо в глаза. С такой отчаянной надеждой, что я почти сдаюсь. - Если ты мне и после этого скажешь «нет», я оставлю тебя в покое. Обещаю, - добавляет он, и я вижу, что он не врет. Еще одно свидание? Пожалуй, я могу себе позволить еще одно свидание, пока не вернулись близнецы. - Ладно, - вымученно выдыхаю я, - А сейчас звони своему водителю и езжай домой отдыхать. Он кивает, улыбаясь краешком губ, и час спустя, скормив мужчине половину горячих бутербродов, я закрываю за ним дверь и устало приваливаюсь к ней спиной. Надо сходить в магазин, к тому же скоро придут ребята приводить мой коридор в божеский вид, а у меня все мысли о мужчине. Я собираю растрепанные волосы в хвост и иду обратно в спальню. Где замираю, с тоской глядя на смятые простыни. Закрываю пылающее лицо руками, садясь на кровати и упираясь локтями в колени. Боже, я совсем пропал. *** Четыре дня спустя я, намотав мокрую тряпку на швабру, активно намываю пол в коридоре, когда сотовый телефон, лежащий на кухонном столе, внезапно призывно звенит. В горле тут же пересыхает. Малышня и Рецу успели позвонить с утра, прежде чем уйти купаться на озеро, поэтому до обеда, а то и до вечера, вестей из лагеря я совершенно не жду. К тому же сейчас лето, большинство знакомых и друзей разъехались с семьями и близкими кто куда, посему вряд ли кто стал бы звонить мне в жаркий полдень. Остается лишь один человек, который мог бы побеспокоить меня в этот час. Я хватаю швабру под мышку, с замиранием сердца топаю босиком на кухню и поднимаю трубку со стола. Ну, так и есть. Это Шунсуи. Наверняка, звонит по поводу нашего предстоящего свидания. Господи, ну что за человек. Он же совсем меня измучил. После того, как мы занимались - ох, нет, язык до сих пор не поворачивается назвать последнюю нашу ночь сексом - любовью, я спать по ночам спокойно не могу. Маюсь до самого утра, крутясь с бока на бок, и обнимаю подушку, которую он тогда нагло оккупировал. Мелодичная трель продолжает заполонять кухню, сплетаясь с шелестом деревьев, льющимся в открытое настежь окошко, а я все в нерешительности переминаюсь с ноги на ногу, держа швабру под локтем, как последний дурак. Утекают долгие минуты, но Шунсуи настырен, и я понимаю, что в конечном итоге мне все равно не отвертеться. Искусав губы, я отвечаю на звонок. Мелодия обрывается на торжественной ноте, погружая залитую светом кухню в оглушительную тишину. - Привет, красава, я уж думал ты не возьмешь, и мне придется заехать за тобой с кучей фанфар, чтобы ты перестал ломаться, - заявляет Шунсуи с разбегу, и я в возмущении сжимаю древко швабры сильнее. - Даже не смей! - ворчу я ему в ответ, мужчина смеется, а я вдруг осознаю, что попался на его глупую шутку, с тяжелым вздохом опускаюсь на табуретку и упираюсь взглядом в пол, - Ты ведь на полном серьезе заставишь меня пойти на это свидание, да? Наверно, на другом конце провода он улыбается. В груди неизбежно разрастается тепло, накрывая меня с головой. У него такой приятный голос. Такой обманчиво-мягкий, с легкой хрипотцой. Мне кажется, я бы мог слушать мужчину веками. - Естественно, Джууширо. Давай я заеду за тобой завтра в середине дня? На внедорожник, конечно, не рассчитывай, так что проедемся с ветерком на Феррари. Можем перекусить где-нибудь, а потом погулять в парке. Там, кстати, недавно чертово колесо открыли… - Боже, Шунсуи, - теперь уже хохочу я, вот идиот, - Целоваться на верхушке чертового колеса? Это же так избито. - Пффт, - фыркает Шунсуи в трубку, - Ну, хорошо, если тебе кажется это слишком банальным и не романтичным, тогда можем завалиться в бдсм-клуб или… Я тут же бледнею и иду на попятную. - Стоп-стоп, я понял. Чертово колесо звучит заманчиво. - Вот и славно, красава. До встречи. Шунсуи вешает трубку также внезапно, как и позвонил, наверняка, боясь спугнуть свою удачу, а я все также сижу и обнимаюсь со шваброй, не зная радоваться ли мне или начинать паниковать. Во всяком случае, к приезду мужчины я успеваю намыть в квартире все полы и привести себя в относительный порядок – стоя в душе под расслабляющими струями воды, напрочь отказываюсь признаваться себе в том, что мою голову на случай, если смуглые пальцы захотят зарыться в мои длинные прядки. Чтобы подкрепить шаткую уверенность, останавливаюсь перед зеркалом и собираю волосы в хвост. Смотрю на себя мучительно долгие минуты, а потом, сдавшись, распускаю их обратно. Ну разве я не идиот? Когда под окнами дома паркуется красная Феррари, я не теряю времени. Хватаю ключи, джинсовый пиджак и пулей несусь вниз по лестнице. Чем меньше эта броская машина простоит у моей парадной, тем лучше. Как назло, погода сегодня хорошая – ни капли дождя, ни облачка, и бабки с верхних этажей тут как тут – кучкуются на скамейках в поисках новой пищи для животрепещущих сплетен. Шунсуи не успевает и слова сказать, как я ловлю его за ворот – на нем легкая, вальяжно полурасстегнутая черная рубашка с рукавами, закатанными до локтей – и тащу его обратно к машине. Я буквально чувствую упирающиеся в спину голодные взгляды, и чуть не прожигаю Шунсуи глазами, пока он, выгнув бровь, неторопливо садится за руль и заводит мощный движок. - Ну же, поехали, - сквозь зубы умоляю я, пытаясь не дергаться, словно пойманная в силки птица. - А как же приветственный поцелуй, цыпа? – упрямится мужчина, и я позволяю своей ладони незаметно лечь на его бедро и требовательно сжимаю пальцы. - На чертовом колесе, Шунсуи, как и договаривались. А теперь поехали. Пожалуйста, - я делаю упор на последнем слове, и мужчина, наконец, трогается с места. На дороге машин совсем немного – город опустел, покорившись натиску жары. Лишь на подъезде к парку обнаруживается небольшая пробка, но Шунсуи, ловко развернувшись, находит место для парковки быстро и без особых проблем. Над головой смыкаются кроны высоких деревьев, окутывая тело в спасительную прохладу. Солнечные зайчики скользят по тени на земле – я так засматриваюсь на их жизнерадостную пляску, что Шунсуи успевает обойти машину сзади и открыть мне дверь. Я поправляю пиджак, смущенный, замираю напротив мужчины. Все никак не могу осознать, что я и правда сейчас на настоящем свидании. Шунсуи не ждет – нагло берет меня под руку, ставит Феррари на сигнализацию, запихивает ключи в карман и тянет меня вперед - ко входу в парк. Я покорно следую за ним, но лихорадочные мысли о том, как же я во все это умудрился ввязаться, не дают мне покоя. Наверно, этот терзающий меня мыслительный процесс всецело отражается на моем лице, потому что Шунсуи внезапно останавливается посреди дорожки, притягивает меня к себе и без спросу накрывает мои губы своими. Я застигнут врасплох настолько, что не могу пошевелиться, хотя на аллее довольно людно, и со стороны шедших позади нас молодых людей уже раздаются шепотки и глупое хихиканье. Я утихомириваю свой гнев, лишь чтобы не устраивать еще большую сцену. - Продолжишь в таком духе, тогда я развернусь и уйду, - хмурюсь я, когда он отстраняется, и складываю руки на груди. - Злюка, - похоже, мое возмущение мужчине нипочем, он снова тянет меня вперед, и, в конце концов, я решаю простить ему эту наглую выходку. В парке людно, но основная масса гуляющих вертится вокруг центральной части, где располагаются невообразимые аттракционы, и Шунсуи, словно чуя мое немного подавленное настроение, сворачивает на боковую аллею. Здесь очень уютно - солнце прячется за кронами раскидистых деревьев, по бокам дорожки расставлены удобные скамейки, а прохожие - в основном парочки - вовсю сторонятся друг друга в поисках столь необходимого всем уединения. Засмотревшись на причудливую ограду, отделяющую газон от прогулочной дорожки, я совсем не замечаю, как ладонь Шунсуи находит мою, и смуглые пальцы надежно обвивают мою руку. Вырываться уже поздно. Да и куда бежать? Тепло его руки тревожит душу. А мужчина как назло молчит, оставляя меня наедине с лихорадочными мыслями и не дающими покоя чувствами. Почему я здесь? Почему не отказал ему? Неужели и правда все зашло настолько далеко, что мне не вырваться? А если я сдамся, чем мне это сулит? Нет, мне нельзя сдаваться. Надо думать о детях. Они - самое главное. К сожалению, для Шунсуи нет места в моей жизни, как бы мне этого ни хотелось. День выдается долгим. Исполненным глупых шуток и поражающим воображение ребячеством. Но Шунсуи не остановить - вкус сладкой ваты тает на языке, через запястье оказывается перекинут пакет с выигранными в тире забавными игрушками, и, скрепя сердце, я даже высиживаю положенные пятнадцать минут в гадальном закутке, пока сморщенная бабка раскладывает на столе старинную колоду карт. Шунсуи безостановочно ржет, я холодею, выслушивая что-то о надвигающейся буре, в которой сидящему рядом мужчине предстоит стать моим единственным спасительным маяком. Я с подозрением кошусь на бабку, мысленно вещая ей о том, что, спасибо, и так уже слишком многого в жизни наелся, но в ее холодном взгляде упрямство ничуть не уступает моему. В конце концов, мы покидаем лавку, а я ощущаю, как внутри невольно закипает злость. Я устал. Безумно устал от этих странных, тоскливых чувств, давящей на меня ответственности за детей, крайней наглости Шунсуи и собственной, непривычной покорности. Я хочу домой. Забыться во сне и забыть про этот день, но данное мужчине обещание давит на плечи и не дает расслабиться. Не выбраться мне из этих пут. Зачем я только устроил себе тогда этот чертов выходной? Знал же, что всегда есть риск опасных последствий. Идиот я, такой идиот. - Ну, совсем что-то ты сник, неужели быть со мной настолько в тяжесть? - спрашивает Шунсуи, но быстро отворачивается, когда я поднимаю на него глаза, словно совсем не хочет слышать ответ, - Ладно… Тогда пошли на чертово колесо, как и договаривались, а потом я подброшу тебя до дома. Не заставлять же и дальше киснуть такую милашку как ты, Джууширо. В небе разливается закат. Еще совсем не темно, но буйство желто-красных красок, властвующих над городом, с высоты чертова колеса смотрится так великолепно, что захватывает дух. Сидя на скамейке, я все никак не могу отвести взгляда от этой пронзительной красоты. На самой верхушке кабинка, как и положено, тормозит - будет стоять здесь минуту или две, чтобы все желающие могли насладиться видом. Ладонь Шунсуи неожиданно ложится на мое лицо - до этого момента мужчина сидел напротив, сложив руки в замок на коленях. Смотрел, наверно, не на небо или город, а на меня. Неотрывно. Как сейчас. - Последний, Джуу, да? Я понимаю, о чем он говорит. И это его «Джуу» - ведь так звала меня только сестренка, да Рецу - грудь сжимает до боли, но я молчу. Как же это сложно. Безумно сложно - идти вопреки своим желаниям. Я встречаю его губы на полпути - сильные пальцы зарываются в мои волосы, притягивают мое лицо еще ближе. Я отдаюсь поцелую полностью. Укусам, движениям языка и губ, то грубым, то ласковым, то отчаянно горьким, пропитанным еще невысказанным «прощай». Господи, больно. Мы отрываемся, ловя губами прохладный, вечерний воздух, когда кабинка двигается вновь. Я сам кладу голову на плечо Шунсуи. Я не хочу, чтобы он видел мои тихие слезы. Его широкая ладонь медленно-медленно скользит по моей спине. Скоро мы снова спустимся на землю. Сказка кончится, едва начавшись. Да и хреновый из меня рассказчик. Любой другой выбрал бы счастливый конец. Шунсуи все также молчит. Молчит всю дорогу до дома. Едет неторопливо, нехотя сворачивает с одной улицы на другую, петляет, будто тоже не хочет этой печальной развязки. На город спускается ночь - звезды зажигаются одна за другой. Маленькие маячки посреди бескрайней вселенной. Наконец, Феррари тормозит. Знакомый дом, знакомая парадная - я смотрю на родные места, но все как в тумане. Ничего не узнаю. Долго не могу открыть дверцу, а Шунсуи и не гонит меня. Мне кажется, он хочет стиснуть меня в объятиях - да так, чтобы я задохнулся. Не знаю, как долго мы сидим вот так, погрязая в оглушающей тишине, но потом ровный голос мужчины ставит неизбежную точку. - Я больше не позвоню, - говорит он тихо и мертво, и я не замечаю, как киваю ему и выхожу из машины. Он заводит мотор, а я иду вперед, вцепившись пальцами в ткань собственного пиджака - шаг за шагом утопаю в непонятном болоте, где нет ничего. Темень. Мрак. Пусто. И дышать едва ли возможно. Пакет с дурацкими игрушками едва не падает с запястья, больно врезается в кожу, в вены. В память. Я же не могу. Господи, ну не могу. Не могу. Нет. Разворачиваюсь - волосы хлещут по щеке. Он почти вжимает педаль газа, почти срывается с места. И я дико надеюсь, что он не услышит, но он слышит, черт подери, слышит и выключает движок. - Стой. Хлопает дверца, быстрые шаги по асфальту гулко отдаются в такт биению моего сердца. Я снова могу дышать. - Джуу? Хватаю его за ворот рубашки, прижимаю к себе, а потом, не выдержав, сам ищу у него поддержки, прячу лицо в сгибе его шеи, руки скользят на его широкую спину, намертво цепляются за черную ткань. Я несу какой-то бред. Это не я на самом деле. Это не могу быть я. Зачем я это делаю? Будет только хуже, я же невезунчик, я же обязательно нарвусь на неприятности, но, Боже, я не могу от него оторваться. Я не могу его отпустить. - Не уходи. Я… я согласен. Только… только… - Только что, Джуу? - осторожно спрашивает Шунсуи, смыкая ладони за моей спиной. Прикосновения настолько невесомы, будто он, как и я, боится поверить в происходящее. Мне страшно. Мне так страшно, как никогда еще в жизни не было. У меня такое ощущение, что я предаю детей, предаю себя, предаю лежащую в коме сестренку, да и Рецу, рвущую задницу в лагере, чтобы мне помочь, предаю тоже. - Только по… моим правилам. Если я… если я скажу не звонить мне, ты не позвонишь. Если скажу не приезжать, если скажу ждать хоть три месяца, ты это сделаешь? Я смогу тебе доверять? - сжимаю зубы. Какая же я скотина. Разве можно просить такое? Шунсуи достоин большего, точно не этого бреда. Но я даже представить не могу, как скажу ему о детях, и нужно ли это делать? По совести - да, а вот чтобы не навредить семье… Мужчина долго молчит, перебирает пальцами мои длинные прядки, потом тяжело вздыхает и целует меня в висок. - Хорошо, Джуу, я принимаю твои условия. Растерянно вскидываю голову. Что? Вот так просто? Но в глазах Шунсуи плещется странное, неясное мне тепло, и мое тело пронизывает жар, когда его губы перемещаются с виска за ухо и ниже - на открытую шею. - Сегодня я могу у тебя остаться? - шепчет он. Такой послушный и понимающий сейчас, и я сдаюсь. У меня еще есть целых полторы недели до возвращения близнецов. Еще есть время побыть счастливым и ощутить себя живым. Насмешка ли это судьбы или настоящий подарок? - Да. Дни сливаются в непрерывный поток. Я отсчитываю каждый час, каждый поцелуй, каждую секунду, проведенную вместе с мужчиной. Он забавный, ни капли не умеет готовить и вообще заниматься домашними делами - настоящий, избалованный богатенький сынок. Каждый день порывается заказать еду из ресторана, чтобы я не тратил на готовку время, но тогда мы бы совсем не вылезали из моей постели, а подобного окончательного и бесповоротного разврата я допустить не могу. Гоню ранним утром - чтобы соседи не заметили - его и себя в магазин; при свете солнца, смеясь, наблюдаю, как он пытается почистить картошку, едва не отрезав себе пальцы; а по ночам хватаюсь за смуглые плечи, до боли закусывая губы от острого удовольствия, пронзающего тело. В последнюю ночь я не могу заснуть - лежу, прижавшись к широкой спине, и думаю о том, что уже завтра я снова буду спать один в этой постели. Смогу ли я найти время для Шунсуи? Сможет ли он принять мои требования? Я знаю, что глупо на это надеяться - даже самому терпеливому человеку на свете не вынести одиночества, будучи в отношениях. Ведь отношения это совсем другое - то, над чем надо упорно работать, то, в чем нельзя проявлять свой эгоизм, и уж тем более нельзя быть долго вдалеке друг от друга, особенно если связь еще юна и хрупка. Я лишь обрекаю нас с Шунсуи на боль, но, Боже, я никогда и подумать не мог, что присутствие мужчины в моей жизни так резко выбьет меня из колеи и сделает настолько слабым. - Ты чего не спишь? - сонный шепот вырывает меня из мыслей, и я понимаю, что, наверно, слишком сильно сжал пальцы на локте мужчины и невольно заставил его проснуться. Зарываюсь носом в распущенные прядки и, скрепя сердце, говорю: - Тебе нужно уехать рано утром. Шунсуи тяжело вздыхает, поворачивается ко мне лицом и вовлекает меня в долгий поцелуй. Я себя ненавижу. Разве можно так наслаждаться чужим теплом, зная, что уже совсем скоро все испортиться по моей вине? - Я смогу вернуться вечером? - Нет. - А послезавтра? - Нет. - А на следующей неделе? - Нет, Шунсуи, я… - мои руки дрожат, - Я тебе сам позвоню. Что-то мелькает в его прикрытых глазах, но он лишь устало кивает, притягивая меня к себе ближе. Я слушаю, как мерно стучит его сердце, но я по-прежнему не в силах заснуть. Я позволил сказке продлиться. Но уже завтра, боюсь, начнется ее горький финал. *** С возвращением детей моя жизнь снова наполняется заботами и делами. На дворе все еще царствует лето, до выхода на работу я успеваю основательно помотаться с детьми по городу и пригороду, и каждый день слушаю о том, как здорово они провели время в лагере, хотя поначалу Шуджи плохо спал по ночам из-за сильно разыгравшегося воображения. Слава Богу, Рецу толковый врач и умная женщина и шарит в детской психологии еще лучше меня, и близнецы смогли обосноваться на новом месте довольно быстро - да так, что и уезжать не хотели. Я вспоминаю о Шунсуи лишь на обеде в свой первый рабочий день. Дети гуляют в компании Исане, поэтому за них можно не волноваться, и, хотя в офисе полный завал, в свой обеденный перерыв я привык отвлекаться от тревожащих меня мыслей. Сидя в столовой, я долго смотрю на мобильный телефон, не решаясь набрать номер мужчины, но ведь я обещал ему позвонить, да и Шунсуи до сих пор держит свое обещание - не приезжает, не пишет. Конечно, я буду только рад, если он решил послать меня и мои жесткие требования к черту, но вдруг он правда ждет, пока я сам с ним свяжусь? Ведь он не хотел уезжать тогда утром - долго стоял на пороге, целовал меня в шею, ловил в захват мои руки и прикасался губами к запястьям. Мне пришлось умолять его уйти чуть ли не стонами. После такого я буду последней скотиной, если не позвоню. Нажимаю на кнопку вызова - сердце в груди ухает в такт гудков. - Гребаный ботинок! - пополам с дикими матами загадочный гневный возглас оказывается несколько не той реакцией, которой я ожидал, поэтому я не могу сдержать рвущийся наружу смех. И не могу остановиться - то ли из-за облегчения, что он взял трубку, то ли из-за комичности ситуации на другом конце провода, но минуту спустя Шунсуи шипит и предъявляет претензии уже мне. - А ты чего смеешься там? Я как идиот бегу из душа, чтобы трубку взять, а это дьявольское исчадие лежит тут посреди комнаты, подножки мне ставит! - ворчит Шунсуи, а потом тон его голоса резко меняется, и мой смех быстро сходит на нет, - Джуу… только не вешай. Я скучал. Я тоже. Очень - осознаю я, но не решаюсь сказать это вслух. Я уже почти привык закутываться по ночам в одеяло и не вспоминать о том, что рядом нет теплого тела, к которому можно прижаться. Почти привык делать ранним утром завтрак для себя одного. Почти… почти заставил себя поверить, что мужчины в моей жизни и не было. - Как ты? - тихо спрашиваю я, отодвигая от себя поднос с недоеденным обедом. Кушать уже расхотелось. В животе скручивается нервный клубок. - Да как я… Все также, Джуу. Сижу дома, пару раз в кино ходил. Без тебя… - Шунсуи делает паузу, - …пусто. Когда я смогу тебя увидеть? Господи. Дикое желание подняться и разбить себе голову о ближайшую стену опаляет сознание. Слезы сами наворачиваются на глаза. Еще только конец июля? Да, точно, конец июля. Перед новым учебным годом у меня едва ли будет время на себя, не говоря уже о том, чтобы вырваться к мужчине. Я ставлю локти на стол и прячу лицо в длинных прядках волос. - Не раньше середины сентября. Может, даже в октябре… - шепчу я в ответ. Я ведь тоже хочу его видеть. А еще мне надо сказать об этом Рецу, но я не хочу получить нагоняй - сам знаю, какой я глупый идиот, и как это несправедливо по отношению к мужчине. Рецу мне весь мозг вынесет - в этом я уверен, поэтому до сих пор я оттягивал этот момент. Но если вдруг я все-таки соберусь поехать к Шунсуи, мне же нужно будет оставить детей на кого-то. А кроме Рецу и Исане я не могу никому доверять. - Так долго? - в голосе мужчины слышна досада, но все, что я могу сделать - это извиниться. - Прости. Если… - Нет, лучше молчи. Я подожду, - обрывает меня он, и я послушно затыкаюсь. Слушаю его тяжелое дыхание и запрещаю себе думать о том, как сильно у меня дрожат пальцы от желания стиснуть его широкие плечи в объятиях. Поцеловать колючий подбородок. Зарыться носом в темные прядки волос. - Мне нужно идти. Я на работе, обед почти закончился, - выдавливаю из себя я, поднимаясь на ноги, но глаза все также устремлены в одну точку. Это слишком… слишком тяжело. - Хорошо. Можно я хоть звонить тебе буду, Джуу? - просит он, и я снова до боли закусываю щеку. - Нет. Лучше я сам, - а то еще позвонит, пока я на кухне, и хитрюга Шуичи решит взять трубку вместо меня и сообщить, что меня нету дома. Такое уже бывало, и как я ни ругал сорванца и ни следил за своим телефоном - предусмотреть все просто невозможно. - Ладно, красава, я буду ждать. После такого разговора возвращаться к работе безумно сложно, но выбора у меня нет. В конце концов, я решаю звонить Шунсуи раз в неделю, и обычно делаю это под покровом ночи, заперев дверь, когда дети уже спят. Мы болтаем обо всем на свете, он травит глупые шутки, и мне все больше хочется его поцеловать. Иногда - просто, а иногда - чтобы заткнуть этот ужасный поток глупостей, который рвется с его языка. Один раз ему почти удается развести меня на секс по телефону, но я вовремя успеваю пригрозить ему тем, что повешу трубку. Я не дурак. Я замечаю, что Шунсуи старается говорить на нейтральные темы или уводить разговор в русло пошлых шуточек и анекдотов. Наверно, он едва сдерживается, чтобы не завести беседу о нашей встрече. Но все же, время от времени, не может сдержать слов, которые режут меня прямо по сердцу. «Знаешь, я представляю, что ты просто уехал в командировку, но скоро вернешься, и снова все будет зашибись». «Уж я бы тебе показал позу номер двадцать пять, не сомневайся, но, увы, ты далеко». «Я боюсь забыть, как ты улыбаешься, Джуу». Жаркий август потихоньку доводит меня до полного исступления и, уложив малышню спать, я запираюсь с Рецу на кухне. - Сейчас ты скажешь, что я полный урод. Рецу, не успев поднести чашку горячего чая к губам, ставит ее обратно и вопросительно выгибает бровь. Она долго и внимательно слушает мой сбивчивый рассказ, но, к моему удивлению, когда я, наконец, умолкаю, Рецу лишь тяжело вздыхает, отодвигая от себя опустевшую чашку. Она не улыбается, но и той гневной реакции, которой я ожидал, так и не следует. Заметив, как пристально я вглядываюсь в ее лицо, она лишь пожимает плечами. - Ты слишком строг к себе, Джуу. Ты всего лишь человек, тебе тоже нужно тепло. Мне казалось, что рано или поздно подобное может произойти. Знай, что ты всегда можешь на меня рассчитывать. В пределах разумности, конечно, но ты не тот человек, который поставит личные отношения выше своего долга. Я в тебя верю, Джуу. «Я в тебя верю». Вот так просто. А все равно - словно обухом по голове. И легче от того, что поделился, не становится. Ни на каплю. Рецу уходит, оставляя меня наедине с безжалостными мыслями. Я брожу по квартире, словно не упокоившийся призрак, надолго замираю у окон, вглядываюсь в звездное небо. Скоро наступит осень, небосклон надолго затянет угрюмыми тучами, по стеклу то и дело будет барабанить холодный дождь. Буду ли я свободен когда-нибудь? Если подумать… если повезет, лет через десять-пятнадцать… не раньше. Но смешно даже представить, что Шунсуи будет ждать меня все это время. Пятнадцать лет - это же целая жизнь. Я замираю посреди свой комнаты. Я бы мог сказать ему, пожалуй. О детях. Если случится чудо, и Шунсуи действительно будет ждать - он все равно рано или поздно узнает. Хотя, быть может, моя откровенность, наоборот, оттолкнет его? Но по сути и второй вариант неплох - я буду счастлив, если наша история продолжится, но если выйдет точка - несмотря на боль, меня устроит и она. Пальцы сами набирают до одури знакомый номер. Впрочем, как только я слышу голос Шунсуи, вся решимость улетает в никуда. Я устало падаю на кровать, тоскливо прижимая телефон к уху. - Ммм, красава, я скучал, - сонно хрипит Шунсуи в трубку. Я с любопытством оборачиваюсь на часы. Всего лишь час ночи - обычно мужчина так рано не ложится. Для этого должно было произойти что-то из ряда вон выходящее. Напился что ли? Хотя по голосу не скажешь. - Я тебя разбудил? Извини, - я ловлю себя на том, что зарываюсь носом в подушку, и от досады кусаю губу. То постельное белье я уже давно сменил. - Да, я прилег. Ты не представляешь, что тут творилось сегодня днем. Эти идиоты просто оккупировали мой особняк! - в голосе Шунсуи слышно крайнее возмущение. Я рассеянно скольжу взглядом по темной комнате. Можно закрыть глаза и на секунду представить, что Шунсуи сейчас стоит на кухне, наливает себе кофе, а его голос доносится не из динамика мобильного телефона, а, подхваченный летним ветром, летит по коридору до спальни. - Кто посмел? - улыбаюсь я - больше своим мыслям, хотя кто мог оккупировать охраняемую территорию особняка, принадлежащего мужчине, просто умом не приложу. - Да ты прикинь, просыпаюсь в середине дня из-за того что под окнами стоит непонятный гомон. Выглядываю, а там охрана ругается с какой-то полоумной бабкой, у ворот припаркован мини-автобус, а по лужайкам и альпийским горкам ползает целая орава детей! Джууширо, нет, ты представляешь! Целая орава галдящих тупых малолеток у меня под окнами! Я думал, меня инфаркт хватит. Короче выяснилось, что их должны были куда-то на экскурсию везти за город, в дом какого-то там недо-художника, а в итоге зарулили ко мне, идиоты. Я полдня их выпроваживал - бабка настаивала, что приехала, куда надо. А эти мелкие, тупоголовые ублюдки мне такой шорох навели снаружи - я их чуть своими руками всех не придушил. Ненавижу детей… А как они… - Шунсуи еще что-то рассказывает, но я уже не слышу. Чувство обреченности накатывает на меня так сильно, как никогда прежде. Рецу права - свою любовь к детям я не променяю ни на что. Теперь нет смысла мечтать и ждать чуда. Чуда не будет. Как и не было его доселе в моей чересчур горькой жизни. Наверно, чудеса созданы для других, а мне остается лишь прикусить губу, смириться и жить дальше, радуясь тем крохам счастья, что ежедневно дарят мне сорванцы. - Шунсуи, - резко обрываю я монолог мужчины, и, странно, но голос даже не дрожит, - Я перезвоню. Внутри пусто. Я думаю о том, что, как только выдастся свободное время, я увижу Шунсуи еще один раз, чтобы навсегда провести между нами финальную черту. Как бы сильно я не был в него влюблен, я не смогу встречаться с человеком, который ненавидит детей. И в этот раз я наверняка смогу сказать ему «прощай», не колеблясь. Просто в жизни есть вещи, которыми приходится жертвовать ради тех, кого ты любишь. И неважно, что мальчишки никогда не узнают, не поймут и не оценят. Их благо - превыше всего. Совсем скоро мне даже удается заснуть. А то, что сны наполнены неясными кошмарами - и вовсе пустяки. *** На дворе холодный ноябрьский вечер. Уже стемнело, дождь хлыщет по асфальту, пока я, задыхаясь до кашля и хрипов, спотыкаясь тут и там, бегу в сторону проспекта, чтобы поймать такси. Меня до сих пор трясет. Это должен был быть совсем обычный, рабочий день, но жизнь снова не преминула напомнить мне, кто в доме хозяин. В голове хаотично мелькают обрывки мыслей, я никак не могу взять себя в руки, едва не сметаю с пути редких прохожих. Я уже вымок насквозь. С утра я собрал близнецов в школу. Шуичи так мило дулся, отказываясь брать с собой бутерброды, с пеной у рта пытаясь доказать мне, что им с братишкой вовсе не интересна эта треклятая экскурсия в Центральный Музей. Господи, ну почему я его не послушал?! Вспышка отчаянья заставляет комок подкатить к горлу. Нет, стоп, сейчас нельзя разваливаться. Не думать об этом, не думать. Не вспоминать. - Укитаке-сан? Я Тидзуру Мария, завуч школы. К сожалению, вынуждена сообщить вам, что автобус, на котором везли детей на экскурсию, попал в аварию. С Шуджи-куном все хорошо, он будет ждать в приемной больницы, но вот Шуичи-кун… Я помню, как в панике бежал в больницу, как звонил Рецу, как долго обнимал Шуджи, который разревелся тут же, как я подхватил его со скамьи. Вокруг меня суетились другие родители. Крики и плач, ругань и суматоха резанули по ушам. Я стоял, вцепившись в куртку Шуджи онемевшими пальцами, боясь дышать. Мне казалось, что если я отпущу его, он тут же исчезнет. Я даже не заметил, как подоспела Рецу, отцепила от меня Шуджи и принялась поить его горячим чаем, усадив обратно на скамью. Я очнулся, лишь когда ко мне подошел врач. - Укитаке-сан, пройдемте со мной, - устало сказал он. Рецу кивнула, молчаливо пообещав мне позаботиться о мальчике, пока я говорю с врачом. Замелькали коридоры, двери, палаты, проносились мимо медсестры, запах медикаментов ударил в нос - в приемной он ощущался не столь остро. Наконец, мы замерли. За толстым стеклом операционной сгрудились люди и машины. Я не сразу сообразил, что кто-то, к кому тянется полчище трубок, укрытый до горла белой простыней, лежит на этом столе. Врач медленно снял очки, достал из кармана салфетку и стал методично протирать линзы, избегая моего застывшего на нем взгляда. Я на секунду подумал, сколько раз он стоял вот так, прежде чем огорошить несчастных людей плохими новостями. А потом понял, что неужели снова… снова я именно тот, кому эту новость сейчас сообщат. Грудь сжало от боли, тошнота подкатила к горлу. - Врать не буду, Укитаке-сан. Ситуация критическая. Пока что мы поддерживаем жизнь мальчика аппаратами, но это ненадолго. Ему требуется очень сложная операция, средств на которую… у больницы, к сожалению, нет. Так что у вас два варианта. Либо вы платите за операцию и нужные медикаменты, либо подписываете бумаги об отключении аппаратов жизнеобеспечения. Если не провести операцию, мальчик все равно умрет через несколько дней, незачем мучить ребенка… Меня все же вырвало. Хорошо, что под руку попалась корзина для мусора, а потом я съехал по стене, вцепился в свои волосы и зарыдал. Потому что та сумма, которую назвал врач, была занебесной. Я бы не собрал столько денег, даже выпотрошив все сбережения и продав собственную квартиру. Словно издеваясь, врач вернулся с успокоительным и протянул мне листы бумаги. Меня снова затошнило. Я знал, что не смогу убить Шуичи. Но ведь у меня не было выхода… Ведь не было же? - Укитаке-сан, прошу вас, не мучайте… - Уберите, - зарычал я, давя всхлип, - Я найду деньги. Сегодня же. Проезжающие мимо машины окатывают меня водой с головы до ног, в голове отрезвляюще яснеет. Бегу на красный, завидев издалека такси. Рука сама взмывает вбок. Господи, хоть бы водитель остановился. Пусть хоть сейчас мне повезет. Шуичи может умереть в любой момент, у меня совсем нет времени. Нет-нет-нету. Такси тормозит в последний момент. За рулем пожилой старичок. Машет мне рукой, чтобы я поскорее забирался внутрь. Обессиленный, я падаю на заднее сиденье, торопливо объясняя, куда нужно ехать. Небо безжалостно изрыгает ливень. Яркие огни равнодушного города потихоньку тускнеют, оставаясь за спиной. Шум машин стихает, когда мы добираемся до пригорода. Это позорно. Это мерзко. Я не звонил Шунсуи с того давнего летнего дня, несмотря на то, что обещал. Прошло почти три месяца. Он не искал меня. Я корил и продолжаю корить себя каждый день за то, что оказался так слаб, что мучаю человека, который стал мне дорог. Следует ли он по-прежнему моей просьбе не связываться со мной? Ждет ли он до сих пор от меня весточки? Что он скажет, когда я появлюсь у него на пороге после такой долгой паузы? А если бы я все же тогда поставил точку, смог бы я сейчас отправиться к нему… Хватит. Тихо. Я готов всю жизнь потом загонять себя на десяти работах, чтобы вернуть деньги, лишь бы Шуичи выжил. Мне больше не к кому пойти. Мне не у кого просить. И это ужасно мерзко - просить денег у Шунсуи, но я продам свою жизнь, свое тело, в конце концов, даже свою душу, если тем самым смогу спасти своего ребенка. И Шуичи и Шуджи - для меня словно собственные дети. Я должен хотя бы попытаться. Его особняк все такой же, каким я его запомнил. Только все вокруг заполоняет дождь. - Подождите здесь, пожалуйста, - прошу я старичка дрожащим голосом, давлю кашель и колотящееся на убой сердце, и выбираюсь наружу. Охрана конвоирует меня до прихожей. Кажется, мне повезло. Шунсуи здесь. А ведь, отправляясь к нему, я даже не подумал, что его может не быть дома. Теперь поздно об этом размышлять, потому что… - Джуу? Я забываю, как дышать. Я не видел его три месяца. Я почти… почти забыл это острое чувство, пронзающее все мое тело при виде Шунсуи. Дотянуться до него, прижаться к его плечу, спрятать лицо в складках его мятой белой рубашки. Выплакать все слезы, все до последней капли, ощущая широкие ладони на своих плечах. Один лишь шаг - он передо мной. Всего один, и холод отступит. Плевать на мокрую одежду, на растрепанные волосы, на все, потому что он улыбается. Смотрит на меня и улыбается, и в светло-карих глазах мелькает такое невероятное тепло. Почти стон слетает с губ, когда он медленно берет меня за руку, словно тоже не верит, что видит меня сейчас перед собой. Его пальцы такие сильные, такие горячие, живые. Боже. - Я… - я не могу вымолвить ни слова. - Джуу, что-то случилось? Я так долго ждал твоего звонка. Честно говоря, я думал, что ты уже не… Джуу? Я вырываю свою руку из этой ласковой хватки, пячусь, приникая спиной к стене, и прячу глаза за завесой мокрых волос. Сжимаю до боли зубы, впиваясь скрюченными пальцами в ворот вымокшего пальто. - Я… Мне нужны деньги, - выдыхаю я. Нет времени. Нет времени стоять и смотреть на мужчину, нет времени вспоминать, как хорошо мне было с ним. Ничего не вернуть назад. Ничто не сотрет эту боль, и этот позор тоже. - Что? - не понимает он. Долго смотрит на меня, оттягивает ворот рубашки в сторону, словно ему вдруг стало душно. - Деньги. Много, - шепчу я, отворачиваясь от мужчины. Наверно, лучше рассказать ему, зачем, но у меня нет сил, нет времени. Чертово время! Его никогда нет. - И это все, что ты можешь сказать мне, приехав сюда под вечер после упорного молчания длиною в три месяца? Даже не объяснишь? - Шунсуи в последний раз с надеждой оборачивается на меня, но я мотаю головой. У меня дрожат губы, я не думаю, что смогу сейчас связать и двух слов. Я и на ногах то еле стою. А потом наступает мертвая тишина. Я зажмуриваюсь, ожидая приговора. За стенами особняка бушует ливень, пронзительно воет ветер, стонут опавшие деревья. Зима совсем скоро. Быть может, дождь этой осенью финальный раз стучится в стекло. Голос Шунсуи хриплый. Мужчина движется нехотя и говорит мучительно-медленно. - Знаешь, сколько раз… - Шунсуи открывает ящик примостившегося в углу прихожей стола, недовольно шуршит бумага, - Сколько раз… отсюда уходили люди, оставляя мне напоследок те же слова, что и ты? Я не смотрю. Мне хочется плакать навзрыд. Я же не… не поэтому. Эти деньги нужны мне не для себя. Я… - Я надеялся… Хотя нет, не так. Я верил, что у нас все получится… Джууширо. Прошу тебя, сотри номер моего телефона, когда ты закроешь за собой дверь. Я не привык заниматься благотворительностью с бывшими любовниками. Мне только кажется или я понял, как это - умереть, оставшись живым? В смуглых руках щелкает ручка. - Сколько? *** Февраль приносит с собой дикий мороз. В груди ужасная тяжесть, но на душе легче. Шуичи, слава Богу, идет на поправку. Его даже выписали из больницы и разрешили гулять на этом диком морозе. Правда, из кресла пока что наказали не вставать. Пока не окрепнет. В целом - с ним все будет хорошо, а оставшиеся после аварии и операции шрамы он каждый день с гордостью демонстрирует мне и брату. Наверно, когда он выйдет в школу, та же участь ждет и преподавателей и одноклассников. Я улыбаюсь при этой мысли. В заснеженном парке тихо кружатся снежинки. Под вечер, наверно, снова нагрянет буран, но мы отправимся домой уже через полчаса. Рецу и Исане поят мальчишек горячим чаем, купленным в автомате неподалеку. Чай в такую погоду - воистину роскошь. Я замираю посреди парка, вдыхая холодный воздух. Мне невесело, мне горько, но у меня есть ради чего жить. Нащупываю в кармане мобильный телефон. Неуверенно вожу пальцем по краешку трубки. Все же… я не могу забыть о Шунсуи и оставить вещи такими, как они есть. Я должен ему рассказать. Не потому что хочу обелить себя, а просто потому что я обязан ему по самое некуда. Я сделал ему больно, и вряд ли он когда-нибудь меня простит, но я не хочу, чтобы он думал, что то, что между нами было - было ложью. Он берет трубку почти сразу. - Я же просил не звонить, - голос грубый, но почему-то мне кажется, что он так и не стер номер моего телефона из своих контактов. - Прости. Я хочу показать тебе кое-что. Я в Центральном Парке, если сможешь добраться сюда за полчаса… - я вовсе не уверен, что он согласится, но, услышав тяжелый вздох, слабая улыбка неуверенно ползет вширь. - Хорошо, я приеду. Полчаса. Тридцать минут. Мальчишки играют - вернее Шуджи бегает туда-сюда, а Шуичи кидается в него снежками, которые услужливо ему лепит Исане. Я пью чай, наблюдая издалека за разворачивающейся миниатюрной войной. Снежинки тают, едва добравшись до картонного стаканчика. Все вокруг замирает. Шум машин стихает где-то далеко за завесой деревьев. За спиной хрустит снег. Даже без положенного приветствия я чувствую, что это Шунсуи. Тишина гремит его шагами. Он долго, очень долго молчит, когда я молчаливо киваю в сторону детей. - Твои? Женат? - с сомнением спрашивает он. Пристальный взгляд буравит мое плечо. - Нет. Их мать - моя сестра - лежит в коме. У них никого, кроме меня нет. Я не хотел… - делаю паузу, пытаясь подобрать нужные слова, потом мотаю головой, - Я не хочу подвергать риску свою семью. Что касается денег… Шунсуи перебивает меня, его ладонь ложится на мое плечо. Я вздрагиваю. - Не надо. Я вижу. Кажется, что тепло его руки пробирается даже сквозь плотный слой одежды. Все же я не могу не сказать. - Я люблю тебя. Оборачиваюсь. Он грустно улыбается. Сжимает мое плечо в последний раз. - Любишь, но… - Да, прости. Смуглые пальцы дотягиваются до моей челки, игриво отталкивают одну прядку в сторону. Мы стоим там близко, но между нами стена. Наконец, он цокает, запихивая руки в карманы черных джинсов. - Ты красава, но засранец, Джуу. Как-то так. Я виновато улыбаюсь ему вслед. Шунсуи уходит также неспешно, как и пришел, но на душе становится чуть легче. Хотя бы самую малость. Наверно, я смогу с этим жить. Эпилог - Не торопись, пережди грозу, Джуу… - уговаривает меня Рецу, но тут же осекается, по-видимому, отвернувшись от трубки, потому что голос, льющийся из динамика, ненадолго приглушается, - Шуичи, ну-ка поставь сумку на место! Я давлю смешок, воображая как Шуичи, незаметно подкравшись к женщине со спины, пытается утащить ее драгоценный саквояж. Мальчишки вообще за последнюю неделю дико пристрастились к игре «укради-спрячь-получи нагоняй». Скорее всего, на них так действуют зарядившие после продолжительной засухи грозы и дожди - из дома из-за непогоды носа не высунуть, вот и энергию девать некуда. Как ни стараюсь я их занимать делами, все равно к вечеру такое ощущение, что вся квартира перевернута вверх дном. Вот тебе и июль. - Рецу, вам же с Исане в театр идти. Подумаешь, гроза… - я выглядываю из фойе офиса сквозь стеклянные двери. На черном небе настоящая свистопляска. Из-за оглушительных раскатов грома дрожат даже стекла. А я, как назло, забыл бумажник дома, еще и сверхурочно остался поработать, даже мелочи на автобус попросить не у кого. - Ну, смотри сам. Не дай Бог, еще вымокнешь, кашель разыграется. Театр - не самое важное в жизни, - укоризненно отвечает подруга и вешает трубку. Нет, не хочу, чтобы девчонки опоздали на премьеру спектакля. Они так долго мечтали туда сходить. Делать нечего - придется бежать под дождем и ветром. К слову, ветер настолько сильный, что зонт лучше не открывать. Запахиваю плотнее легкую куртку и выхожу наружу. Меня тут же окатывает водой с ног до головы. И, словно издеваясь, на каждом пешеходном переходе светофор встречает меня насмешливым красным светом. Хмурясь, терпеливо жду каждый раз зеленый и спешу вперед. Только вот совершенно не ожидаю, что на очередном таком повороте дорогу мне нагло перекроет черный внедорожник. Марки Порше Кайен. Что-то до боли знакомое екает на сердце. - Залезай, подброшу, вымок же весь, - Шунсуи, перегнувшись через соседнее сиденье, открывает мне дверь, - Ну? Он почти не изменился, такая же игривая улыбка, смешинки в теплом взгляде и сильные пальцы, уверенно лежащие на руле. Не знаю, что заставляет меня забраться внутрь машины. Он все также прекрасен. Полгода прошло, но я все еще его люблю. Постоянно думаю о нем и вспоминаю наши встречи и его поцелуи, от которых так сильно сбивалось дыхание. - Домой? - уточняет он, переводя взгляд на дорогу, и я киваю, - Как ты вообще? Как дети? - Спасибо, все хорошо, - улыбаюсь в ответ, приглаживая мокрые прядки волос, - А ты, я смотрю, все же починил эту махину? - Еще бы. Влюбился в нее с первого взгляда, - смеется он, потом умолкает на секунду и добавляет, - Пожалуй, также как и в тебя. В горле пересыхает. Я молчу. Что я могу сказать? - Шунсуи… - Нет, не говори ничего. Я понял, что семья для тебя превыше всего, - он хмурится, притормаживая на очередном светофоре, - Не хочу и не буду усложнять тебе жизнь, Джуу, просто я так и не сказал тебе тогда. Маялся все эти полгода. Думаю, ты и так знаешь, но… раз уж ты здесь и сейчас, то прости мне мою слабость. Сжимаю руки в кулаки. В груди бьется горечь пополам с тоской по тому, что могло бы быть, но чего никогда не будет. - Я тебя тоже люблю. Никогда. Оглушительный рев летит вниз с неба вслед за корявой молнией. Трещат красивые витрины магазинов, взвизгивают сигнализации припаркованных неподалеку машин, град стучится в стекла внедорожника. В этот хаос чувств и звуков досадливо врезается мелодия моего мобильного телефона. - Прости, - говорю я Шунсуи, снимая трубку. Он понятливо кивает. Не могу не взять, хоть сейчас мне не до этого. Вдруг что с сорванцами… - Укитаке-сан? - раздается в динамике незнакомый голос, - Это из больницы… Я едва различаю слова в громком реве грозы, бушующей снаружи тонких стен машины. А потом мобильный валится из рук и Шунсуи резко вжимает тормоз, заметив, как слезы вдруг расчерчивают мои бледные щеки. - Джуу? Джуу? Что случилось? Шунсуи держит меня за плечи, пытаясь поймать мой рассеянный взгляд. А у меня бесконечно дрожат губы, и хрипы рвутся из груди, и мне хочется выть наравне с танцующей бурей. - Сестра… - выдыхаю я, отчаянно цепляясь холодными пальцами за ладони мужчины, - Сестра… Упираюсь лбом в плечо Шунсуи, падаю в его руки, впитывая в себя давно позабытое тепло. - Она проснулась.