Милашка для ГДК

      Под утро мне захотелось пописать и побить наших похитителей. Второе, увы, неосуществимо. Проклятье, ну как можно было впихнуть в одноместную каморку разнополых пленников? Козлы!       - Хибари-сан, у меня есть, - достаю из кармана початую пачку бумажных платочков и пересчитываю их, - у меня есть пять бумажных платочков. В каком углу камеры будем делать туалет?       - Травоядное, - со странной интонацией протягивает ГДК.       - Да знаю я, что это неприлично и постыдно! Но писать в трусы и сидеть в описанной одежде будет неприятно. Лучше уж так, - мне стыдно и поэтому я стараюсь не глядеть в сторону Хибари. – Пусть плохо пахнет в одном углу в помещении, чем я буду вонять целиком.       ГДК фыркает.       - Ты просто нечто. Переживаешь по пустякам и стараешься содержать в порядке даже камеру. Удивительно, что в здании так грязно, с такой пленницей как ты.       - Они отказались принести швабру или веник, тогда бы я здесь подмела. Здесь повсюду обломки стекла. Не понимаю, как им свои ноги не жаль. И ведь стырить откуда-то диван-качели и притащить его сюда им было не лень, - недовольно бурчу в ответ.       Хибари тихо смеётся.       - Можешь делать что нужно, я закрою глаза.       Это было унизительно. Но я не могу терпеть вечно, поэтому… Но всё равно, это было унизительно и стыдно, хоть и необходимо.       Сам Хибари, кстати, при мне в туалет не ходил. Видимо, он пописал пока я спала.       Жёлтая птичка пару раз улетала по своим делам, но каждый раз возвращалась обратно.       Мы с Хибари съели леденцы. Может, это глупо (в смысле, вдруг после леденцов пить захочется сильнее), но больше у нас всё равно ничего нет.       Кстати, помимо дырок в сторону улицы у нас осталась небольшая дыра вверху заложенного проёма – очкарику не хватило парочки кирпичей.       Зато, когда днём изнутри здания слышатся взрывы, то мы их слышим.       Птичка садится на дыру, ведущую в помещение, и поёт гимн Намимори. Потом вспархивает и улетает. Кусок кладки перед нами взрывается. Я в полном обалдении вижу избитого Гокудеру с кровью в районе груди, лежащего перед нами, и очкарика с Кеном. Кен выглядит более растрёпанным и диким, чем обычно.       Пока я обалдеваю, Хибари перебрасывается парой слов с итальянцем и встаёт одним резким движением, широко расставив руки. Я мудро решаю никак не комментировать его безрассудность – всё равно по-хорошему нас не отпустят. А так есть надежда, что эти двое не имеют паранормальных способностей, как синеволосый, и тогда ГДК их побьёт даже в таком ослабленном состоянии.       Неожиданно руки Кена трансформироваются в звериные лапы. Он бросается на Хибари, но тот эффектно подбрасывает ногой свои тонфы в воздух, ловит их на лету и бьёт Кена так сильно, что тот отлетает на несколько метров вдаль и пробивает спиной остатки стеклянной панели. Это круто.       Затем Хибари дерётся с очкариком. И побеждает, выбрасывая очкарика вслед за Кеном.       - Джудайме пошел дальше. Я помогу ему, - пыхтит Гокудера, шатаясь и опираясь на стену.       - Не советую лезть к гипнотизёру. Лучше давайте вызовем полицию и врачей для Фууты-куна, - мигом предлагаю я. То, что врачи якобы нужны лишь для Фууты я добавляю исключительно для того, чтобы гордые парни не прожигали меня глазами.       - Мы сами разберёмся. Не нужно звать полицию, - холодно отрезает ГДК. – Ты самка, не лезь в мужские дела.       - Драться я не пойду, но не сообщить в полицию не могу. Меня несколько дней не было дома, мои родители сходят с ума и полицейские меня уже ищут.       - Скажи, что провалилась в яму на стройке и сидела в ней, пока тебя не нашли люди из дисциплинарного комитета, - приказным тоном говорит Хибари.       - Ладно, Хибари-сан. Ну, я пойду тогда? – не хочется мне видеть, как именно они будут разбираться с синеволосым. Я никогда не хотела быть втянутой в бандитские разборки. Да и страшно мне – вдруг Кен или очкарик очнутся и изобьют меня, если я здесь останусь?       - Иди. Травоядным самкам здесь не место, - высокомерно отвечает ГДК. Мда, кто-то явно был слишком впечатлительным ребёнком и пересмотрел передач про животный мир. Но я никогда-никогда не рискну сказать эти слова вслух…       Я со средней скоростью выхожу из здания бывшего кинотеатра и неспешно двигаюсь в сторону цивилизации вдоль утоптанной тропинки. Приказ Хибари насчёт объяснения я не буду нарушать, чтобы не портить себе репутацию и жизнь. Ведь если станет широко известно, что меня несколько дней держали в плену бандиты, то все сразу подумают обо мне плохо. И ведь далеко не все начнут сочувствовать. Кто-то начнёт злорадствовать и говорить гадости, кто-то решит, что раз я уже «испорченная», то со мной можно не церемониться и тогда меня могут если не изнасиловать, то уж точно грубо облапать. Насколько я знаю, такая дикая ситуация распространена в Индии – там изнасилованных девушек могут изнасиловать полицейские, поскольку пострадавшая девушка по их меркам уже «порченная». Япония – это не Индия, но тоже Азия, поэтому лучше не рисковать. К тому же, значительная часть родителей потребует, чтобы меня убрали подальше от их неиспорченных дочерей, если у меня будет репутация жертвы изнасилования. Так что со всех сторон лучше согласиться на роль дуры, залезшей на территорию стройки и упавшей в котлован. А следы относительно новых побоев объясню неудачной попыткой выбраться из котлована.       Идти быстро я не могу, так как у меня побаливает место под грудью и часть рёбер с левой стороны. И вообще, у меня шикарный кровоподтёк там.       Я иду по узкой тропинке и вижу вдалеке асфальтированную дорожку. И тут я снова теряю контроль над своим телом и бегу назад в заброшенный кинотеатр. Я вбегаю внутрь здания, бегом поднимаюсь по лестнице (хотя мне этого не хочется, очень уж подозрительный шум слышится со второго этажа, да и больно мне так быстро сейчас двигаться) и падаю прямо на лестнице, потому что ко мне резко возвращается контроль над моим телом. Блин, упасть со всего маху на ступеньки – это больно! Хорошо хоть, что я успела выставить руки и потому не разбила лицо/челюсть/череп. Не могу сдержаться, из моих глаз текут слёзы. Я медленно, на четвереньках спускаюсь со ступенек на площадку. Пытаться подняться, находясь на ступеньках, я боюсь: ступеньки разбитые и узенькие, края ступенек местами стоптаны, местами в каких-то сколах, перил нет. Лучше уж вначале спуститься на ровную поверхность и лишь потом пытаться встать с пола.       На четвереньках спускаюсь на площадку между лестничными пролётами и аккуратно поднимаюсь на ноги. Я чувствую злость и раздражение – только что я передвигалась на четвереньках словно какая-то упившаяся в зюзю алкоголичка! Это унизительно! А ещё я очень волнуюсь за ребят и хочу посмотреть, что происходит на втором этаже, но боюсь.       Вдруг на моих ладонях возникают маленькие шарики бирюзового цвета. Я удивлённо гляжу на них. Неверующе подношу ладони с огоньками к своему лицу. Что это вообще такое? Я что, теперь стану духовидцем, как в манге?       Неожиданно меня хватают за запястья и тянут мои ладони с огоньками вверх. Затем высокий незнакомец быстро наклоняется и втягивает мои огоньки себе в рот сквозь бинты.       - Вкусно, - говорит забинтованный высокий незнакомец, выпрямившись. – Солнце с дождём, моя любимая смесь.       В полном обалдении разглядываю его. Мужчина одет в чёрное пальто-плащ, лицо у него забинтовано вместе с глазами и подбородком. Вернее будет сказать, что забинтована вся голова вместе с ртом и глазами. На голову надет высокий чёрный цилиндр. На руках белые перчатки. На ногах - дорогие кожаные ботинки. Ещё от него исходит холод и внизу, около его стоп, клубится туман, поэтому ботинки трудно рассмотреть.       - Здравствуйте, - растерянно здороваюсь, закончив тщательно рассматривать таинственного незнакомца. – А Вы кто?       - Я один из Вендетте, служу в Вендиче, тюрьме для мафиози. Если ты нарушишь законы мафии, то тоже попадёшь туда.       - Но я простой человек, а не преступница!       - Ты пробудила своё пламя посмертной воли. Теперь ты мафиози.       - Аа… А можно пробудить пламя и не становится мафиози? – робко спрашиваю я.       - Можно. Однако у большинства мафиозных семей есть детекторы. Рано или поздно тебя найдут и вынудят присоединиться к одной из мафиозных организаций, - тут он слегка склоняет голову на бок. – Мне пора.       За его спиной возникает жуткая чёрная клякса и забинтованный служитель тюрьмы спокойно шагает в неё, исчезая в её черноте. Клякса бесшумно схлопывается сама в себя.       Я делаю шаг вперёд и осторожно вожу руками перед собой. Но нет, клякса не оставила никаких изменений в этом месте. Передо мной обычный воздух.       Жму плечами и медленно спускаюсь вниз по лестнице. Иду к выходу из здания.       Когда я дохожу примерно до середины холла, в старый кинотеатр врывается толпа мужчин в белых медицинских халатах с больничными каталками наготове. Они шумно переговариваются меж собой, хватают меня и кладут на носилки, невзирая на мои возражения, что я могу обойтись без носилок, а вот парни в плохом состоянии. Носилки запихивают в машину скорой и меня шустро увозят в больницу. По дороге мне вкалывают обезболивающе, как в дальнейшем оказалось, со снотворным эффектом.       Проснулась я только на следующий день и сразу же оказалась затискана своими родителями. Из маминых причитаний я поняла, что по официальной версии я решила срезать путь через стройку и упала в котлован. И потому голодала все дни, проведенные там. Папа провёл с нами минут двадцать, после чего ушел на работу. Мама же сидела со мной в палате до самого вечера. И рассказала про какие-то массовые избиения школьников средней Намимори. Хм, кажется, я догадываюсь, кто именно в этом виноват. Но вот зачем гипнотизёр избивал школьников нашей школы, я так и не поняла.       Вечером после работы за мамой пришёл папа и заодно принёс мне гостинцы – воду и яблоки. Врач сказал, что завтра меня уже выпишут и вообще, меня здесь держат чисто на всякий случай. После ухода родителей я спросила медсестру, делающую вечерний обход пациентов, что с Фуутой. Она ответила, что мальчик ещё спит. По оценкам врачей, Фуута должен проснуться сегодня ночью или завтра утром. Затем медсестра щёлкнула выключателем, выключая свет, и вышла из моей палаты.       Я привычно поворачиваюсь со спины на живот. Есть у меня дурацкая привычка – перед сном вначале лежу на животе минуты три-четыре, потом поворачиваюсь обратно на спину и лишь тогда засыпаю. Если же я не могу поворочаться из-за травмы ноги, например, то долго лежу без сна, прежде чем получается заснуть.       Полежав немного на животе, я переворачиваюсь обратно на спину и сразу же начинаю засыпать.       Но тут кто-то входит в палату и без предупреждения включает свет.       - Вот ты где, травоядное, - Хибари второй раз щёлкает выключателем, и палата погружается назад в темноту.       У меня из-за двух резких смен световой обстановки перед глазами возникают маленькие цветные пятна. Я медленно моргаю, чтобы глаза пришли в норму.       Между тем Хибари подходит вплотную к моей кровати, нагло, без спросу, поднимает с меня часть одеяла, небрежно сдвигает меня к стене, ложится рядом со мной и накрывается отнятой у меня половиной одеяла.       - Одеяло слишком тёплое, - недовольно бурчит Хибари, прижимаясь ко мне боком (кровать же не двухспальная).       - Это нормальное тёплое одеяло! Под более легким мне будет холодно. Хибари-сан, Вы с ума сошли? Идите прочь с моей кровати! У Вас же своя палата есть, - прихожу в себя от такой вопиющей наглости и сразу же пытаюсь отнять у Хибари своё одеяло. Блин, какие у него сильные пальцы, ни единого сантиметра отнять не получается!       - В мою палату впихнули Саваду. Шумное травоядное пищит даже во сне и мешает мне спать.       - Так попросите перевести Вас в другую палату!       - Все маленькие палаты заняты. Прекрати пихаться, не то накажу, - строгим голосом выговаривает мне ГДК.       Я замираю и быстро обдумываю, стоит ли воспринимать его угрозу всерьёз. Вспоминаю его прискорбную привычку впечатывать меня в стену и раздраженно вздыхаю, но прекращаю пытаться вытолкнуть его с кровати.       - Хибари-сан, не могут быть все палаты занятыми. Это большая больница, не может быть, чтобы здесь было так мало палат. В случае автокатастрофы на ближайшей трассе людей везут именно сюда. Здесь есть реанимационное отделение и хирургия, я точно знаю. Здесь проводят плановые медицинские операции людям не только из Намимори, но и из Кокуе и Ририто. Я точно знаю, кто-то из девчонок рассказывал, что её дядя из Ририто на операцию ложился тут, потому что у них в городе есть только поликлиника и травмпункт. Поэтому идите вон из моей палаты.       - Большинство палат рассчитано на шесть человек. Я буду спать здесь. Заткнись и спи.       - Грубиян! Я завтра уже выписываюсь, потерпи одну номмммммммм, - потерявший терпение Хибари бесцеремонно закрывает мне рот ладонью.       - Ещё слово и ты будешь спать на полу, - холодным тоном предупреждает меня он, после чего убирает свою ладонь с моего лица.       Верю, что он так и сделает, если я нарушу его приказ. Хибари чересчур властный, любит наслаждаться своей властью над окружающими. Я пару раз старательно сильно фыркаю, чтобы он понял степень моего недовольства, затем устраиваюсь поудобнее и быстро засыпаю. И тепло чужого тела рядом совсем не мешает мне.       Когда я проснулась утром, то Хибари рядом уже не было. Видимо, он проснулся и ушёл раньше утреннего обхода медсестры, это хорошо. Мне не хочется объяснять родителям, почему я ночевала в одной кровати с парнем. Хибари, наверное, просто было одиноко, вот он и пришёл ко мне.       Дома я с удивлением обнаруживаю, что вся моя комната перерыта. Шкафы открыты настежь, на полу вповалку лежит одежда, полотенца и мои комплекты постельного белья.       - Мам, а что здесь случилось?       - Полицейские искали запрещённые вещества или противозачаточные. Они сказали, что хорошие девочки просто так не убегают из дома. Думали, что раз мы приехали из Токио, то ты могла там приобщиться к употреблению чего-нибудь или начать вести раннюю половую жизнь и решила сбежать к своему любовнику. Они были так невежливы с нами! – мама сердито хмурится. – А потом я просто не могла заходить в твою комнату и видеть, что тебя нет дома. Это было невыносимо!       - Но почему полицейские отнесли нашу семью к неблагополучным? – вслух удивляюсь я.       - Просто они хотели спихнуть на нас ответственность. Говорили, что раньше в небольших городах никогда не пропадали девочки-подростки. Впрочем, не волнуйся о них – я уже написала жалобу их начальству в Томазу.       - Почему меня пришли искать полицейские из Томазу, а не из ближайшего полицейского участка? – продолжаю недоумевать я.       - Не знаю, - мама хмурится ещё сильнее. – Я не помню точно, почему так. Впрочем, - её лицо разглаживается, - теперь это не важно. Ты нашлась. Мы уже отправили сообщение твоему брату. Он тоже сильно переживал, даже хотел приехать поддержать нас, но мы с твоим отцом не позволили ему так поступить. Сейчас для него учёба должна быть на первом месте. Ты же понимаешь, как важно…       Мама включает свою привычную шарманку о важности образования. Я привычно делаю вид, будто внимательно слушаю.       Под мамино бурчание мы начинаем убираться в моей комнате.       На следующий день моё появление производит фурор в школе. Мои подруги затискивают меня до синяков. Кику в столовой громко называет меня своей лучшей подругой (да ну?!) и сокрушается, что мой сотовый разбился при моём падении в котлован. Какие-то парни стрёмного вида плачут от счастья при виде меня, говоря как они рады тому, что я не стала жертвой сексуального насилия. Особенно мне запоминается толстяк на год старше, который мечтательным тоном рассказал мне, что именно со мной мог бы сделать гипотетический похититель. Блин, да мне уже страшно учиться в нашей школе!       Другой чудик тоже подошёл ко мне и торжественным голосом пообещал следить за мной сутки напролёт лишь бы я не потерялась. Его больной взгляд мне откровенно не понравился. Поэтому я, в свою очередь, громко пообещала написать заявление в полицию, если хоть кто-то будет ходить за мной по пятам. Я хотела ещё сказать пару «ласковых» слов про сталкерство, но тут Кику, Рика и Аяка буквально повисли на мне и торопливо вывели меня из столовой.       - Эри-тян, это было ужасно грубо! – восклицает Рика, как только мы располагаемся в относительно укромном закутке. – Митсеру-кун всего лишь хотел ободрить тебя.       - Этот Митсеру-сан – псих. У него глаза больные и я его боюсь, - категоричным тоном отвечаю я. – Если он будет ходить за мной по пятам, то я напишу заявление в полицию.       - Тебе показалось. Митсеру-кун очень хороший, он всегда охотно помогает девушкам из клуба флористики, - возражает Аяка. – Митсеру-кун никогда не отказывается не только помочь дотащить мешок с землёй или с удобрением, но и помогает провести инвентаризацию, даже если ему приходится задерживаться до самого закрытия школы.       - И действительно находятся девчонки, которые не боятся оставаться с ним наедине в пустом помещении? Ну и дуры, - невольно ёжусь, вспоминая взгляд Митсеру.       - Перестань вести себя как маленькая, - неодобрительным тоном произносит Кику. – Ты красивая, поэтому некоторым парням не удаётся сдержаться и они пялятся на тебя. Митсеру-кун просто посмотрел на тебя, в этом нет ничего страшного.       - Пялятся совсем другими взглядами! А у Митсеру-сана взгляд больной, точь-в-точь как у маньяка, настигшего свою жертву перед тёмный кадром. А в следующих кадрах показывают, как нашли труп очередной изнасилованной девушки, - я категорично не согласна с Кику насчёт этого мутного типа.       Кику смеётся.       - Ками-сама, Эри-тян, ты готова бояться человека лишь потому, что он похож на актёра, сыгравшего роль маньяка в фильме?       - Он не похож на актёра внешностью, у него именно взгляд больной, - возмущённо поправляю я.       - Но, Эри-тян, подумай логически, ведь актёр, играющий роль маньяка, вряд ли им является по-настоящему. Актёр всего лишь изобразил сальный взгляд на камеру и теперь ты воспринимаешь сальный взгляд как угрозу. Это глупо, - рассудительно замечает Аяка.       - Даже если это был сальный взгляд, а не взгляд маньяка, я всё равно боюсь и не хочу, чтобы этот Митсеру-сан крутился возле меня, - на фиг, я с этим психически больным общаться не буду.       - Ты такая упрямая, Эри-тян, - Рика улыбается.       Странно, что все мои подружки не чувствуют ничего неуютного под сальным взглядом этого Митсеру. Или это потому, что пока что в школе он только на меня так смотрел? Ками-сама, избавь меня от этой напасти!       Дома я приготовила бенто для Фууты-куна, бенто для Гокудеры и бенто для Хибари, после чего на общественном транспорте поехала в больницу.       Первым я отдала бенто Фууте. Мальчик уже чувствует себя хорошо, его завтра выпишут.       Затем я отдала бенто Гокудере и знатно поскандалила с ним. Этот самовлюблённый шовинист решил, якобы я в него влюбилась, как Кику. Я ему с удовольствием объяснила при помощи исключительно цензурных ругательств, что никакая любовь не может быть настолько ко мне зла, дабы я влюбилась в такого козла как он. Пояснила, что сделала ему бенто просто из благодарности – ведь Гокудера освободил нас с Хибари из нашей камеры. Гокудера в ответ буркнул, что освобождал исключительно Хибари, а про моё присутствие в бывшем кинотеатре он не знал. Но итальянец явственно смутился и даже немного покраснел – наверное, Гокудера просто не привык к чужой благодарности, с его-то скандальным характером.       Наконец, в приподнятом настроении после посылания Гокудеры к чёрту, я иду в палату ГДК.       - Добрый день, Хибари-сан.       - Зачем пришла? – ГДК смотрит на меня крайне недружелюбно и даже не соизволил отложить в сторону книгу, которую читал до моего прихода, сидя в кровати.       - Ну, я просто пришла навестить Вас. Меня-то уже выписали, - жму плечами. – Хотите бенто? Рис, куриные котлетки и овощной салат.       - Оставь себе. Предпочитаю говядину, - равнодушно отказывается Хибари и опускает взгляд в книгу.       Я растерянно смотрю на него, не понимая, что мне сказать дальше. Своим отказом Хибари сломал мне уже заготовленный шаблон разговора, а я всегда сильно торможу, когда мне ломают шаблон.       - Если тебе больше нечего сказать, можешь идти, - замечает ГДК равнодушным тоном, не отрывая свой взгляд от книги.       Мне это показалось обидным. Я-то уже думала, что мы теперь как бы друзья (ну, приятели как минимум), а он вообще не хочет со мной общаться. Хотя ночью приходил за человеческим теплом. Или Хибари передумал общаться со мной? Ну и ладно, не особенно хотелось.       - Вежливость так и прёт. До свидания, Хибари-сан, увидимся в школе.       Ухожу из его палаты. Сам ГДК сказать мне «пока» так и не соизволил. Дурак.