Сопоставительный анализ

Первое впечатление – самое важное. Нужно произвести правильное впечатление с самого начала, иначе все будут принимать тебя за совершенно другого человека… Брехня. Андрей потягивается, вспоминая злой, недобрый взгляд, буравящий его не хуже раскаленного докрасна ножа. Первое впечатление о Максе. Макс закатывает глаза, вспоминая доходящую до абсурда нежность, с которой взрослый парень утешал хнычущую сестру. Первое впечатление…ну понятно, в общем. Первое впечатление мгновенно заставило их возненавидеть друг друга. У Андрея скулы сводит от ненависти, кипящей в Максе, Макса тошнит от правильности и заботливости Андрея. Макс достаточно видел в своей жизни, чтобы понимать – за такой чистоплюйской наружностью обычно скрываются настоящие ублюдки и отморозки. Он сам, во всяком случае, не лицемер. Андрею судьба доступно объяснила, что иногда свое «хочу» надо запихать в глотку и состроить вежливую улыбку, заботясь о сестре. Он, коли на то пошло, не причиняет боли окружающим. Ненависть, чистейшая ненависть! А вокруг все суета…Убийства, исчезновения, тайны… Максим смотрит на то, как день за днем новенький продолжает играть в заботливость и недоумевает: зачем? Почему никто вокруг не замечает этой фальши? Ну не бывает же такого в жизни, право слово, чтобы кто-то просто любил кого-то, оберегая его!... Андрей смотрит на то, как постоянно, каждую секунду, в самые, казалось бы, радостные мгновения этот парень смотрит затравленно, словно чуя подвох каждой своей клеточкой и гадает: что же случилось? Почему он такой? Нет, ну не может же у агрессивного и уверенного в себе бунтаря быть неприятностей, волнующих его!... Макса мелкая девчонка раздражает. Она такая слабая, неприспособленная к нормальной жизни, что глядя на нее, Макс задумывается, какая же жизнь – нормальная. Максу не стоит жалеть себя, он это понимает, он ведь не слабый! Проще злиться и ненавидеть девчонку. Андрею Надя дает уверенность. Она больше грустит, реже улыбается. Она такая беззащитная, что глядя на нее, Андрей чувствует себя большим, сильным, умным… Способным защитить. Андрею вообще необходимо кого-то защищать и оберегать – это придает ему сил. Проще помогать другим, чем пытаться помочь себе. Они такие разные, что существуют в разных плоскостях. Непараллельных, постоянно сталкивающихся и искрящих. Андрей даже не думает о Максе. Просто видит и делает то, что делает. И ничего не может с этим поделать. Макс старается не думать об Андрее. А когда видит – не может удержать себя в руках. И ничего не может с этим поделать. Однажды Андрей поднимается на чердак и спасает Максу жизнь. Не успев подумать и решить, взвесить за и против. Иначе просто было бы не правильно. Глупо. Бессмысленно. Он сидит, глядя, как Макс хватает ртом воздух, прикрывает глаза, откидывает голову, и не думает ни о чем. Однажды Макс едва не срывается с крыши, а жизнь ему спасает именно Андрей. Он обессилено прикрывает глаза, чувствуя противоречивую благодарность. Андрей рядом, теплый даже через две куртки и пару сантиметров воздуха, и это приятно. А еще это – повод задуматься. И они живут дальше, думают, ходят, спят, как и раньше. Только все уже по-другому. ДО Макс не замечал, какой Андрей уютный, когда молчит. ДО Андрей не любовался Максом, когда тот не видит. ДО Макс хотел сделать больно, чтобы просто было больно. ДО Андрей старался игнорировать, потому что ему просто было наплевать. ТЕПЕРЬ Андрей смотрит, как Макс рисует на полях в тетради, скучающе подперев голову кулаком, а взгляд отвести — не может. ТЕПЕРЬ Макс проходя мимо Андрея на перемене, в комнате, в душе, едва сдерживается, чтобы не дотронуться до него. ТЕПЕРЬ все иначе. Макс психует, встречается с отцом, возвращается еще более злым. На вопросы огрызается едва не буквально и уходит подальше. В душе остается последним, поворачивается только боком, но Андрей все равно видит отчетливые синяки. Андрей хочет подойти, обнять, успокоить, утешить…вокруг вечно друзья и он плюет мысленно и уходит к Наде. Андрей мать Макса не видел, но она ему уже не нравится. Женщина, позволяющая мужу бить своего ребенка – не мать. Позже он узнает, что абсолютно прав, и это не мать, а мачеха. Легче, как ни странно, от этого не становится. Однажды отец приезжает за Максом и забирает того на два дня – развлекаться. Макс априори рад этому. Андрей смотрит, как мужчина мнет пальцами одной руки карман, и почему-то думает, что он насилует Макса. И не только морально. Андрей смотрит на татуировку Макса и его так и подмывает спросить, зачем он наколол ее. Про судебный процесс против его отца Андрей узнает едва ли не последним из всех обитателей вселенной — уже когда Макс заходит в кабинет нового директора, чтобы дать показания. Выбегает, скрывается на чердаке. Андрей выжидает немного и идет за ним, слыша наверху судорожное дыхание, близкое к всхлипам. Он нежно, он заботливо берет Макса за руку. Присаживается рядом, пытаясь проникновенно заглянуть в глаза и обнять. А Макс поворачивается, смотрит злыми влажными, но без слез глазами и бьет его по лицу кулаком. Андрей ошалело зажимает нос, отшатывается – не от испуга, от ненависти во взгляде – и уходит. А Макс не плачет там, наверху. Когда он исчезает, время не идет. Просто ничего нет – вот и все. Жизнь вновь начинает бесконечную череду смертей и рождений только с возвращением Макса. Он запросто приходит, обычный такой, родной, ехидный и колючий, но какой-то потерянный. Андрей ждет изменений, но их нет. Макс не хочет изменений. Они и так постоянно ломают его едва достроенные замки. Не успевает он восстановиться, успокоиться, смириться что ли, а любимая двоюродная сестренка уже шлет ему письмецо. Не любовное – к сожалению или к счастью? Андрей видит тем вечером, как Макс на него смотрит, не видя, и мысленно обрывает ромашку, гадая. Ромашка обнадеживает. Ночью Макс встает, подходит туда, где раньше была кровать Темы. Андрей видит его силуэт почти с закрытыми глазами, почти чувствует, без зрения, как он рывками, бессознательно как-то, движется. Как замирает на пару мгновений и тут же, выдохнув, тихо идет к выходу, будто спеша уйти, чтобы не успеть осознать. Андрей неспешно обувается и идет следом. Он, отчасти, догадывается, что не может ничем помочь и будет лишь ненужным свидетелем чужой слабости, но бросить Макса там, на чердаке, сходить с ума в одиночку – выше его сил. Он поднимается по лестнице парой минут позже и слышит только живую тишину. Живую – потому что в комнате есть живые, просто они молчат. Макс смотрит на него устало и непонимающе, мол, ну чего тебе еще надо, сейчас-то? Андрей не знает, что сказать, и не думает, что сделать. Садится рядом, не нарушая тишины. Краем глаза замечает за коробками, позади них, пузатенькую нераспечатанную бутыль. Отчетливо алкогольный напиток Андрей, подумав, придвигает к себе. На всякий случай. -Темка, — хрипло шепчет Макс, вертит в руках какую-то бумажку, — Темка не мог… Запинается, вертит бумажку быстрей. Андрей протягивает руку, Макс смотрит на него оценивающе и, опустив глаза, передает ему. Андрей, странно это или нет, ничего не понимает, пробежав свидетельство о смерти глазами. Не требует объяснений, пусть сам расскажет. И даже ждать почти не приходится. -Его настоящий сын, — оглядывается, ища что-то. Глаза бегают, — Он умер в младенчестве. И знаешь, что он сделал?... Вскидывает голову, смотрит зло, влажными глазами, как тогда. Голос срывается, а Андрей молча и спокойно слушает. — Купил себе нового сыночка!... А мать… моя настоящая мать… вот так взяла и продала!... Макс всхлипывает и, кажется, даже не замечает этого. Слезы мгновенно сбегают, стараясь опередить друг друга, по щекам, к губам. -Я прям вещь, — нервно смеется, — Хочешь – покупай. Авдеев, хочешь? И смотрит прямо в глаза, такой близкий и растерянный. Андрей ласково гладит его по руке, а Макс шипит, снова заводясь. -Не нужно со мной, как с шестилетней девчонкой! Андрей мысленно соглашается. Макс – не Надя. Ему эти нежности только мешают. И, поняв, притягивает к себе, не слушая, обнимает так крепко, что даже больно, а Макс хватает ртом воздух и всхлипывает в голос. И целует, не осторожничая, глотая соленые слезы, прикусывая губы, так, как хочет. Гладит горячую кожу, целует татуировку, чувствует чужие пальцы в своих волосах… И плевать он хотел. И плевать они хотели.