Порнография

— Если британская нация желает стать презренными отбросами общества — пусть. К черту. Так тому и быть. Я думаю, пора умывать руки, Биздюк. Мужчина в строгом деловом костюме приоткрыл рот для печального и подслащенного «Да, сэр», но передумал и лишь немного склонил голову. Усатый чиновник пыхнул в моржовые щетинистые усы, повертел в руках карандаш и с внезапной яростью переломил его пополам и швырнул в стену. Обломки едва не попали стоящему рядом в глаз, заставив того вздрогнуть и отшатнуться. — Задницы! Да что же не так с этими выродками?! Признаться, Доминик и сам не понимал, что же с ними не так. Риторически пожимать плечами было некорректно, а спрашивать разрешения уйти — себе дороже. Потому он подождал, когда чиновник наклонится за упавшими со стола бумагами, злобно бормоча себе под нос что-то о «просранной нации», и бесшумно выскользнул за дверь. Хорошо, что хоть не уволил. Хорошо? Однозначно. Но… Доминик тряхнул головой, машинально пригладил волосы и пошел быстрее. Оценивать поступки начальника не в его компетенции. За его действиями стоял весомый довод, непредвиденные расходы могли бы вызвать раздражение у другой верхушки, лишить начальника доверия, если не места. Но… что? «Они же могли погибнуть!» Однако вина и сама проблема полностью лежали на Радио-Роке. Правительство не обязано было присылать спасательные катера, в конце концов, эти чертовы рок-н-рольщики скорее потонули бы, чем на них сели. Но ведь можно было хотя бы попытаться… Подвергать угрозе жизни девяти человек лишь из-за того, что они слушают не ту музыку… Это… это негуманно, это нарушает все законы этики, это еще более аморально, чем бренчать на струнных гитароподобных фаллосах, это… так не поступают джентльмены! — Я… прошу прощения. Мисс Си ойкнула и выронила стаканчик расплескавшегося кофе. Доминик коснулся горячего пятна на груди — напиток испортил пиджак. Он сдержал себя, жеманно подал руку мисс Си — внутри поднималась волна смущения, — отметил, что одежда коллеги осталась сухой, и торопливо направился к выходу. Проходя мимо столика мисс Си, он заметил бумажку с торопливо накарябанной надписью, зачем-то присмотрелся и вздрогнул — это были координаты терпящего бедствие Радио-Рока. «Неприлично заглядывать в чужие столы». Оправдание, сэр. Оправдание? Нет, он не виноват. Ни в коем случае. В конце концов, что он был способен сделать? Без разрешения начальства он даже вытереть в сортире зад не в состоянии. И что он сам мог предпринять? Уговорить его? Воззвать к победительскому милосердию? Да тот бы даже не стал его слушать. Тогда почему тебе стыдно? «Я равнодушен». Оправдание. Свежий вечерний воздух дохнул в лицо, остудил горящие жаром щеки. Доминик поправил полы безнадежно испорченного пиджака и бездумно пошел вперед, по направлению к пристани. С двух сторон на него смотрели улицы. Зимой темнело быстро, во многих окнах уже горел свет и сверкали неснятые послерождественские гирлянды. Он вспомнил собственное Рождество и неприятно поежился от потока нахлынувших невоспоминаний. Собственно, кроме того жуткого ужина на Даунинг-стрит не было ничего. Он давно перестал брать во внимание свою квартиру, холодную, пустую, идеально ухоженную и напоминающую металлическую блестящую коробку. Сколько лет он уже не праздновал Рождество? В одном из окон мелькнули две яркие смеющиеся тени. Девушка, несмотря на распахнутое окно, в воздушном голубом платье, танцует рядом с парнем — лохматым, в помятой темно-синей футболке, бесстыдно скользящем пальцами по ее бедру. Из окон доносились звуки — рок-н-ролла. А когда он в последний раз танцевал с девушкой? Доминик замедлил шаг, задержав взгляд на кружащейся под дребезжащее гитарное соло фигурке. Вздохнул чуть глубже, чем следовало, огладил лацканы пиджака. 93% населения Великобритании проголосовало за Радио-Рок. Почему? Почему он думает об этом? Всё, что ему стоить делать — это выполнять свою работу и получать за нее деньги. Он не закрывает глаза на преступления. Но ведь стоит понимать рамки своих возможностей. Если он выскажет начальнику в лицо всё, что он о нем думает, он никогда больше не найдет работу. Он давно уже не мальчик (да и мальчиком он не ставил эти вещи под сомнение). Он… Да эта музыка уже со всех сторон! — Рок-н-ролльная порнография, — пробормотал Доминик, вцепившись пальцами в поручни моста. Лихорадочный ворох мыслей незаметно сгладил оставшуюся часть пути. От моря веяло сладким холодом. Где-то здесь он поспешно набирал номер начальника, едва получив новость о просящих пощады рок-н-рольщиках. Тогда он еще не успел разочароваться в нем… окончательно. Господи, опять эта музыка и опять эти мысли — снова! Бесстыдно гремящая мелодия доносилась из небольшого, недавно причалившего суденышка, окрашенного в ослепительно-белые тона. Борта и палуба были оклеены чем-то пустым, нарядным и ярко-красным; из окон каюты бил вызывающий ослепительный свет, а голоса и девичье хихиканье разносились по холодной воде на далекое расстояние — достаточное, чтобы заставить Доминика вздрогнуть и беспомощно поморщиться. Раздражения уже не осталось. Вот они, рокеры. Снова пьют, беспорядочно трахаются, пьют, слушают свою музыку. Веселятся. Неужели лишь этого — секс, рок-н-ролл, выпивка, — достаточно современным англичанам для веселья? Почему их так тянет разврат, и грязь, и анархистское разрушение моральных устоев? Неужели они — эти затеявшие бесстыдную оргию в каюте — могут быть… лучше? «Нужно уйти. В конце концов, не стоит стоять здесь вечно». Однако уйти он не мог. Мысль об оставленной квартире внушала ему тошноту. Почему? — …спокойнее, девочки. Запас нашей манны кончается. Стоит пополнить запас, и тогда ночка станет еще веселее. Да и отлить бы не помешало. Доминик чуть нахмурился. Голос был смутно знакомым. — О. — Позади удивленно присвистнули. — Крыса! Удивительно, что даже в сильном алкогольном опьянении человек способен незаметно подкрасться сзади, каким-то непостижимым образом задержав до первой фразы прогорклый запас перегара. Не иначе, темная сторона рок-н-ролла. Несмотря на то, что девушка казалась ему-то знакомой, Доминик никак не мог вспомнить, где ему довелось увидеть черты ее лица. Увидев насмешку — пьяную, злую и задиристую — он приоткрыл рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но вместо этого вырвалось: — В порядке? — А вы заботитесь? — Рок-н-рольщица презрительно хмыкнула, нарочито облокачиваясь о столбик поручня. Ни бить морду, ни уходить она явно не спешила. — Лично мне не очень-то хочется доверять правительству свое здоровье, если учесть то, что ни одна крыса, в нем состоящая, даже не пошевелилась, когда у Радио-Рока оно порядочно расшаталось. — Вы ошибаетесь. — Да неужели? Доминик замялся, пытаясь сохранить спокойное выражение лица. Ему не хотелось давать ей повод для дополнительной насмешки, однако при мысли о лжи в нем поднялось чувство стыдливой гадливости. Сказать было нечего. — Ну-ну, — пробормотала девушка, и он сильнее сжал сцепленные за спиной пальцы. Между ними повисла пауза — и Доминик растерялся, почти так же сильно, как и во время телефонного звонка. Он чувствовал, что девушка изучает его глазами — открыто и практически бесстыдно, однако не мог навести взгляд на что-то кроме ее лица. Он не ждал разговора. Собственно говоря, он вообще не ожидал этой встречи. Последний его разговор с рок-н-рольщиком состоялся в не слишком приятной обстановке — тогда, когда он неудачно разыгрывал неприятельского агента. При мысли о нахальном мужчине в помятом коричневом костюме в нем поднялась волна раздражения. По крайней мере, его выгнали… он капитулировал до того, как разгорелась эта омерзительная оргия. Трудно представить себе, до чего нужно докатиться, чтобы… — Вы там были! — невольно вырвалось у него, когда он наконец вспомнил ее, проходящую в толпе щебетавших девиц. «Мы не заблудились». А с виду такая… не до конца испорченная. — Ну разумеется. Иначе откуда бы мы узнали увлекательную историю о неумехе-шпионе из первых уст? А ты здорово разозлил Марка, приятель… и обломал нам весь кайф. — Вы заставляете меня извиняться? — Еще чего, — девушка фыркнула. — Чиновники скорее удавятся, чем снимут шляпу перед «мерзостными морскими преступниками». Хотела бы я увидеть того идиота, который предложил этот закон. — Да, я тоже… — пробормотал Доминик, чувствуя, как к щекам поднимается противный жар. — А я думала, что обитатели вылизанных кабинетных чистилищ знают друг друга в лицо, — издевательски вывела рок-н-рольщица. — Послушайте. — В его голосе вспыхнула злость — горячая и неожиданная для него самого. - То, что вы из той половины страны, что слушает пиратские станции, еще не дает вам повода поливать грязью правительство Ее Величества… — И эта половина спасла девяти людям жизнь. — Голос девушки окреп тоже, она вскочила со столбика и вскинула голову — в ее глазах плескалась пьяная вспышка. — Как думаете, почему мы пьем? Мы празднуем. Не знаю, как там у вас с информационной отраслью, однако в народных кругах каждый слушающий радио британец знает, что гребанный Радио-Рок причалил на катерах своих поклонников. Да! Мы пируем, мы пьем, мы трахаемся, потому что мы, твою мать, рады! И чувствуем себя героями — в отличие от вас. Вы говорите, что заботитесь о своих гражданах, однако даже не шевелитесь, когда девять человек открыто просят о помощи! Но это не помешало нам подорваться в три часа ночи и смачно насрать на пожелания правительства оставаться дома. Мы празднуем, потому что жизнь лучшей в мире радиостанции сохранена благодаря нам. И вас еще коробит, что мы считаем себя победителями? Доминик стоял с закрытыми глазами и теребил пальцами ткань своего пиджака. Девушка перевела дыхание и внимательно посмотрела на него. Она ждала ответа. — Скажите, — тихо сказал он, — скажите, как вас зовут? Мне… неудобно обращаться к вам, не зная вашего имени. — Эмбер. — Она тихо хмыкнула. — Что, уже не возмущает, что я рок-н-рольщица? — Возможно, у нас просто разные понятия о рок-н-ролле. Я… — Он помялся. — Скажите, что держит его на плаву? Почему он… нравится? Что такого особенного в этой… порнографии? — Свобода, — просто сказала Эмбер. — Красота. Желание жить. Раскрепощенность и полнота. А еще — очень много любви. Он молчал, опустив голову в землю. Волны с шелестом бились о пристань, а по воздуху неслись другие — рок-волны. — Вам не хочется возвращаться? — Он чуть кивнул в сторону хохочущей и взрывающейся музыкой лодки. — Ну, не каждую же ночь встречаются кающиеся чиновники, — она фыркнула и подошла поближе. — Я не… — Тогда почему вы ни разу не посмотрели мне в глаза? Доминик поперхнулся словами и поспешно приложил к губам ладонь — опомнился, сейчас же убрал обратно. В зрачках Эмбер блеснули насмешливые огоньки, и от этого он почувствовал себя еще нелепее. Он приподнял голову и встретился с ней взглядом — и в низу живота что-то предательски екнуло, сжалось, и по коже вновь разлилось горячее, неясное чувство какой-то неудовлетворенной, спокойной радости. — Вот видите, — тихо сказала Эмбер. В ее зрачках плескалась влажная чернота. — У негодяев не бывает таких глаз. Он молчал, замерев в цепенящем, застывшем удовольствии разоблачения. Звуки отдалились, свет начал гореть чуть мягче, а тени округлились и стали нежнее, размытее, тише. — Да, я не хочу уходить. — Спокойный голос Эмбер заставил его вздохнуть — прерывисто и настороженно. — Порой надоедает даже выпивка. А вы, как я вижу, еще невзначай броситесь с моста. — Тут очень трудно утонуть. — Я знаю. Но мокрая одежда тоже не поднимет настроения, не так ли? А вот что насчет пинты пива… вдвоем? И тогда он наконец осмелился поднять на нее глаза. Эмбер смотрела на него и улыбалась.