Я скучаю по тебе, Сюзи

смерть не в силах людей разлучить навек и захлопнуть за ними дверцу. разве может уйти дорогой человек, если он остается в сердце

Шалаш во дворе был его укрытием от всего внешнего мира. Мальчику казалось, что стоит ему только переступить порог небольшого сооружения с фанерной дверью и деревянными стенами, так он сразу будет защищен от наигранной жалости, томных вдохов сочувствия и косых взглядов знакомых. Это было единственное место, где маленькой душе пусть и не делалось менее одиноко, но хотя бы ее владелец был защищен. По крайней мере, ему так казалось. И сейчас, прихватив с собой любимый журнал с комиксами, мальчик в гордом одиночестве отправился в свое обиталище. Вход туда строго запрещался всем, кроме трех человек. Кроме трех любимых, особенных и важных. Но сейчас он был один. Почти как всегда. Иногда жалость к самому себе накатывала на него, как грозная иссиня-черная туча среди ясного летнего дня. Но люди убегают от дождя в свои дома, а Бакли скрывается от противно тянущегося чувства где-то глубоко в груди, зачитываясь комиксами или молча прижимаясь к папиной груди, когда тот располагается неестественно длинными вечерами в кресле. Одному Богу известно, как сильно мальчику хотелось снять маску детского непонимания и наконец показать свои настоящие эмоции. Как сильно ему хотелось перестать прятать свою вечную тревогу, сопровождающую по жизни, чувство полного одиночества, которое съедало его изнутри и не оставляло ни капли детства в его крови. Малышу Бакли просто хотелось кого-нибудь крепко обнять и показать все то, что он чувствует. Но обнять было некого, а чтобы рассказать о своих чувствах необходимо самому разобраться в них, что для него было темной завесой и за пределами возможности. Ведь он еще совсем ребенок. Совсем ребенок. Сквозь рассматривания комиксов, окутанных режущей тишиной, раздался чужеродный звук — хлюпанье приближающихся шагов, за которым последовал тихий стук. Мальчик поднял свой взгляд, но даже не двинулся, не отпустил из своих рук журнал. — Бакли, я знаю, ты там, — как из другого мира, со стороны реальности, послышался девичий голос, узнаваемый из тысяч. Линдси. Но в ответ из уст лишь тишина. Его взгляд вновь опустился на Халка из комиксов. Мальчик мысленно умолял себя оставаться сильным, в точности как это зеленое существо. Его ничего не сломает, он сильный. — Бакл, — девочка тяжело выдохнула, будто пытаясь выгнать из души груз, — я могу войти? — Зачем? — он задумчиво перелистывал страницы, делая вид для самого себя, что рассматривает картинки. — Я занят. — Комиксы — не такое великое дело, — немного раздраженно произнесла Линдси, подумывая над тем, чтобы бросить эту идею и вернуться домой. Тем более что на голову уже начинали падать дождевые капли, разбиваясь, как рухнувшие надежды. Но видимо, одна капля упала именно там, где нужно, и девочка осталась возле шалаша. — Можно я с тобой посижу? Бакли опустил журнал, и если бы его сестра сидела прямо там, прямо сейчас рядом с ним, то тот час бы содрогнулась от концентрации боли в детских глазах. Он разрывался от выбора: пустить сестру или нет? Мальчик очень хотел с ней поговорить, но, вспоминая, что сказала она ему за обедом, когда он в очередной расспрашивал про Сюзи, его сердце отдавало стук в сопротивлении очередной порции боли. — Пожалуйста, — девичий голос перешел на шепот, надрывной шепот. И детское сердце не выдержало. Отложив комикс в сторону, Бакли подошел к так называемой двери и отодвинул ее в сторону, пуская в убежище еще слегка теплые, уходящие в скорый закат лучи солнца. Брат с сестрой обменялись тяжелыми, говорящими о многом взглядами. Поиграв в гляделки несколько секунд, мальчик вернулся на свое место, попросив закрыть дверь, и снова сделал вид, что бои между супергероями ему важнее. Линдси послушно выполнила просьбу и села напротив брата, обняв колени руками. Их окутала тишина. Бакли усиленно листал страницы, думая о силе Халка. Линдси смотрел прямо на брата, не смея оторвать взгляд. Они думали об одной и той же. Об их сестре. О Сюзи. — То что ты сказала. Про Сюзи. Что она умерла, — мальчик сделал паузу, — это правда? Он не поднимал своего взгляда. Девочка была благодарна ему за это. Ведь навряд ли бы смогла выдержать блеск от накопившихся слез в его глазах. — Да, Бак, да, — ее голос почти срывался, но она не могла дать волю эмоциям при брате. Увидев слезы, он бы воспринял это как немой знак, что может перестать быть сильным. А этого нельзя было допустить. — Наша Сюзи умерла. Ребенок видел эту резкую грань, будто жизнь поделилась на до и после. Он видел угасшие «глаза-океаны» мамы; он смотрел, как папа сидел в кресле, смотря в одну точку, будто ограждаясь от всего мира; он наблюдал, как по щекам Линдси стекали обжигающие слезы, когда она забывала захлопнуть дверь, и Бакли мог заглянуть к ней в комнату. Но он не находил ее. Свою сестру. Сюзи. Мальчик чувствовал, что она рядом. Он чувствовал слабые прикосновения, но, обернувшись, видел только привычную обстановку. Ему казалось, что еще секунда, и его сестра быстро взлетит по крыльцу, громко хлопая входной дверью под песнь дверных колокольчиков, скинет тяжелейший школьный рюкзак на пол, а на полку небрежно закинет такую ненавистную шапку с бубенчиками. И он вновь сможет обнять ее, пока она не похлопает его по спине, намекая на то, что с ласками пора заканчивать. Но он не обидится. Ведь так сильно любит ее. Но это не происходило. И в детское сознание закралась нехорошая мысль, что уже и не произойдет. Несмотря на это, он верил. И, возможно, верил бы дальше, если бы не слова Линдси, которые прилетели огромной стрелой осознания прямо в сердце, не разрушили бы маленький мир надежд. — Почему? Ей не нравилось жить? Теперь Линдси могла понять, почему ни папа, ни мама не хотели рассказывать о смерти Сюзи Бакли. Как этому маленькому существу объяснить, что его сестра хотела жить, как никто? Просто никогда не задумывалась об этом. О самом сильном желании жить. Как ему объяснить, что это самое желание, отчаянное и естественное, пришло к ней только тогда, когда она поняла, что вот она — смерть? Самая настоящая смерть. Холодная и безразличная к судьбам людей. Что она так близка, уже сомкнула свои костлявые руки на шее четырнадцатилетней девочки? И Линдси не выдержала. Сначала даже не почувствовала, что вся боль выходит через потоки слез. Только взгляд помутился. Она открывала рот, пытаясь сказать то, что хотела, но поняла, что слов нет. Слова застряли внутри и рассыпались на тысячу частей, оставив лишь пустоту. Пустота. — Нравилось, очень нравилось. Но есть люди, которые забирают жизни других людей. Понимаешь? Им нравится это, или я не знаю. У нее забрали жизнь, Бакл. Бакли положил журнал рядом и неуверенными движениями приблизился к сестре. Он посмотрел в ее глаза, проследил внимательным изучающим взглядом за покатившейся вниз слезинкой и потянулся к мокрой щеке девочки, останавливая поток слез ладошкой. — Зачем люди умирают? Так по-детски наивно. Так по-детски глубоко. Линдси прижала брата к себе, уткнувшись в его волосы, вдыхая такой родной и уютный запах. Он пах Сюзи. — Наверное, это расплата за жизнь. Все когда-нибудь кончается. — И я тоже умру? — мальчик широко раскрыл глаза, сам удивляясь своему вопросу. Его сестра нервно рассмеялась, слегка поглаживая брата по щеке. — И я тоже. Когда-нибудь. Но Бакли не понимал. — А зачем тогда вообще начинать жить? Девочке потребовалось несколько минут, чтобы объяснить ему это на его языке, принося минимальный урон. — Ну смотри, когда ты голоден, ты знаешь, что если даже сейчас поешь, то потом опять проголодаешься. Но что ты сделаешь? — Поем, — будто констатируя самый очевидный факт, ответил Бакли. — Вот видишь. То же самое с жизнью. Мы живем и не знаем, когда снова «проголодаемся», а может и вовсе больше никогда не «поедим». Понимаешь? — То есть Сюзи сейчас голодная? Это звучало до звона в ушах абсурдно. Но так и было. — Да. И больше никогда не поест. Брат обвил руки вокруг талии своей сестры, утыкаясь носом ей в грудь. До Линдси доносились тяжелые выдохи, совершенно не свойственные такому малышу. Ей так хотелось оградить его от всего этого. Защитить от жестокости мира и от людей. И она не смогла. — Линдси. Будто вакуум в ушах. Она вспомнила свою сестру. Такую юную. Такую родную. Такую живую. — Я скучаю по Сюзи. — И я тоже очень скучаю по ней. Они сидели в их укрытии от внешнего мира. В шалаше во дворе. Вдвоем, отреклись от всего. Они отчаянно верили, что она, их сестра, теперь такая далекая, точно видит их. Но не знали, что прямо сейчас Сюзи рядом. Точно так же обнимает их. Но только они не видят. Но чувствуют. Она рядом. — А мы с ней еще хоть когда-нибудь увидимся? Линдси запустила руку в волосы брата. Сюзи провела рукой по носу брата. — Обязательно. Обязательно встретимся. Ей так хотелось закричать «Я здесь!». Но Сюзи понимала, что ее не услышат. Спасало лишь одно. Их вера. — Ты ведь тоже видишь ее иногда? — Во снах. В отражение ложек и чайника. В окнах. Да, вижу, Бакл. — А сейчас она рядом? — Она всегда рядом. Целует тебя перед сном, смотрит на тебя спящего, вместе радуется твоим победам. Она везде. Она наша сестра. — Даже если она умерла? — Смерть — не повод для разлуки. Легкий смешок вперемешку с болью. Горячая детская слеза по щеке Бакли. Их убитая сестра. — Я люблю тебя, Сюзи. Они так и заснули. Бакли на груди у Линдси. Сюзи, склонив голову на плечо сестры. Втроем. Навсегда.