Осколки забытого сна

      У Тики Микка красивое лицо. Тонкий прямой нос, высокие скулы, изящные черты. Когда он сидит, закинув ногу на ногу, и пробегает взглядом по строкам учебника – кажется, география первой попалась под руку – он становится на кого-то безумно похож. Роад хмурится и перебирается с кресла на диван, поближе к брату.       Сегодня ей плохо спалось. Последнее время ей вообще плохо спится. Она жалуется Шерилу на духоту, и приемный папочка тут же бросается на поиски решения проблемы – поднимает на ноги весь дом, обвиняет слуг в недостаточной заботе о дочери и суетится, суетится, суетится… не догадываясь, что Роад плохо спит вот уже тридцать пять лет.       У Тики Микка красивые глаза. Миндалевидные, очерченные густыми черными ресницами, золотистые, как мед из полевых цветов, и даже когда Ной Удовольствия изображает отстраненность и спокойствие, где-то в их глубине горят искорки азарта и немного детского озорства. Роад чувствует, как замирает сердце каждый раз, стоит ей поймать скользящий взгляд лорда.       Проснувшись сегодня, Роад обнаружила, что подушка мокрая от слез, а глаза – покрасневшие и припухшие. Снова. В который раз. Хорошо, что у Ноев ускоренное восстановление, и усталая, расстроенная Камелот на глазах превращалась в бойкую усмехающуюся девушку. Глядя в зеркало, она рассмеялась, достала из комода большой леденец на палочке и с удовольствием попробовала лакомство. Клубника со сливками, любимый вкус. Девушка в отражении довольно облизнула тонкие губы, а на душе у Роад скребли кошки.       У Тики Микка сильные руки с длинными крепкими пальцами. Сейчас он изящно переворачивает ими страницы, а вчера перебирал внутренности попавшегося на пути экзорциста. Со способностью Удовольствия он сочетается идеально: играет органами врагов как картами в казино, перебирает их словно струны и наслаждается весьма немузыкальными криками жертвы. Тонкие губы мужчины в такие моменты лукаво усмехаются, и после эта усмешка не сходит с его лица. Роад и сейчас ее замечает и ловит себя на странной мысли – она хочет, чтобы такая усмешка была адресована только ей.       Сегодня ей плохо спалось, потому она и нашла Тики, вручив ему первый найденный в сумке учебник. С тех пор, как Удовольствие пробудился, Роад всегда ищет его, когда ей становится неспокойно. По-детски настойчиво клянчит внимания, просит помочь с домашним заданием, навязывает прогулку и смотрит, смотрит, смотрит на Микка, пожирая взглядом.       У Тики красивые волосы. Иссиня-черные, слегка волнистые, изящно обрамляющие лицо. Роад любит, когда он не зачесывает их назад, позволяя свободно лежать аккуратными прядями, кажущимися небрежно встрепошенными сильной рукой и шальным ветром. Роад хочет коснуться их, пропустить сквозь пальцы, зарыться в них носом и тихонько дышать мужчине в ухо, чувствуя, как он обнимает ее теми самыми руками и целует ее шею теми самыми губами…       – Роад?       Девушка вздрагивает и ловит взгляд Микка. Тики слегка удивлен – не более и не менее. Не зол, не смущен и даже не встревожен – только удивлен.       – Продолжишь мне мешать – будешь сама разбираться со своей анатомией.       Анатомия. Все-таки анатомия. Вот почему Тики так интересно – можно сказать, родная тема.       Роад, обнимавшая брата за шею, медленно ослабляет объятия. Микк снова погружается в чтение, мгновенно забыв о странном порыве Камелот. Девушка возвращается на свое кресло, подтягивает колени к груди и крепко обхватывает их дрожащими руками.       Это уже не первый такой порыв, и Роад страшно. Она хотела обнять кого-то другого.       Она всегда думала, что Мечте Ноя не должны сниться кошмары. Она способна создать вокруг себя любой мир, что пожелает, но нигде не может спрятаться от навязчивых видений, изматывающих ее ночами. Ей казалось, что нет ничего проще, чем управлять собственным сознанием, если научиться легко манипулировать людьми, даже не используя магию. Но люди, словно шахматные фигурки на бесконечной доске, ходят согласно ее воле, вызывая смех редким сопротивлением, а кошмары не исчезают.       По утрам Роад не помнит, что ей снилось, но бессмертное сердце стучит быстро и гулко, а ком в горле не дает дышать. Она прячется в своих измерениях, возится, словно ребенок, с зонтиком Графа, надрывно смеется, радуясь про себя, что Леро – всего лишь голем и никогда не заметит наигранности веселья. Порой Роад шаловливо снимает с головы Тики Микка цилиндр и дразнит брата высунутым языком, ловя каждый взгляд, каждое движение тонких бровей, изломы знакомо-незнакомых губ и тихие ругательства сквозь вздохи. Она чувствует себя девчонкой, жаждущей внимания, и не понимает, почему братская любовь Тики – самая прочная связь между ней и кем-то из семьи, что сильнее даже связи с Графом – кажется ей недостаточной.       Тики Микк любит курить, покачивая тонкую сигарету в пальцах, и Роад каждый раз чувствует жуткую злость, когда видит сизый дымок, струйкой выдыхаемый братом. Это не так. Не так. Он не должен курить.       – Госпожа Роад, госпожа Роад! Не сжимайте так Леро!       Зонт пищит раздражающе-высоко, и Роад радуется, что все еще выглядит как ребенок. Она бросает голема и громко хохочет, наблюдая, как тот в полете сшибает вазы в доме Шерила. Тики стряхивает пепел и улыбается сестре. Сердце Роад смеется и плачет. Эта ночь снова станет кошмаром.       В слепяще-белых покоях безграничной комнаты с колоннами из светлого мрамора смертельно холодно. Роад не может пошевелиться, чувствуя, как нарастающий в душе крик разбивает оказавшееся вдруг таким хрупким тело на миллионы частиц. Колени дрожат, готовые в любой момент надломиться, у ног – осколки хрусталя. Прозрачная вода, что была в разбитой вазе, растекается по идеально ровному полу, и рябь на луже не дает Роад рассмотреть свое лицо в отражении на отполированных плитах.       Там, впереди, что-то есть.       Кто-то есть.       Она хочет поднять глаза, но не может себе это позволить. Виден лишь жуткий черный силуэт, размытый холодной водой, замахивающийся огромным мечом.       Роад просыпается, крепко сжимая пальцами простыни. За окном – лето, на ней – пуховое одеяло, но от озноба ничто не спасает. В зеркале напротив постели – маленькая девочка с растрепанными темными волосами и огромными испуганными глазами.       – Роад, милая, что-то случилось?       В комнату вбегает приемная мать, не знающая ничего о Ноях, а за ней – встревоженный Шерил, знающий о Ноях почти все. Роад слабо улыбается и шепчет:       – Плохой сон.       Через плечо обнимающей ее Трисии девушка ловит взгляд Шерила. Она корчит злую мордашку, и лорд Камелот слегка успокаивается, присоединяясь к жене в бесполезном ворковании над приемной дочерью. Роад разрешает укутать себя и вновь уложить на огромные подушки. Она сказала, что ей снился ее недавно сбежавший котенок. Мать поверила. Отец не заметил, что подушка – снова – мокрая.       Роад не знает этого места. Таких огромных зал нет нигде в мире, и даже ковчег Графа не сравнится по величию с этим светлым бескрайним помещением. От белизны стен глазам становится больно, и по щекам текут прозрачные слезы.       В вакуумной пустоте громко тикают часы. Секунда. Секунда. Секунда. С каждым разом сердце стучит все быстрее, и Роад кажется, что оно вот-вот разорвется.       Нет, не так.       Разобьется, словно хрустальная ваза, опрокинутая одним движением руки.       Среди останков вазы что-то лежит. Белое и манящее, не режущее царственным холодом глаза. Роад медленно опускается на колени, чувствуя, как впиваются острые осколки в нежную кожу, и дрожащей рукой берет белый лепесток. Мягкий, приятный, пахнущий чуть сладковато, но нежно. Сливочно.       Вокруг еще много лепестков, но белых среди них все меньше. Кровь из израненных коленей медленно растекается по полу, растворяясь в прозрачной холодной воде. Роад понимает, что опустилась прямо на осколки, но не чувствует физической боли.       С тихим звоном огромный черный меч коснулся пола совсем рядом с ее безвольным телом.       Аллен Уолкер не похож на Тики Микка. Совсем не похож. Детские округлые щеки, растрепанные седые волосы, большие, почти круглые глаза и глупые пафосные речи. После их первой встречи Роад часто вспоминает этого мальчишку и говорит о нем с Леро. Зонтик соглашается с доводами госпожи: мальчонка нелеп и глуп, но так забавен в святой уверенности в праведности своего дела!        Когда в ковчег вернулся Тики и сообщил, что убил Аллена Уолкера, Роад заливисто рассмеялась, совсем немного жалея о смерти мальчонки. Она крепко обняла брата за талию – выше не доставала – и заявила, что экзорцист был очень миленьким. Тики скривил губы в усмешке и чиркнул спичкой, закуривая. Роад прижалась к брату, закрыв глаза и вспоминая странное щемящее чувство, возникшее у нее при взгляде на Аллена. В сердце кольнуло. Ладонь Тики легла ей на макушку, по-дружески поглаживая, почти как та ладонь.       Когда Аллен оказался жив и добрался до залы в ковчеге, Роад налетела на него с объятиями и поцелуем. Почти таким же, как был тот – какой? когда? – поцелуй. Она словила взгляд Тики – вновь лишь слегка удивленный, не более – но не придала ему значения. Не могла удержаться, хоть и ненавидела ничтожного мальчишку всем своим ноевским сердцем, ненавидела до жалости.       Когда Тики был сражен этим самым мальчишкой, в душе что-то щелкнуло. У Роад не осталось сил на шутки или улыбки. Она обнимала брата, прижимая к груди бессознательное тело, и строго объясняла экзорцистам их место в постановке Графа. Но сердце бешено стучало, и огромный белый меч в руках Уолкера одним своим видом превращал сознание в груду хрустальных осколков. Роад видела странные силуэты и чувствовала, что кошмар становится реальностью. Ей хотелось протянуть руку, поднять глаза и наконец увидеть того черного человека, но вновь не хватило ни времени, ни сил.       Когда Тики… или Аллен… или Граф… Роад сжимает пальцами виски и понимает, что слишком запуталась. Она хочет не забыть ни одной детали, чтобы наконец сложить из осколков эту растворяющуюся в рассветной дымке безумную картину, но в сознании раздражающе тикают чьи-то часы, сбивая с мыслей. Роад снова заговаривает с Леро об Аллене, снова слушает согласный лепет голема, заглушающий навязчивое тиканье подсознания, и вновь пытается вспомнить. Когда Аллен проник в ее комнату в застывшем во времени городе… Когда Тики впервые пришел на порог ковчега… Когда он грел ладонями ее озябшие пальцы…       Белые стены слепят сознание, душу и сердце. Роад подбирает снежные лепестки с пола по одному, стараясь не выронить из дрожащих пальцев. Черная тень стоит недвижимо, а от меча пахнет кровью. Роад торопится, путает лепестки, и вот у нее на коленях уже не останки сливочно-белых роз, а цветочное покрывало с ярко-алыми каплями.       Последний лепесток выпал из тонких пальцев девушки. Тихий лязг металла, меч отрывается от земли и медленно проходит в паре миллиметров от головы Роад. Ей кажется, что тиканье часов стало медленней, будто время останавливается, как и ее сердце.       Странный нездешний шорох. Тиканье становится громче. Тонкая рука с длинными крепкими пальцами опускает перед ней аккуратные посеребренные часы на потемневшей от времени цепочке.       Секунда.       Се-кун-да.       Се-ку…       – И зачем ты их сломала, Роад?       Ей казалось, здесь нельзя говорить, ведь любой звук расколет эту идеальную светящуюся пустоту. Станет сигналом к началу конца. Заставит время вновь ускорить свой бег. Но ничего не произошло – лишь тихий, задумчивый, по-юношески звенящий голос спрашивает:       – Зачем? Так ты не остановишь ни время, ни меня.       Роад резко поднимает взгляд и видит золотистые, как мед из полевых трав, его глаза.       – Все хорошо?       Девушка вздрагивает и оглядывается. Ей требуется лишь мгновение, чтобы понять, в какой комнате ковчега они находятся, но оно кажется бесконечным. Она лежит на чьем-то крепком плече и постепенно узнает в человеке рядом своего любимого брата.       Тики кажется серым, но не оттого, что таков цвет кожи у пробужденных Ноев. Его взгляд давно потух, а руки то и дело непроизвольно сжимаются в кулаки. На званых вечерах в доме Шерила он все еще прекрасный джентльмен и завидный жених, но здесь, дома, в их излюбленном уголке – который Роад каждый раз видит как впервые – Тики снимает маску. Половину его тела покрывают страшные крестообразные шрамы от огромного белого – почти знакомого – меча, что мальчик-экзорцист с нелепой верой в справедливость занес над ним тогда, в Эдо.       Роад не узнает Тики. Того Тики. Того самого, которого всегда ищет в улыбке, движениях, взглядах. Того, что не курит и лукаво смеется, что греет ее замерзшие пальцы в своих ладонях и любит, когда она, сидя у него на коленях, перебирает шелковистые темные волосы. Тот Тики не существует, потому что он – не Тики. Он лишь похож на Тики столь сильно, что ослепшее от боли сердце едва видит различия.       Роад чувствует, как в душе все сжимается в тугой ком, и крепко прижимает брата к своей груди. Она улыбается и шепчет, что все хорошо, все будет хорошо, и Тики обнимает ее в ответ. Он поглощен своей болью и бесконечной, изматывающей внутренней борьбой между Ноем и человеком и не замечает, как по щекам девушки текут чистые пресные слезы.       – Не уходи.       Ее голос растворяется в пустоте небытия, звенит капелью и разбивается на миллионы осколков, колющих душу. Она видит легкое смятение на его лице, но тон непреклонен:       – Уйду. И не зови меня больше.       Огромный меч исчезает в руках, и статный юноша в дорожном плаще идет к белоснежной двери, что выпустит его из мира грез – их общих грез.       – Стой! Стой!       Роад в отчаянии вскакивает, дергается к нему, но в босые ступни больно впиваются осколки вазы. Девушка спотыкается, но он вмиг оказывается рядом и подхватывает ее, не давая упасть лицом на хрусталь.       – Уйду, – шепчет прямо в губы.       Роад крепко хватает его дрожащими пальцами за белоснежный шарф и яростно повторяет одно-единственное слово:       – Нет. Нет. Нет. Нет.       Тонкие губы лукаво усмехаются – она знает, такая улыбка обычно долго не сходит с его лица – и тихо шепчут:       – Уйду.       В золотисто-медовых глазах, теплых, как солнечный свет – бесконечная нежность и искры озорства, скрывающие разрушающую душу боль. Роад впервые проникла за его маску решимости и стойкости, и новая волна дрожи прокатилась по хрупкому телу. У него – слабый старший брат, долг перед миром и одна жизнь, которую он намерен отдать. У нее – ставшая чужой семья и смысл жизни в его лукавом взгляде и игривой улыбке.       – Почему ты не разрешаешь мне идти с тобой?       – Потому что нельзя. Ты не нужна мне больше.       Второй раз за вечер эта фраза рубит ей сердце. Она отпускает шарф, падающий с плечей на покрытый осколками пол, а он нежно целует ее. На губах – вкус клубники, что они ели всего несколько часов – а может, и вечностей – назад, сидя на мягком диване заботливо созданного ею только для них двоих мира грез, а в воздухе витает приятный сливочный аромат белых роз, его подарка. Роад запускает дрожащие пальцы в его волосы и вдруг чувствует, что теряет сознание от мягкого, но точного удара. Оседает на пол и видит темный силуэт, исчезающий в белых вратах в мир людей.       – Береги Ману, Мечта.       Роад уже не слышит тихого «Прости».       – Неа!       Тонкие пальцы вновь ухватились за что-то, но это лишь белый плащ Тики, спящего рядом. Брат открывает глаза и с легким беспокойством задает ставший уже привычным вопрос:       – Все хорошо?       Но Роад не слышит его, вновь погружаясь в беспамятство и тихо шепча заветное имя, нарушая его последнюю просьбу. Тики принимает имя за обычное отрицание и обнимает сестру, убаюкивая.       Наутро Роад, как и всегда, будет помнить лишь черный меч, осколки хрустальной вазы и гложущий душу страх. Она попросит у Шерила очередной леденец и с отчего-то замершим сердцем обрадуется клубнично-сливочному вкусу. А где-то далеко, в Черном Ордене, Аллен Уолкер мучается от кошмаров об обращении его отца в акума и первой встрече с Мечтой Ноя, Роад Камелот – той единственной, что он не смог убить, но никогда не узнает, что чужой голос шепчет его губами тихое «люблю».