Навеки

А мы навеки потеряны в городе снов

      Улица встречает меня холодом, тьмой и похрустываньем под ногами. А не забыла ли я сказать это привычное «скоро вернусь»? Нет, сказала, это точно.       Позёмка клубиться в нескольких сантиметрах от земли, рисует на моих сапогах узоры, которые тут же уносятся, исчезают. Я иду вперёд. Капюшон накинут, глаза глядят в землю. В этот час здесь не встретишь людей, а ориентира в виде ярко сияющей вывески аптеки я не потеряю. Пусть она за углом, но после поворота — точно не потеряю. Смотреть по сторонам нельзя, оглядываться нельзя. Рядом темнеет парк, а соблазн велик. Но я должна. Я иду в аптеку. Я снова слышала, как она кашляет в подушку. Тихо-тихо, еле слышно, но так жутко. Совершенно не знаю, чем могу ей помочь; просто куплю те же лекарства, что и на прошлой неделе; что и на ей предшествующей.       Вот уже и поворот. Захожу за угол с невероятным душевным облегчением, поднимаю голову: вокруг многолюдно, улицы сияют. Здесь проще. Так проще. А за спиной остаётся сухая снежная тьма, в которую мне ещё предстоит вернуться. И голос. Я слышала его голос? Да, пожалуй, слышала. Так хотела, так ждала той минуты, когда он раздастся в моей голове. А в последние три недели проклинала это желание. И теперь, когда искушение витает в воздухе, он вдруг вспомнил обо мне. Вспомнил и пришёл, чтобы забрать меня у неё. Нет, я не обернусь в эту полную его присутствия темноту. Как бы ни хотела, как бы ни мечтала. Вот и светящиеся огни аптеки накрыли всё моё крошечное в сравнении с эти заснеженным миром существо. Вхожу внутрь, тепло окутывает, словно тёплый южный ветерок. Аптекарша болтает со своей приятельницей, не замечая ничего вокруг. Решительно направляюсь к ней:       «Дайте, пожалуйста, …» — Видя её непонимающий взгляд, я повторяю просьбу.       Получив, что хотела, тороплюсь выйти. Нужно спешить к ней, а путь до аптеки и обратно не близкий. Похрустывание начинается там, где заканчивается запах тошнотворной чистоты.       Сколько уже прошло?       Ускоряю шаг. Впереди виднеется часовая мастерская. Поднимаю глаза. Застывшая в пространстве, я резко перехожу на бег. Кроткая стрелка остановилась между десятью и одиннадцатью. Морозный воздух мешает дышать. Как странно, что я не заметила этого прежде. Как и не заметила своего выпадения из реальности.       Полтора часа.       Девяносто минут.       Художественный фильм или документалка…       Куда делось чувство времени?       Фонари на горизонте освещают парк своим тусклым светом. Вот он, угол улицы! Поворачиваю налево, машинально накидывая капюшон, бегу; глаза опущены, ничто не заставит меня поднять их. Столкнусь с кем-то — и пусть. Будь оно даже… стена. Высокая. Кирпичная.       Тупик.       И это недвусмысленно говорит о том, что иного выхода нет. Только развернуться и вернуться на улицу. Но странный холод окутывает меня, замораживает изнутри. Шум городской суеты, весёлые голоса прохожих, рёв и пыхтение моторов — всё исчезло. Я будто осталась одна в этом опустевшем городишке.       Одна? Нет, непозволительная роскошь.       Он рядом.       Из глаз внезапно брызгают слёзы. Нужны очки, чтобы понять, что слёзы не вытекают, а именно брызгают. Что за бредовые мысли? Я будто потерялась, а вместе со мной потерялись рассудок и, что самое важно, возможность выбраться. Будто перешла черту, вышла за грань.       Или черта перешла меня?       Да, я просто стояла в переулке и вдруг оказалась в другой реальности.       Реальности?       Снег пошёл из белых, словно вата, сугробов, начал подниматься в небо. Если это не прекратиться, жухлые бурые листья, распрощавшись со своим саваном, вновь окажутся на поверхности. Ожившие мертвецы. Ошибка природы.       Да, реальности.       Реальности до боли, ибо я продолжаю ощущать холод, а моя рука, в которой несу пакет, просто примёрзла к его ручкам.       Я продолжаю стоять и смотреть на стену. В голове всплывают идиотские мысли.       «Стоит кирпичная стена».       Нет, это глупо, нужно повернуться и попытаться уйти. Пускай город стал не тем, но я — та, и она — та. И он.       Просто один поворот на сто восемьдесят градусов, тридцать метров вперёд по прямой, поворот на девяносто влево, сорок метров по прямой, ещё поворот на девяносто влево и бежать. Бежать и не оглядываться, не останавливаться. И я буду дома. Отдам лекарства, прослежу за тем, чтобы она выпила, и придумаю какое-нибудь извинение своему полуторачасовому отсутствию.       Мысли-мечты унесли меня куда-то далеко, к двенадцатиэтажному дому в конце улицы, к его десятому этажу.       Пальцы свело судорогой от холода. Нет, пора, нельзя больше тянуть. Чем дольше я здесь…       Но часы пошли обратно, как и снег. Теперь они показывали десять минут десятого.       Схождение с ума? Сход? Сходка?       Резкий оборот до боли в шее. Но улица пустынна.       «Ночь как ночь и улица…»       Хватит.       Ветер перебрасывает пакет с лекарствами из стороны в сторону, а я бегу по нужной улице. Вон и двенадцатиэтажка, вон и свет на десятом слева от площадки. Память услужливо подкидывает момент; один из светлых. Она стоит на этой площадке рядом со мной, мы держимся за руки. Аккуратно, очень аккуратно заглядываем вниз, в бездну. Это всегда было выше моих сил. Лучше уж один раз упасть, чем смотреть туда без конца. Но её это, похоже, забавляло. Она всегда радостно смеялась, глядя вниз. Рассказывала мне о людях-муравьях.       Руки заледенели. Еле достаю ключи от домофона и влетаю в подъезд. Лифт шумит где-то далеко. Начинаю нажимать на кнопку. Пять, десять, двадцать раз — всё без толку. Чертыхаюсь, разворачиваюсь (уже без всяких предосторожностей и дилемм), бегу к лестнице. Первый второй…       «Третий?.. Какой сейчас месяц? Мм…двенадцатый, точно, двенадцатый. Новый Год скоро.… Вот придёт Джо, и поставим ёлку. А где же она? Кажется, была где-то на антресолях».       Слабые руки берут стул, приставляют его к стенному шкафу, тянуться к дверцам.       «Нарядим ёлку и будем праздновать этот праздник вместе».       Праздник людских улыбок.       «Опять по телевизору будут показывать президента; опять я захочу стащить его галстук…» Внезапно окно распахнулось, в душную комнату просочился свежий морозный ветер. Девушка поспешила к зияющему чернотой и звёздами прямоугольнику неба.       «Эх, вырваться бы куда-нибудь. Куда-нибудь, где чисто и просторно, нет этих нависающих шкафов и стен; в любое другое место, только бы оно не вызывало чувство ноющей, тошнотворной пустоты внутри».       Девушка страшно закашлялась и поспешила на кухню за своими лекарствами. Окно осталось открытым.       Чайник вскипел.       «Скоро придёт Джо, выпьет и согреется».       Девушка села у окна, кутаясь в шаль и обеими руками прижимая к себе чашку с чаем. Не успела она сделать и пары глотков, как из соседней комнаты донёсся звук пришедшей эсэмэски. Подрагивая от холода, девушка побрела за своим телефоном. «      Ба уже спит, а Джо пошла в аптеку, кому я ещё?.. Хотя это, конечно же, может быть Джоанна».       Простенький пароль из числа и месяца — и блокировка снята, а на дисплее чернеет:       «Ты дома?»       Отправитель неизвестен.       «Угу, дома-дома».       Сказав так про себя, девушка оставила сообщение без ответа и направилась к выходу из комнаты. Не успела она коснуться ручки двери, как телефон снова забренчал.       «Ох»       Четыре цифры, и девушка замерла в испуге:       «Дэш, Ты дома?»       Дрожащие пальцы с трудом набрали:       «Кто это?»       Ответ пришёл незамедлительно:       «Мы все, твои друзья».       Паника нарастала:       «Но у меня нет никаких друзей».       Она тут же осознала, что поспешила с ответом, но следующее сообщение всё прояснило:       «Твои бывшие друзья. Мы все».       Не бывает бывших друзей, бывают лишь потерянные. Но если ты можешь назвать друга бывшим, то он таковым никогда не являлся. Хотя кого это, в принципе, сейчас волнует.       Дэш слишком поздно поняла, что написанные во множественном числе сообщения таят в себе скрытую угрозу.       Она кинулась к двери.       Закрыть, закрыть всё к чёртовой матери!       Её рука коснулась ручки двери в коридор, когда послышались голоса. Они пели очень странную песню. И приближались.       Содрогаясь всем телом, Дэш стала отступать в конец комнаты. Проходя мимо зеркала, она даже не заметила выцветшей, будто вытравленной, прядки в своих волосах.       «Бывшие, бывшие; прошлое к прошлому. Выходи же к нам…» — песня всё приближалась и приближалась.       Дэш в ужасе сделала шаг в сторону и споткнулась, зацепившись за угол дивана. Ручка двери начала медленно поворачиваться. Не сводя с неё глаз, девушка быстро взобралась на диван, забилась в угол. Ручка дошла до щелчка, дверь медленно и неспешно обнажила полоску коридорной тьмы. Но Дэш уже не видела этого. Словно ребёнок, испугавшийся жуткой игры теней на стене, она накрылась одеялом с головой, наивно полагая, что это может защитить её от всего.       «Бывшие, бывшие; прошлое к прошлому. Выходи играть…» — уже над самым её ухом раздался дружный строй скрипучих искажённых голосов. Но, несмотря на это, она могла различить всех. Назвать каждого поимённо. И это навевало обречённость.       В безвыходности своего положения, зажатая в углу Дэш никуда не могла деться от этого сводящего с ума хора, от фигур, обступивших её. Окно было над головой. Если бы она подумала об этом раньше… Тонкие белые пальцы словно пытались достать до барабанных перепонок. Выбить их. Но отвратительная песня никуда не исчезала, каждое слово врезалось в сознание. Голоса будто звучали в голове.       Аккомпанементом к хору пришло шипение, взявшееся из ниоткуда и медленно нарастающее. Жуткое потрескивание старого телевизора, дробящее черепную коробку изнутри.       Это было последней каплей.       Полнейшая обречённость. Финал. Конец. Adieu.       Сердцебиение участилось, в ушах застучала кровь. А голоса всё продолжали:       «Бывшие, бывшие, бывшие людьми…» — но уже тише, будто кто-то прикрутил звук.       Одеяло в углу дёрнулось и осело. Из-под его белой шкуры выпросталась бледная рука. Любой человек, увидев это сочетание, поспешил бы постирать пододеяльник.       Театр марионеток исчез вместе со своим единственным зрителем, а кукловод ушёл. Здесь его дела были окончены. Он подошёл к окну, переступил через ноги трупа и исчез в ночной мгле. Слился с ней.       Въехавший во двор автомобиль осветил табличку на двенадцатиэтажном здании:       «мкр. 4-й»       Пятый, шестой, седьмой.       Я совсем не устала. Сейчас главное — попасть домой, а там можно хоть весь вечер лежать. Разложить диван, включить какой-нибудь дурной фильм, положить голову к ней на плечо.       Пятый, шестой, се…       Но…       Я уже была здесь.       Вот же чёрт! Продолжать бежать?! Но этажи повторяются! Вот опять третий. Да что тут происходит? Я совершенно потерялась во времени и пространстве, в сне зеркал, что отображают всё и вся снова и снова. Четверть девятого. Куда делся ещё час?       Растерянность совсем отвлекла меня от реальности. Сердце внезапно сжалось: кусочек самой тёмной тьмы проскользнул мимо; и в себе этот кусочек нёс самую тоскливую тоску.       Я замерла, перестала топтаться на месте и вдруг услышала шуршание лифта. Быстро открыла дверь в тёплый, освещённый коридор и нажала кнопку вызова. Меня наполнила какая-то холодная уверенность. Он обязательно приедет.       Гул механизмов замер, двери с грохотом открылись. Лифт был пуст. Я зашла в кабину и нажала кнопку десятого этажа. Снова грохот, гул. Тишина. Лязг дверей. Впереди, на противоположной стене алела десятка.       Палочка и ноль.       Ну, слава… Кому? Дэш лучше знает ответ на этот вопрос. А я со своей тёмной ели скажу, пожалуй, «слава Лифтёрам».       Спешно прохожу коридор и сворачиваю направо.       Вот она, эта милая дверь светлого цвета. Но рука замирает над ручкой. Ощущение чьего-то присутствия наполняет каждый капилляр, каждый квадратный миллиметр кожи. В голове раздаётся:       «Джоанна»       Тихо и печально раздаётся это одинокое слово, моё имя, в воспалённом сознании, блуждает эхом по закоулкам памяти.       И лишь теперь мне становится по-настоящему страшно. Желание оглянуться выходит за рамки контролируемого. Я так боялась этого, боялась, что однажды не смогу сопротивляться, брошу её и пойду за ним.       Господи,       (господи?)       как я боялась этого.       Он одинок и потерян. Но Дэш ведь тоже. Кто позаботится о ней, если не я? А о нём?       Стараясь не думать об этом, с силой дёргаю ручку двери. Знаю ведь, что закрыто, а всё равно дёргаю.       (чокнулась совсем, а Джо?)       Но дверь удивительно легко поддаётся. А ведь Дэш запирала: я уходила и слышала щелчок.       Вхожу, выкрикивая её имя, но ответа нет. Квартира мертва и пустынна.       Выкрикиваю снова, зову.       Пусто.       Везде глухо и пусто.       Влетаю в её комнату. На углу кровати висит одеяло. Сдёргиваю его в отчаянной попытке найти Дэш.       Никого.       Только ветер гуляет по комнате, вырисовывая на коже мурашки. А может и не в ветре дело.       Окно распахнуто настежь, чёрный экран показывает звёзды и тьму. Страх медленно отступает, звезды вселяют в меня уверенность. Безо всякого ужаса вглядываюсь вниз.       Но теперь жутко давит эта чернота, эта тьма, полная липкого ужаса, пришедшего сквозь время и пространство из моих детских кошмаров.       Окно с жутким грохотом захлопывается. На душе мерзко. Что угодно, только не этот мрак!       …       Кажется, я погорячилась со «что угодно».       Свет в комнате горит, и закрытое окно не позволяет увидеть тьму и звёзды. Зато я прекрасно вижу всё, что происходит за моей спиной.       Освещённый тусклой лампой на журнальном столике, он стоит всего в трёх-четырёх моих шагах.       Сердце падает вниз, проваливаясь сквозь годы ожиданий и надежд.       Пасьянс складывается, книги расставляются по алфавиту, календарь больше не врёт.       Дэш мучилась, но её мучения оборвались. Пусть и мои оборвутся.       Нет смысла спрашивать:       зачем? почему?       Старики у смертного одра так не делают, а я       (а Дэш?)       та ещё старуха.       Иногда нужно уметь посмотреть своей смерти в лицо. Даже если его нет.       Но я всегда была более изобретательной. Была одной       (ты забыла о Дэш?)       из тех старпёров, который, чувствуя, что их сердце вот-вот остановится, вырывают его.       Резкий рывок на себя. Шаг.       (нет, я всегда помнила о ней) P.S.       Вместо послесловия       А нашедший Дж. Грей студент литературного ВУЗʼа никогда не сможет написать нечто подобное тем фантастически реальным картинам, что вспыхивали в её замерзающем сознании.       А один из «потерянных» друзей Дэш, приехавший её навестить, никогда не узнает, что именно его голос пел громче всех на празднике её смерти.