Ты цеплялся за жизнь до конца, вместе с ним, С тем, кто в этом аду стал, по сути, родным.
Дождь нещадно бил по крышам ночного Фейблтауна. Любезно оказав «услугу» новому жителю города, стихия без труда помогла ему промокнуть до нитки: старый, годами потрепанный плащ можно было выжимать, как половую тряпку, а в туфлях не было сухого места после долгих тягостных хождений по незнакомым улицам. Они давили, душили, словно вытесняли, пытаясь выкинуть на обочину жизни – туда, откуда Себастьян еще недавно пришел и куда возврата ему, как он считал, уже нет и не будет. Бесконечные неоновые вывески от здания к зданию били по глазам, мешая и без того затуманенному не одной рюмкой крепкого алкоголя сознанию адекватно воспринимать действительность. Старший детектив находил в них нечто мерзкое, пошлое, сам не понимая, что именно поднимает в нем такое презрение к новому месту. Но он в любом случае понимал, что это лучше, чем руины Кримсон-сити, источающие мерзкий затхлый запах и пропитанные болью собственных жителей. Таким он запомнил свой дом до того, как безвозвратно вступил в ту роковую схватку. Руины его прошлой жизни, где были семья, друзья, надежные, наделенные смекалкой напарники, заслуживающие уважения. Руины его хрупких надежд и счастливых воспоминаний, догорающих и несущих собой в небо столбы удушающей гари. - Эй, друг, прикурить не найдется? – вызывающе раздается за спиной Кастелланоса отчего-то режущий слух незнакомый голос, заставляя детектива лениво обернуться. Медленно. Слишком медленно. И этой ошибки хватает, чтобы в следующую секунду Себастьян согнулся от резкого удара в живот. Дальше туман и полная апатия. Он только помнит, как его больно схватили за прядь волос и швырнули на землю. Рёбра заныли. - Майра... «...когда я видел, как она истекает кровью, когда я думал, что так и не успею рассказать о своих чувствах... это было невыносимо». - Где ты, Майра?.. – Себастьян шепчет почти неслышно. Слова заглушают непрекращающиеся удары и шум трущихся о сырой асфальт колёс. Резко и сильно закололо в районе почек. - Лили... «Скорее бы прошло еще два месяца, чтобы я, наконец, смог тебя увидеть». «Обещаю, что, пока я жив, я буду любить и защищать тебя». «Я готов миллион раз умереть, лишь бы спасти её – но не могу». - Прости, крошка... - Значит, по-твоему, мы должны направиться прямо в больницу. - Точно, – уверенно кивает сидящий напротив брюнет. - Отличная работа, детектив. - Джозеф... «Себастьян... тебе когда-нибудь хотелось просто взять и прыгнуть... с высоты, например. Или под поезд... Представь, что это желание одолевает тебя целую минуту. Потом две...» - Хотелось, Джозеф. Хотелось... – Кастелланос устало прикрывает глаза, принимая ситуацию такой, какая она есть. Впервые в жизни он действительно не пытается что-либо изменить. Сил больше не осталось. - Блять, а ну пошли на хер отсюда! – сквозь липкую и затягивающую полумглу прорывается еще один незнакомый чуть подхриповатый голос. Кто-то активно удаляется от него прочь, и уже спустя пару мгновений Себастьян с трудом может разлепить веки. - Эй, парень, встать сможешь? – почти над ухом спрашивает незнакомец, переворачивая его на спину. Надо ли описывать в подробностях удивление местного шерифа, когда вместо парня он видит взрослого мужчину примерно своего возраста, обросшего щетиной? – Понятно, – Бигби не нужно объяснять, что этому ослабевшему и, по крайней мере, сегодня, не очень везучему человеку хорошенько прошлись не только по почкам, но и по всей его жизни, о которой он позже сам, если захочет, расскажет. Если, конечно, потом не натворит дел в незнакомом городе и не окажется в руках Волка уже в качестве нарушителя. Тогда это добровольное «если» превратится в нечто похожее на «рассказывай, пока я добрый». А пока что Бигби одним движением руки останавливает так кстати проезжающий мимо желтый автомобиль, в которой он с трудом впихивает ничего не соображающего Себастьяна, что-то недовольно рыча о том, какой он тяжелый, и устраивается рядом на заднем сидении. Кастелланос предпринимает последнюю попытку разглядеть своего спасителя и, остановившись взглядом на отливающих золотом глазах незнакомца, окончательно ускользает в поглощающую его тьму.***
Себастьян просыпается, когда на улице уже темно. Он не сразу понимает – это раннее утро или поздняя ночь. Тело всё еще противно ноет от недавних «приключений», однако после ранения, полученного в погоне от Садиста, грех было жаловаться. Он сам до сих пор не понимает, как тогда умудрился бежать с такой раной: кровило дай Боже. При этом по-настоящему адская боль пришла позже, когда он осознал, что хотя бы ненадолго те ужасные «догонялки» на жизнь прекратились. Напротив, оперевшись спиной на стену, стоит крепкий мужчина с темно-русыми волосами, с неподдельным интересом разглядывающий незнакомца. Себастьян моргает пару раз и, внимательно вглядевшись, узнает этого человека. Выглядит он сильно уставшим. - Ты... – только и смог сказать детектив. - Не благодари, – со свойственной ему чуть хитроватой улыбкой бросает Бигби и подходит ближе. – Спрашивать ни о чем не стану – не моё дело, – между делом добавляет шериф. Повисла пауза. Себастьян пытался разглядеть комнату, в которую его так удачно привели: обшарпанные, местами сильно порванные обои, маленький старый телевизор и такие же доисторические батареи, которые лишь имитировали видимость чего-то, дающего тепло. Себастьян прекрасно знал – это уже давно не греет. Он бывал раньше в подобных квартирах на окраинах Кримсон-сити: в брошенных, никому не нужных и отмеченных под снос малоэтажках обычно прятались преступники. Полы противно скрипели по ушам от каждого шага. Полутьма в комнате угнетала, сковывала. От маленькой лампы толку почти нет: она бросает лишь жалкие намёки на свет. Казалось, вот-вот эта маленькая комнатушка и та уйдет в черноту, и Себастьян останется наедине со своей болью, со всей той горечью, в одночасье изменившей весь вкус его до этого относительно устойчивой счастливой жизни. Снова. Всё хрупко. Всё изменчиво. Всё быстротечно. - Это твоё, – шериф выдергивает Себастьяна резким окликом и бросает ему какой-то маленький предмет, который Кастелланос сразу не разглядел (если бы успел – не притронулся бы). Металлический круг проводит вдоль позвоночника волну дрожи. Себастьян недовольно морщится и с особой ненавистью бросает это небольшое напоминание о прошлом в дальний угол комнаты. Значок полицейского, ударившись о поверхность, жалобно звякает, соприкоснувшись с поверхностью пола. - Уже нет, – выдыхает детектив и зарывается пальцами в волосы. Бигби отчего-то не решается на ответ. - Если бы какой-то психопат с поломанной психикой и кучей детских травм нагло вторгся в твою жизнь и, по сути, лишил тебя того, что было дорого... Что бы ты сделал? – шериф в искреннем изумлении поднимает бровь на такой внезапный вопрос от совершенно незнакомого человека. - Снёс бы ему челюсть – и дело с концом, – бодро отзывается Бигби, не понимая причины усмешки своего собеседника. В голове Кастелланоса вспышками проносятся картины финальной битвы с Рубеном. Викториано презрительно кривит губы, аристократическими пальцами сжимая горло старшего детектива в предвкушении победы. Но Себастьян прошёл через слишком многое, слишком долго он цеплялся за жизнь, вгрызался, как хищник, дрался за любую, даже самую маленькую надежду выбраться из этого ада... слишком, чтобы так просто сдаться в лапах этого ублюдка. Из последних сил рука нащупывает висящую на поясе лампу и со всей ожесточенностью, со всем, что рвалось изнутри непрерывным потоком желчи, бьёт Рубена по лицу. Пламя охватывает мужчин смертельным кольцом. - Можешь остаться, – сквозь едкий дым очередных воспоминаний до сознания добирается прокуренный голос. «Без вариантов», – думает Себастьян.***
Всё это выглядит, мягко говоря, странно. Но Себ на удивление быстро привыкает. Привыкает к тяжёлой атмосфере в этой, откровенно говоря, убитой годами и отношением хозяина квартире: Себастьян здесь только ночует. Благо, удалось достаточно быстро, а главное, самостоятельно, устроиться на работу, пускай и простым полицейским. Себастьян и не надеялся на большее: на новом месте себя еще надо было проявить. Главное делать хоть что-то. Лишь бы не сдохнуть, очередной раз вспоминая прошлое, которое он не может изменить. Себ привыкает. Привыкает к нагло распластавшемуся в кресле свину с сигаретой во рту по имени Колин, вокруг которого почти ежедневно валяются опустошенные бутылки из-под спиртного. «Когда-нибудь он спалит это жалкое подобие квартиры. И не говори, что я тебя не предупреждал», – только и ворчит устало на это Кастелланос. Колин нехотя освобождает кресло, посылая недруга знакомой траекторией. Привыкает к местному библиотекарю Бафкину – летающей зелёной обезьяне с характером ребёнка, также не пренебрегающей выпивкой, за что частенько огребает от шерифа. Последний, кстати, вовсе не хотел их знакомить, но, когда Бафкин внезапно выдал себя очередной грохнувшейся бутылкой во время внепланового визита Кастелланоса, Бигби нехотя познакомил их. Себастьян, как это ни прискорбно, замечает, что здесь пьёт почти каждый – очень удачный выбор города для человека, привыкшего топить горе в бокале. В один из вечеров Себ просто не выдерживает, и его прорывает. - Сначала этот несчастный ребёнок, который.... - Стоп. У тебя есть ребёнок? – Бигби искренне удивляется. Его представление обо всём, что происходит последние месяцы, резко ломается, как весенний лёд под ногами. - Была. Дочь. Сгорела при пожаре, – Себастьян до последнего наивно верил, что со временем произносить это будет легче. Но было больно так, словно это случилось вчера. – Единственный маленький человечек, который действительно стал жертвой всего этого дерьма. «Пожар, – думает про себя Кастелланос и ужасается. Бигби поначалу даже пугается, замечая перемены в лице старше детектива. – Наши жизни покатились в бездну с одного и того же события. Почему... Почему всё пошло именно так?!» - Детектив! – шериф буквально выдёргивает Себастьяна из серого мирка потерь и вечной скорби, успевшего уже стать родным. - Потом жена. Целенаправленно выстраивает между нами стену, а после и вовсе уходит, когда... «... мы оба больше всего нуждались друг в друге». - Нуждались... – тихо произносит Себастьян, откидывая голову и упираясь затылком в холодную стену. - Безвозвратно? – только и спрашивает осторожно шериф. Себастьян качает головой. - А потом этот вызов, будь проклят тот день, помехи в камере видеонаблюдения и... – между собеседниками воцаряется пауза. Неловкая для Бигби и такая необходимая сейчас Себастьяну: в голове до сих пор, спустя столько времени, царит хаос. Словно все события запутали один огромный нераспутываемый клубок. Это как новогодняя гирлянда – набор черных проводов, намертво скрученных, между которыми проглядывают маленькие лампочки. Им уже вряд ли суждено замигать на окне, прорезая сумрак всеми цветами радуги. - Что вообще тогда случилось? В смысле... о каком человеке с травмами ты говорил в тот день? – Бигби уже не боится – впервые за долгое время он старался максимально не задавать лишних вопросов, словно опасался спугнуть – расспрашивать и проявлять интерес. - Поверишь? Вряд ли. - Ты разговариваешь с Волком, который по-дружески приютил у себя бухающего говорящего свина – кто тут кому не верить должен, м? - Прости, – устало усмехается детектив, – вечно забываю о том, что вы все здесь с приветом. - Ну, так..? – снова намекает шериф. И Себастьян рассказывает. Тяжело, надрывно, с периодическими паузами, словно добровольно проводит скальпелем по живым тканям без наркоза. Он рассказывает о Джозефе, о том, как внутри всё тряслось и клокотало, когда напарник приставлял дуло к виску. Он признается впервые за долгое время, что действительно боялся, что и эта ниточка оборвётся. И только сейчас понимает, что именно вело его вперёд, почему он так отчаянно боролся. Себ рассказывает. Долго, мучительно, то и дело потирая переносицу и стараясь не упустить чего-то очень важного. О том, как один неаккуратный жест пустил псу под хвост все его труды. И вот тогда этот маленький хрупкий мирок окончательно треснул, разбиваясь больно ранящими осколками одних лишь воспоминаний. Кастелланос рассказывает. О чужих ошибках и странностях, о том, как можно причинить боль собственному ребёнку, вычеркнув его из жизни, так, как сделали это родители Рубена. О том, как можно до сумасшествия любить и ненавидеть одновременно, как делал это сам младший Викториано. О том, как можно без раздумий жертвовать собственной жизнью, добровольно принимая страшную смерть, которую выбрала Лаура ради спасения ненаглядного братца. О том, как можно пренебрегать чужими эмоциями и ценностями, жизнями, не осознавая полного краха своего существования. Детектив замолкает очередной раз. - Он сильнее меня, – неожиданно продолжает Себастьян. Бигби без слов понимает: сильнее себя Себ может считать только одного человека. – Сильнее, потому что он пытался справиться с этой дрянью, а главное – с самим собой. Сам. Что бы ни говорил и как бы та, как он говорил, другая его часть, ни хотела поддаться, прогнуться, уступить тому Джозефу, которого я знал столько лет. И пускай мне столько раз приходилось буквально отбрасывать его в сторону, когда смерть уже открывала пасть... Он определенно сильнее. Потому что я просто рвался вперёд, постоянно убегал, искал, останавливался, снова убегал – даже думать не смел о том, что могу сдохнуть в том гадюшнике. Я хотел выжить, выбраться. А он...боролся. И меня вёл за собой. Себастьян тянется в карман за сигаретой и – как издёвка – обнаруживает пачку пустой. - Блять. Бигби без слов отдает ему одну из оставшихся двух в своей пачке и закуривает сам. Себастьян становится первым, кто не называет его сигареты дерьмом.***
- Скажи, а если появится хоть малейшая надежда, что этот парень, Джозеф, жив... Ты бы... - Но её нет! – истерично отрезает Себастьян. – Понимаешь, нет! – он резал себя по живому, но иного выхода ему сейчас не представлялось. – И Джозефа тоже нет! – Себ не успевает опомниться, как одним ударом его отбрасывает к противоположной стене возле двери. Он успокаивается, хотя в глазах все еще плещутся боль и ярость одновременно, и, чувствуя, как плавно начинает жечь левую сторону лица, прижимает ладонь к щеке. На пальцах остаются капли крови – Бигби выпустил звериную сущность, а вместе с ней и свои когти. - Ответ неправильный, детектив, – рычит Бигби, превращаясь обратно в человека. – Потому что, пока ты жив, каждый долбаный день, ты должен бороться за то, что у тебя осталось от тех, кто был дорог, – шериф берет короткую паузу, чтобы подумать, стоит ли произнести вслух то, что сейчас вертится в его голове. – Или за них самих, – Бигби решается. И получает в награду резко изменившийся взгляд Себастьяна, в котором мелькнула искра осознанности и понимания. Так смотрят люди, у которых внутри всё оборвалось, упало, рухнуло в бездонную пучину страхов и бесконечной боли. И у Кастелланоса тоже рухнуло. Заново, чтобы возродиться из пепла и вернуть утраченное. – Если, конечно, всё то, что ты мне рассказал – не больше, чем набор пустых слов. – Себастьяну в первую секунду хочется кинуться на Волка. Дескать, да кто ты такой, чтобы оценивать, а тем более что-то предполагать?! Но тут же еще не обезумевшая часть его сознания заставляет остановиться, опомниться и понять, что этот, на первый взгляд, странный человек как никогда прав. И что, черт возьми, время, проведенное в Фейблтауне, было потрачено в хлам, впустую, когда оно могло быть использовано им в целях поиска ответов на все вопросы, не отпускающие его всё это время – и пускай полиция отказывалась расследовать исчезновение Майры и Джозефа с тех пор, как главный кошмар его жизни кончился – он мог бы сделать всё сам, без их помощи. - Ты... – Себастьян сглатывает. Во рту резко пересохло. – Ты всё... - Скажи, детектив, – шериф не даёт Кастелланосу договорить, – зачем ты здесь? - Потому что... здесь моё... настоящее, – Себастьян произносит последнее слово тише остальных. Он сам себе не верит, сам не понимает, почему несёт такую чушь. Бред. Этот город раздражал его с самых первых секунд! Но... Бигби недовольно хмурится. - Ты еще тупее, чем я думал, – бросает Волк, – ясен пень, с таким, – акцентирует он, – паршивым старшим детективом твой город ничего хорошего не ждет. Думаешь, твоей дочурке было бы приятно видеть, как её папаша подставляет свой зад первому встречному? – он знал, куда бить... – Приятно было знать, что он выстроил вокруг себя этот тесный мирок, поставил себя в его центр несчастной жертвой, которая растекается жижей по полу, и теперь не пытается ничего сделать! – ...и бил по самому больному. Медленно. Верно. – Ты считаешь, что тебе все обязаны? Тогда ты точно кретин. Потому что, по крайней мере, сейчас, в данной ситуации, надо просто брать и делать. Не рассчитывая на помощь начальства, которому очень было удобно отправить тебя к мозгоправам, сочтя за душевнобольного, а самим закрыть всё это дело. А что сделал ты? Напомнить или сам себе скажешь? – это казалось Себастьяну настолько гадким, словно на него самого сейчас вылили помои, но он имел мужество признаться самому себе: каждое слово – правда. И каждый намёк тоже. Хименс был мёртв. Коннелли, как ни печально, тоже. А Джозефа так и не нашли. Неужели он столько времени...– Ты догорел, Кастелланос. Получил то, что было так необходимо, получил свою разрядку, – крепко сжатые до этого кулаки старшего детектива медленно разжались, а губы плавно выпустили воздух, возвращая Себу рассудок, расставляя мысли по полочкам. Всё встало на места, собралось пазлом в тысячу деталей. – А теперь возвращайся назад. Твоё настоящее там, в Кримсон-сити. «Кримсон-сити – мой дом, а защищать его – это моя работа». - Заодно не поленись за будущим сбегать, там недалеко, ноженьки не отвалятся, – Бигби не сдерживается, чтоб не съязвить. Хочется еще раз от души втащить Себастьяну, чтобы окончательно вставить мозги на место, но он держится из последних сил. Держится, потому что этот красивый, но сломленный не одной бедой человек с рано поседевшими висками, наверное, впервые за долгое время позволил себе оступиться, стать слабым, лишенным хоть какого-то ориентира, света впереди, на который можно было бы идти, очередной раз, превозмогая боль, подниматься с колен. И Себастьян видит. Видит это нужное ему сейчас понимание в глазах совершенно чужого человека, успевшего за столь короткий промежуток времени стать, пожалуй, действительно близким. Видит и коротко кивает, тщетно скрывая скользнувшую по губам лёгкую улыбку. Себастьян не сразу осознает, что это первая искренняя улыбка с тех пор, как он выбрался из СТЭМ. Они не говорят друг другу ни слова. Себастьян молча покидает кабинет Бигби, забыв об израненной щеке, почти неслышно закрывает за собой дверь, и уже после этого шериф позволяет себе ответную улыбку. Он не знает, что это за предчувствие и откуда оно взялось, но твёрдо уверен, что Джозеф – впервые за долгое время он произносит его имя, пускай и про себя, без всяких добавок типа «этот парень» или «твой напарник» – жив. И не важно, в каком состоянии его найдет Себастьян – коматозном, в беспамятстве или, дай Бог, вполне адекватным благоразумным человеком. Он найдёт его. Ведь Бигби чувствует. А нюх его еще ни разу не подводил. И, если всё будет так, как он рассчитывает, Колин теперь должен ему коробку пива. А если повезёт – то две.